Харпер Ли - Убить пересмешника
– Беги, Глазастик! Скорей!
Я подняла голову - передо мной было крыльцо Рэдли. Я так и застыла.
– Вставай скорей! - вопил Джим. - Чего ты там застряла?
Уж не знаю, как я встала, ноги подкашивались.
– Захвати колесо! - орал Джим. - Тащи его сюда. Ошалела ты, что ли?
Наконец я вышла из оцепенения и побежала к ним, хоть у меня и дрожали коленки.
– А колесо?! - закричал Джим.
– Сам бери! - крикнула я в ответ.
Джим сразу замолчал.
– Поди да возьми, оно прямо за воротами. В тот раз ты даже стену тронул, помнишь?
Джим с яростью посмотрел на меня, но вывернуться не мог, побежал по тротуару, замешкался в воротах, потом ринулся во двор и вернулся с колесом.
– Видала? - Он смотрел презрительно и торжествующе. - Раз-два - и готово. Ей-богу, Глазастик, ты иногда ведёшь себя, как самая настоящая девчонка, даже противно.
Он кое-чего не знал, но я решила - не скажу.
В дверях появилась Кэлпурния и закричала:
– Лимонад пить! Идите скорей в тень, пока не изжарились живьём!
Летом так было заведено: когда солнце поднимется высоко - пить лимонад. Кэлпурния вынесла на веранду кувшин и три стакана и пошла заниматься своими делами. Я не особенно огорчалась, что Джим на меня злится. Выпьет лимонаду - и подобреет.
Джим проглотил залпом второй стакан и хлопнул себя по животу.
– Придумал! - объявил он. - Играем в новую игру, такой ещё не бывало!
– Во что? - спросил Дилл.
– В Страшилу Рэдли.
Иногда я видела Джима насквозь: он придумал это, чтоб доказать мне, что он никаких Рэдли не боится, он храбрый герой, а я трусиха.
– В Страшилу Рэдли? Это как? - спросил Дилл.
Джим сказал:
– Глазастик будет миссис Рэдли…
– Это мы ещё посмотрим, - начала я. - Во-первых…
– Ты чего? - сказал Дилл. - До сих пор боишься?
– А может, он выйдет ночью, когда мы все спим… - сказала я.
Джим присвистнул.
– Откуда ему знать, во что мы играем? И вообще его там, наверно, уже нет. Он умер сто лет назад, и они его запихали в каминную трубу.
– Давай с тобой играть, а Глазастик, если боится, пускай смотрит, - сказал Джиму Дилл.
Я прекрасно знала, что Страшила Рэдли сидит у себя дома, но доказать не могла, приходилось держать язык за зубами, а то опять скажут, я верю в жар-пар, а я среди бела дня про него и не думаю.
Джим распределил роли: я - миссис Рэдли, моё дело выходить и подметать крыльцо. Дилл - старик Рэдли, он ходит взад-вперёд по тротуару, а когда Джим с ним заговорит, он в ответ только кашляет. Джим, конечно, сам Страшила: он прячется под парадным крыльцом и время от времени визжит и воет.
Лето шло своим чередом, и наша игра тоже. Мы её отделывали и шлифовали, придумывали всё новые диалоги и сюжетные повороты и, наконец, сочинили настоящую пьеску, которую разыгрывали каждый день на новый лад.
Дилл получался злодеем из злодеев: он всегда вживался в любую характерную роль и в решающие минуты, если надо, даже становился выше ростом. Он не уступал самым худшим своим героям, а это были отпетые разбойники и варвары. Я без особой охоты исполняла все женские роли. На мой взгляд, это представление было куда скучнее Тарзана, и всё лето меня не оставляла тревога, хоть Джим и уверял, что Страшила Рэдли давно умер и ничего со мной не случится, ведь целый день и он и Кэлпурния под боком, а ночью и Аттикус дома.
Джим родился героем.
Обрывки сплетен и слухов, издавна повторявшихся в пашем квартале, мы связали в настоящую драму: миссис Рэдли когда-то была красавицей, но потом вышла замуж за мистера Рэдли и потеряла все свои деньги. Она потеряла также почти все зубы, волосы и указательный палец правой руки (это присочинил Дилл: однажды ночью, когда Страшиле не удалось поймать на обед ни одной белки и кошки, он отгрыз у матери палец); целыми днями она сидит в гостиной и плачет, а Страшила строгает ножом столы и стулья, и когда-нибудь в доме совсем не останется мебели, одни только стружки.
Потом мы все трое изображали мальчишек, попавшихся в хулиганстве; я для разнообразия играла роль судьи; Дилл уводил Джима, заталкивал его под крыльцо и тыкал в него шваброй. По ходу дела Джим вновь появлялся уже в роли шерифа, толпы горожан или мисс Стивени Кроуфорд, которая могла порассказать про семейство Рэдли больше всех в Мейкомбе.
Когда наступал черёд коронного номера Страшилы, Джим прокрадывался в дом, улучив минуту, тайком от Кэлпурнии хватал из ящика швейной машины ножницы, возвращался на веранду, садился на качели и начинал резать газету. Дилл шёл мимо и кашлял в сторону Джима, и Джим делал вид, что вонзает ножницы ему в бедро. С того места, где стояла я, всё это вполне можно было принять за чистую монету.
