Оноре Бальзак - Физиология брака
XIV. В физическом отношении мужчина дольше остается мужчиной, чем женщина — женщиной.
Итак, разница между продолжительностью любовной жизни женатого мужчины и замужней женщины составляет пятнадцать лет — срок, равный трем четвертям того времени, когда измена жены способна причинить мужу боль. С другой стороны, окончательный остаток мужчин, полученный нами после всех вычитаний, расходится с соответствующим результатом, полученным применительно к женщинам, самое большее на одну шестую.[68]
Подсчеты наши чрезвычайно приблизительны, а выкладки настолько очевидны, что мы излагаем их со всеми подробностями лишь из почтения к точности и дабы заранее предохранить себя от критики.
Итак, всякому философу, хоть немного умеющему считать, должно быть ясно, что во Франции имеется примерно три миллиона мужчин не моложе семнадцати и не старше пятидесяти двух лет, весьма живых, весьма зубастых, всегда готовых броситься за добычей, бросающихся за ней при первом удобном случае и мечтающих лишь о том, чтобы твердым шагом двинуться к вратам рая.
Изложенные выше соображения заставляют нас выделить из этих трех миллионов один миллион мужей. Предположим на мгновение, что все эти мужья без ума от своих дражайших половин, как наш идеальный муж, и не ищут любви на стороне.
Однако каждый из оставшихся двух миллионов холостяков, будь он даже гол как сокол, только и мечтает что о любовных победах;
однако мужчине достаточно иметь стройный стан и томный взгляд, чтобы затмить в душе женщины образ мужа;
однако он может вскружить голову чужой жене, даже не обладая приятным лицом и не будучи приятно сложен;
однако если мужчина остроумен, хорош собою и общежителен, женщины интересуются не тем, откуда он вышел, а тем, куда он хочет прийти;
однако единственное богатство любви — очарование юности;
однако фрак от Бюиссона, перчатки от Буавена[69], прелестные сапоги, приводящие в трепет делового человека, и умело повязанный галстук могут превратить любого мужчину в короля гостиных;
однако разве, несмотря на то, что эполеты и аксельбанты сегодня не властвуют над женскими сердцами так безраздельно, как прежде, уже одних бравых военных недостаточно для того, чтобы сделать легион холостяков грозой для замужних дам?.. Не будем вспоминать об Эйнхарде[70] — он был всего-навсего королевским секретарем, но разве не сообщала недавно одна газета о некоей немецкой принцессе, завещавшей все свое состояние самому обыкновенному лейтенанту-кирасиру из императорской гвардии;
однако сельский нотариус, составляющий в своем гасконском захолустье не больше тридцати шести контрактов в год, отправляет сына в Париж учиться праву; колпачник тоже хочет видеть своего сына нотариусом; стряпчий мечтает, чтобы его отпрыск сделался судьей, а судья надеется стать министром и завещать сыну звание пэра[71]. Никогда еще люди так страстно не жаждали получить образование. В прежние времена каждый мнил себя остроумцем, теперь каждый мнит себя гением. Из всех щелей нашего общества тянутся к небу великолепные цветы, подобные тем, что расцветают весной среди развалин; даже в подвалах из земли пробиваются бледные ростки, идущие в рост, лишь только на них упадет луч Образования. С той поры, как мысль начала свое триумфальное шествие по миру, с той поры, как солнце просвещения начало светить повсюду с равной силой, люди выдающиеся сделались редкостью, ибо каждый человек стал с младых ногтей впитывать всю сумму знаний своего века. Мы окружены ходячими энциклопедиями, которые разгуливают по улицам, размышляют, действуют и притязают на вечную славу. Отсюда — устрашающие вспышки неизбывного честолюбия и безумных страстей: нам требуются иные миры, нам требуются ульи, готовые воспринять все эти пчелиные рои, а главное, требуются хорошенькие женщины, и притом в большом количестве.
Наконец, недуги, отягощающие мужчину, нисколько не преуменьшают притягательности обуревающих его чувств. Стыдно сказать, но ничто не привязывает женщину к нам так сильно, как наши страдания!..
Одной этой мысли достаточно, чтобы все эпиграммы, целящие в слабый пол (ибо выражение «прекрасный пол» давно уже вышло из моды), лишились яда и обернулись мадригалами!.. Всем мужчинам следовало бы усвоить, что единственная добродетель женщины состоит в ее умении любить, что все женщины на удивление добродетельны, и на сем прекратить чтение этой книги.
