Оноре Бальзак - Физиология брака
Еще пятьдесят тысяч придутся на больных. Называя столь скромную цифру, мы сильно льстим несовершенной человеческой природе.
Иные обстоятельства, говорят, разрушают власть мужчины над женским сердцем; женщинам случается дурно выглядеть, пребывать в печали, ждать ребенка: исключим из общего числа еще пятьдесят тысяч.
Мысль об измене не поражает сердце женщины мгновенно, как пистолетный выстрел. Даже если некто пленяет ее с первого взгляда, в течение какого-то времени она всегда борется сама с собой, чем несколько уменьшает общее число супружеских неверностей. Ограничив плод этих внутренних борений всего пятьюдесятью тысячами верных жен, мы рискуем оскорбить целомудрие французской нации, от природы столь воинственной и столь склонной к борьбе, однако мы вправе предположить, что иные больные женщины принимают любовников вперемешку с успокоительными микстурами, а иные дамы в положении рассеивают меланхолию иных холостяков. Таким образом, мы не оскорбим целомудрие тех, кто сражается за свою добродетель.
По уже названной причине мы не осмеливаемся поверить, будто женщина, брошенная любовником, отыскивает ему замену hic et nunc[51], однако этот разряд, естественно, менее многочислен, нежели предыдущий, и, по нашему убеждению, состав его не превышает двадцати пяти тысяч дам.
Итак, теперь, когда после всех вычетов у нас осталось восемьсот тысяч женщин[52], нам предстоит определить, многие ли из них покушаются на святость брака.
Кому бы не хотелось пребывать в уверенности, что эти дамы добродетельны все до единой? Разве не представляют они собою цвет страны? Разве не восхищают, не пленяют, не поражают все они красотой и юностью, разве не воплощаются в них жизнь и любовь? Вера в их добродетель — своего рода общественная религия, ибо они составляют украшение светских гостиных и славу Франции.
Следовательно, наша задача — выяснить, сколько в полученном миллионе[53] порядочных женщин и сколько — женщин добродетельных?
Две эти категории и способы их определения достойны отдельных глав, которые послужат приложением к главе, прочитанной вами только что.
Размышление III
О женщине порядочной
В предшествующем Размышлении мы показали, что во Франции имеется примерно миллион женщин, обладающих правом внушать страсть, которую светский человек может без стыда выставить напоказ или с удовольствием скрыть. Именно на этот миллион нам предстоит направить свет нашего Диогенова фонаря, дабы определить число порядочных женщин, живущих в нашем отечестве.
Для начала сделаем кое-какие отступления.
Двое хорошо одетых и обутых в превосходные сапоги юношей, чей стройный стан и гибкие руки приводят на память «барышню»[54] мостильщика улицы, встречаются однажды утром на бульваре, напротив прохода Панорамы. — «А, это ты?» — «Да, дорогой мой, это я собственной персоной!» И оба принимаются смеяться с более или менее умным видом, смотря по характеру шутки, открывшей беседу.
Оглядев друг друга с придирчивым любопытством жандарма, держащего в памяти приметы преступника, убедившись в том, что перчатки и жилеты у обоих безупречны, а галстуки повязаны с должным изяществом и что удача их не покинула, они отправляются на прогулку, и, если встреча произошла у театра Варьете, можно быть уверенным, что, еще не достигнув Фраскати[55], юноши обменяются лаконичным вопросом, вольный перевод которого гласит: «Итак, на ком мы сегодня женимся?»
Как правило, женятся всегда на хорошеньких.
В лабиринте парижских улиц речи прохожего обрушиваются на всякого столичного пехотинца, словно пули в день битвы; кому не доводилось ловить на лету какое-нибудь из этих бесчисленных слов, замерзающих в воздухе[56], как о том написано у Рабле? Впрочем, большинство людей ходят по улицам Парижа так же, как едят и живут — бездумно. На свете мало талантливых музыкантов, опытных физиогномистов, умеющих распознать, в каком ключе написаны эти разрозненные мелодии, какая страсть за ними скрывается. О, эти блуждания по Парижу, сколько очарования и волшебства вносят они в жизнь! Фланировать — целая наука[57], фланирование услаждает взоры художника, как трапеза услаждает вкус чревоугодника. Гулять — значит прозябать, фланировать — значит жить. Юная и прелестная женщина, долгое время пожираемая глазами пылких прохожих, имеет больше прав на вознаграждение, чем хозяин харчевни на то, чтобы требовать двадцать су с лиможца, чей открытый всем ветрам нос[58] унюхал питательные ароматы. Фланировать — значит наслаждаться, запоминать острые слова, восхищаться величественными картинами несчастья, любви, радости, идеальными или карикатурными портретами; это значит погружать взгляд в глубину тысячи сердец; для юноши фланировать — значит всего желать и всем овладевать; для старца — жить жизнью юношей, проникаться их страстями. Так вот, возвращаясь к решительному вопросу, который задал один из наших героев другому, — каких только ответов на него не случалось услышать в Париже художнику-фланеру?
