Шарль Костер - Легенда об Уленшпигеле
Будто бы намереваясь сесть, Уленшпигель грузно, как пьяный, повалился на тропинку и опять сделал вид, что его рвет.
Вслед за тем в двух шагах от него лязгнуло железо, со стуком захлопнулся капкан и кто-то вскрикнул.
— Weerwolf попал передними лапами в капкан, — сказал себе Уленшпигель. — Вот он с ревом встает, сотрясает капкан, хочет освободиться. Нет, теперь уж не убежит!
Уленшпигель пустил стрелу и попал ему в ногу.
— Ранен! Упал! — сказал он и крикнул чайкой.
В ту же минуту зазвонил сполошный колокол; в разных концах селения слышался звонкий мальчишеский голос:
— Вставайте, кто спит! Weerwolf пойман!
— Слава богу! — сказал Уленшпигель.
Раньше всех прибежали с фонарями мать Веткин, Тория, ее муж Лансам, ее братья Иост и Михель.
— Пойман? — спросили они.
— Вон он, на тронинке, — сказал Уленшпигель.
— Слава богу! — воскликнули они и перекрестились.
— Кто это звонит? — спросил Уленшпигель.
— Это мой старший сын, — отвечал Лансам. — Младший бегает по всему городу, стучится в двери и кричит, что волк пойман. Честь тебе и слава!
— Пепел бьется о мою грудь, — отвечал Уленшпигель.
— Сжалься надо мной, Уленшпигель, сжалься! — неожиданно заговорил weerwolf.
— Волк заговорил! — воскликнули все и перекрестились. — Это дьявол — ему даже известно, что юношу зовут Уленшпигель.
— Сжалься! Сжалься! — повторял пойманный. — Прекрати колокольный звон — это звон похоронный. Пожалей меня! Я не волк. Руки мне перебил капкан. Я стар, я истекаю кровью. Пожалей меня! Чей это звонкий детский крик будит село? Пожалей меня!
— Я узнал тебя по голосу! — с жаром воскликнул Уленшпигель. — Ты — рыбник, убийца Клааса, вампир, загрызавший бедных девочек! Горожане и горожанки, не бойтесь! Это старшина рыбников, который свел в могилу Сооткин.
С этими словами он одной рукой схватил его за горло, а другою выхватил нож.
Но Тория, мать Беткин, удержала Уленшпигеля.
— Его надо взять живьем! — крикнула она и, бросившись на рыбника, стала рвать клоками его седые волосы и царапать ему лицо.
И она выла от горя и злобы.
Руки weerwolf’у защемил капкан; weerwolf бился на земле от дикой боли и вопил:
— Сжальтесь! Сжальтесь! Оттащите эту женщину! Я вам дам два каролю. Разбейте колокола! Зачем так громко кричат дети?
— Не убивайте его! — кричала Тория. — Не убивайте его — пусть заплатит сполна! Это по тебе похоронный звон, но тебе, убийца! На медленном огне тебя, калеными тебя щипцами! Не убивайте его! Пусть заплатит сполна!
Тория нашла на земле вафельницу с длинными ручками. Осмотрев ее при свете факелов, Тория обнаружила вырезанные в железных пластинках ромбы (обычная в Брабанте форма для вафель), а также длинные острые зубья, придававшие вафельнице сходство с железной пастью. Когда Тория раскрыла ее, то она приобрела сходство с пастью борзой собаки.
Охваченная бешеной злобой, Тория то открывала, то закрывала вафельницу, потом вдруг, скрипя зубами, хрипя, точно в агонии, крича от боли, которую ей причиняла неутоленная месть, принялась вонзать зубья этого орудия в руки рыбнику, в ноги, куда попало, и все старалась укусить его в шею и при каждом укусе приговаривала:
— Вот так он кусал железными зубами мою Беткин. А теперь расплачивается. Что, течет у тебя кровь, душегуб? Господь справедлив. Слышишь похоронный звон? Кровь Беткин вопиет к отмщению. Чувствуешь, как впиваются зубы? Это пасть господня.
Она кусала его беспрерывно и беспощадно, а когда не могла укусить, то била вафельницей. Но так сильна была в ней жажда мести, что она не забила его до смерти.
— Смилуйтесь! — кричал рыбник. — Уленшпигель, ударь меня ножом — я хочу скорой смерти! Оттащи эту женщину! Разбей похоронные колокола! умертви кричащих детей!
А Тория все кусала его, пока один старик не сжалился над рыбником и не отобрал у нее вафельницу.
Тогда Тория плюнула в лицо weerwolf’у и, вцепившись ему в волосы, крикнула:
— Ты за все заплатишь на медленном огне, под калеными щипцами! Я тебе глаза выцарапаю!
Между тем, прослышав, что weerwolf не дьявол, а человек, прибежали хейстские рыбаки, хлебопашцы и женщины. Одни пришли с фонарями, другие с горящими факелами. И все кричали:
— Убийца! Грабитель! Где деньги, которые ты отнял у несчастных жертв? Отдавай!