Каждый день, когда мистер Натан Рэдли проходил мимо, направляясь по обыкновению в центр города, мы замолкали на полуслове и не двигались, пока он не скрывался из виду. Что бы он с нами сделал, если б заподозрил?… Стоило появиться любому из соседей, и мы прерывали игру, но один раз я увидела - стоит напротив мисс Моди Эткинсон с садовыми ножницами в руках и, позабыв про недостриженную живую изгородь, смотрит на нас во все глаза.
Однажды мы уж очень увлеклись, разыгрывая главу двадцать пятую тома второго нашего романа «Одно семейство», и не заметили, как вернулся к завтраку Аттикус - он стоял на тротуаре, похлопывал себя по колену свёрнутым в трубку журналом и смотрел на нас. Солнце поднялось высоко, был уже полдень.
– Что это у вас за игра? - спросил Аттикус.
– Ничего, - сказал Джим.
По его уклончивому ответу я догадалась, что наша игра - секрет, и не стала вмешиваться.
– А для чего тебе ножницы? И почему ты рвёшь газету? Если это сегодняшняя, я тебя выдеру.
– Ничего.
– Что «ничего»?
– Ничего, сэр.
– Дай сюда ножницы, - сказал Аттикус. - Это не игрушка. Всё это, случаем, не имеет отношения к Рэдли?
– Нет, сэр, - сказал Джим и покраснел.
– Надеюсь, что так, - коротко сказал Аттикус и ушёл в дом.
– Джи-им…
– Молчи! Он пошёл в гостиную, там всё слышно.
Когда мы очутились в безопасности на задворках, Дилл спросил Джима - разве нам больше нельзя играть в Страшилу?
– Не знаю, Аттикус не сказал, что нельзя…
– Джим, - сказала я, - по-моему, Аттикус всё равно всё знает.
– Нет, не знает. А то бы он так и сказал.
Я вовсе не была в этом уверена, но Джим сказал - вся беда в том, что я девчонка, девчонки вечно воображают невесть что, поэтому их все терпеть не могут, и, если хочешь быть настоящей девчонкой, можешь убираться и играть с кем-нибудь другим.
– Ладно, - сказала я. - Можешь играть в Страшилу. Увидишь, что будет.
Что нас застал Аттикус - это была уже вторая причина, почему мне расхотелось играть. Первая появилась в тот день, когда я вкатилась в колесе во двор к Рэдли. Я трясла головой, меня мутило, от воплей Джима звенело в ушах, и всё-таки я расслышала тогда ещё один звук, совсем тихий, с тротуара его слышно не было. В доме кто-то смеялся.
5
Я так и знала, что дойму Джима, в конце концов ему это надоело, и, к моему великому облегчению, мы забросили игру в Страшилу. Правда, Джим уверял, что Аттикус вовсе её не запрещал, стало быть, можно продолжать; а если бы Аттикус и запретил, есть выход: возьмём и назовём всех по-другому, и тогда нам никто ничего не сможет сказать.
Дилл очень обрадовался такому плану действий. Вообще Дилл чересчур воображал, как будто мало было одного Джима. Ещё в начале лета он сказал - выходи за меня замуж, но очень скоро про это забыл. Как будто участок застолбил, и я его собственность - сказал, что всю жизнь будет любить одну меня, а потом и внимания не обращает. Я его два раза поколотила, но это не помогло, он только больше подружился с Джимом. Они с утра до вечера торчали в домике на платане, что-то затевали и выдумывали и звали меня, только когда им нужен был третий. Но от самых сумасбродных затей я и без того на время отошла, хоть меня и могли за это обозвать девчонкой, и почти все оставшиеся летние вечера просиживала на крыльце мисс Моди Эткинсон. Нам с Джимом всегда позволяли бегать по двору мисс Моди при одном условии - держаться подальше от её азалий, но отношения у нас с ней были какие-то неопределённые. Пока Джим с Диплом не начали меня сторониться, она для меня была просто соседка и соседка, только, пожалуй, добрее других.
По молчаливому уговору с мисс Моди мы имели право играть у неё на лужайке, есть виноград (только не обрывать ветки с подпор) и пускаться в экспедиции по всему участку за домом - условия самые великодушные, и мы даже редко с нею заговаривали, боялись нечаянно нарушить хрупкое равновесие этих отношений; но Джим и Дилл повели себя так, что я поневоле сблизилась с мисс Моди.
Мисс Моди терпеть не могла свой дом: время, проведённое в четырёх стенах, она считала загубленным. Она была вдова и при этом женщина-хамелеон: когда копалась в саду, надевала старую соломенную шляпу и мужской комбинезон, а в пять часов вечера, после ванны, усаживалась на веранде, точно королева нашей улицы, - нарядная, красивая и величественная. Она любила всё, что растёт на земле, даже сорную траву. Но было одно исключение. Стоило ей обнаружить у себя во дворе хоть один подорожник, и начиналась новая битва на Марне: мисс Моди устремлялась на врага с жестянкой и поливала его корни какой-то ядовитой жидкостью - мы непременно отравимся насмерть, если не будем держаться подальше, говорила она.