— «Ей тридцать пять лет, но ты ни за что не дашь ей больше двадцати!» — восклицает пылкий молодой человек с горящими очами, который, только что распрощавшись с коллежем, хотел бы, подобно Керубино, перецеловать всех женщин до единой[59]. «Вообрази: у нас батистовые пеньюары и брильянтовые кольца для ночи...» — говорит клерк нотариуса. «У нее карета и ложа во Французском театре!» — хвастает военный. «Мне, — кричит другой, не первой молодости, словно отбиваясь от обвинений, — мне это не стоит ни единого су! С моей-то фигурой... Разве ты, почтеннейший, мог бы этого добиться?» И красавец-мужчина легонько хлопает приятеля ладонью по животу.
— О! она любит меня! — говорит еще один счастливец. — Ты даже представить себе не можешь, как она меня любит, но муж у нее такая скотина! О!.. Бюффон[60] неподражаемо описал животных, но двуногое, именуемое мужем... (Как приятно слышать все это тому, кто уже женат!)
На вопрос, из деликатности заданный шепотом, следует ответ: «О, мой друг, как ангел!..» — «Ты можешь назвать мне ее имя или познакомить с нею?» — «Нет, что ты, она ведь порядочная женщина».
Если продавщица прохладительных напитков любит студента, он с гордостью называет друзьям ее имя и ведет их к ней завтракать. Если юноша любит женщину, чей муж торгует предметами первой необходимости, он отвечает, покраснев: «Она белошвейка, жена торговца бумагой, чулочника, продавца сукна, приказчика и проч.»
Однако подобные признания в любви к существу низшему, любви, расцветшей пышным цветом среди тюков с бумагой, сахарных голов и фланелевых жилетов, неизменно сопровождаются велеречивым восхвалением богатства дамы. Торговлей занимается только муж; он человек состоятельный, дом у него прекрасно обставлен; впрочем, красавица сама приезжает к любовнику; она носит кашемировые шали, у нее есть загородный дом и проч.
Одним словом, у юноши всегда находится множество неопровержимых доказательств того несомненного факта, что любовница его очень скоро станет — если уже не стала — порядочной женщиной. Различие между женщиной порядочной и той, которая ею не является, сделалось с легкой руки нынешних модников столь же зыбким, сколь и различие между хорошим и дурным тоном. Что же такое порядочная женщина?
На карту в этом разговоре поставлено тщеславие женщин, их любовников и даже мужей, поэтому мы почитаем необходимым изложить здесь общие правила — плод длительных наблюдений.
Перед нами миллион избранных особ; все они вправе притязать на славный титул порядочной женщины, но не все достойны его получить. Принципы, отделяющие одних от других, выражены в следующих аксиомах:
АфоризмыI. Порядочная женщина — по определению женщина замужняя.
II. Порядочной женщине меньше сорока лет.
III. Замужняя женщина, за чьи милости надо платить, порядочной не является.
IV. Замужняя женщина, имеющая собственную карету, — женщина порядочная.
V. Женщина, занимающаяся стряпней, к порядочным не принадлежит.
VI. Если мужчина имеет двадцать тысяч ливров годового дохода, жена его — женщина порядочная, каковы бы ни были источники этого дохода.
VII. Женщина, которая называет заемное письмо взаимным[61], туфлю — туфлем, солитер — солеваром, а о мужчине говорит: «Ну и шутейник господин такой-то!» — не может быть порядочной, какой бы суммой ни исчислялось ее состояние.
VIII. Порядочная женщина должна иметь такой достаток, который позволит ее любовнику быть уверенным, что она никогда и никоим образом не будет ему в тягость.