О! помните ли вы тот страшный, роковой миг, когда, терзаемый горем и одиночеством, обвиняя весь род людской, а особенно своих друзей, чувствуя, как покидают вас последние силы, предаваясь отчаянию и думая о смерти, опустив голову на отвратительно теплую подушку и распростершись на белой холщовой простыне, прикосновение которой вызывало в ваших членах болезненное содрогание, вы обводили страдальческим взором оклеенные зелеными обоями стены вашей унылой комнаты, — помните ли вы, как внезапно дверь этой комнаты бесшумно отворилась и в проеме показалась юная головка, обрамленная золотистыми кудрями и увенчанная новой шляпкой, после чего, подобная звезде, загорающейся на небе в грозовую ночь, ваша пассия бросилась к вам с улыбкой, и грустя, и веселясь разом!
— Как тебе это удалось? Что ты сказала мужу? — воскликнули вы.
Мужу! Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали.
XV. Нравственно мужчина чаще и дольше остается мужчиной, чем женщина — женщиной.
Впрочем, не стоит забывать,
что среди наших двух миллионов холостяков есть немало несчастных, в чьем сердце глубокое сознание собственной нищеты и упорный труд не оставляют места для любви;
что не все они учились в коллежах и что многие из них суть ремесленники и лакеи (герцог де Жевр, низкорослый и уродливый, прогуливаясь по Версальскому парку, заметил неподалеку нескольких лакеев высокого роста и сказал друзьям: «Поглядите, какими эти плуты получаются у нас, и какими мы получаемся у них!»), строительные подрядчики, промышленники, не интересующиеся ничем, кроме денег, и коротышки-лавочники;
что встречаются мужчины, чья глупость и упорство поистине превосходят все, чего можно ожидать от Божьего создания;
что находятся такие мужчины, чей характер подобен каштану без мякоти;
что духовенство в принципе блюдет целомудрие;
что есть мужчины, которым доступ в ту блистательную сферу, где вращаются порядочные женщины, заказан либо из-за отсутствия подобающего платья, либо из-за робости, либо из-за неумения найти должного покровителя, который ввел бы их в этот круг.
Итак, дадим каждому из наших читателей возможность самостоятельно определить число исключений исходя из собственного опыта (ибо первая задача сочинителя этой книги — принудить публику задуматься) и разом уменьшим число мужчин, достойных внимания порядочных женщин, ровно вдвое; мы получим один миллион — именно таково примерное число представителей мужского пола, блистающих самыми разнообразными достоинствами. Конечно, нельзя сказать, что женщины любят мужчин исключительно за их ум! Однако — повторю еще раз — предоставим добродетели все козыри.
Если поговорить с нашими любезными холостяками, можно услышать множество историй, серьезно компрометирующих порядочных женщин. Выказав величайшую скромность и умеренность, положим на каждого холостяка не больше трех приключений: ведь если кое-кто ведет счет своим любовным победам на десятки, многие другие ограничиваются двумя-тремя, а то и одним-единственным увлечением, меж тем статистика велит нам исходить из средних величин. Теперь перемножим число холостяков на число интрижек, и мы получим три миллиона любовных приключений — а ведь порядочных женщин мы насчитали всего-навсего четыреста тысяч!
Если всемилостивый Господь, повелевающий мирами, до сих пор не устроил роду людскому вторичную головомойку, то, без сомнения, только оттого, что давно убедился в полной бесполезности первой...
Вот, значит, что такое народ! вот что такое общество, причем общество избранное!
XVI. Нравы суть плод лицемерия наций — лицемерия более или менее усовершенствованного.
XVII. Добродетель есть, быть может, не что иное, как учтивость души.
Плотская любовь — потребность, подобная голоду[72], с той лишь разницей, что есть человек хочет всегда, в любви же его аппетит дает себя знать не столь регулярно и не столь постоянно.
Любому человеку, чтобы утолить голод и жажду, довольно ломтя пеклеванного хлеба и кувшина воды, однако наша цивилизация создала кулинарное искусство.
В любви тоже есть свои ломти хлеба, но есть и то искусство, которое мы зовем кокетством, — искусство, родившееся во Франции и здесь же получившее имя.