— У меня ничего нет. Пощадите! — бормотал рыбник.
А женщины швырялись в него камнями и песком.
— Вот она, расплата! Вот она, расплата! — кричала Тория.
— Сжальтесь! — стонал рыбник. — Я истекаю кровью. Сжальтесь!
— У тебя еще хватит крови на расплату! — вскричала Тория. — Смажьте ему бальзамом раны. Он расплатится на медленном огне, расплатится, когда ему руки вырвут калеными щипцами. За все заплатит, за все!
И она опять кинулась бить его, но вдруг замертво упала на песок. II ее не трогали, пока она сама не очнулась.
Уленшпигель между тем, высвободив руки рыбника, обнаружил, что на правой руке у него не хватает трех пальцев.
Он велел связать его потуже и положить в корзину для рыбы. Мужчины, женщины, подростки, сменяя друг друга, понесли его в Дамме на суд и расправу. И освещали они себе дорогу факелами и фонарями.
А рыбник все повторял:
— Разбейте колокола! Умертвите кричащих детей!
А Тория твердила:
— Пусть он за все заплатит на медленном огне, пусть за все заплатит под калеными щипцами!
Потом оба смолкли. Уленшпигель слышал только прерывистое дыхание Тории, тяжелые шаги мужчин и громоподобный грохот волн.
С тоскою глядел он на тучи, как безумные мчавшиеся по небу, на огненные барашки в море и на освещенное факелами и фонарями бледное лицо рыбника, который следил за ним злыми своими глазами.
И пепел бился о грудь Уленшпигеля.
Так шли они четыре часа, а когда приблизились к Дамме, то их встретила толпа народа, уже обо всем осведомленного. Горожанам хотелось посмотреть на пойманного, и все шли за рыбаками с криком, с гиком, танцуя, ликуя.
— Weerwolf пойман, лиходей пойман! — кричали они. — Спасибо Уленшпигелю! Да здравствует наш брат Уленшпигель! Lang leven onsen broeder Ulenspiegel!
Это было настоящее народное торжество.
Когда толпа проходила мимо дома судьи, тот вышел на шум и обратился к Уленшпигелю:
— Ты одолел. Честь тебе и хвала!
— Пепел Клааса бился о мою грудь, — отвечал Уленшпигель.
Тогда судья сказал:
— Ты получишь половину достояния убийцы.
— Раздайте ее родственникам погибших, — сказал Уленшпигель.
Пришли Ламме и Неле. Неле, смеясь и плача от радости, целовала своего дорогого Уленшпигеля; Ламме, тяжело подпрыгивая, хлопал его по животу и приговаривал:
— Вот кто храбр, надежен и предан! Это мой лучший друг. Среди вас, мужланов, таких людей не найдешь.
Рыбаки, однако ж, потешались над ним.
44На другой день зазвонил колокол, так называемый borgstorm, созывая судей, старшин и секретарей к Vierschare, на четыре дерновые скамьи, под дерево правосудия — под красивую липу. Кругом толпился народ. На допросе рыбник ни в чем не сознался, даже когда ему показали отрубленные солдатом три пальца, которых у него не хватало на правой руке. Он все повторял:
— Я беден и стар — пощадите меня!
Народ, однако ж, ревел:
— Ты старый волк, ты загрызал детей! Нет пощады ему, господа судьи!
Женщины кричали:
— Не смотри на нас холодными своими глазами! Ты не дьявол — ты человек, мы тебя не боимся. Кровожадная тварь! Ты трусливее кошки, загрызающей птенцов в гнезде. Ты убивал бедных девочек, с малолетства мечтавших честно прожить свою жизнь.
— Пусть за все заплатит на медленном огне, под калеными щипцами! — твердила Тория.
Невзирая на стражу, матери научали ребят бросать камни в рыбника. Ребята не заставляли себя упрашивать, улюлюкали, когда рыбник смотрел на них, и кричали не переставая:
— Bloedzuyger! (Кровопийца!) Sla dood! (Убейте его!)
А Тория продолжала кричать:
— Пусть за все заплатит на медленном огне, пусть за все заплатит под калеными щипцами!
А толпа шумела.
— Глядите! — говорили между собой женщины. — Нынче день жаркий, солнечный, а его знобит, он старается выставить на солнце свои седые космы и лицо, а как ему Тория лицо-то исцарапала!
— Дрожит от боли!
— Гнев божий!
— Какой у него пришибленный вид!
— Поглядите на руки злодея — они у него связаны и кровоточат — капканом-то его поранило!
— Пусть за все заплатит, за все! — кричала Тория.
А он плакался:
— Я беден — отпустите меня!
Но все, даже судьи, смеялись над ним. Он выдавливал из себя слезы, чтобы разжалобить их. Но женщины смеялись.
