Теодор Драйзер - Сестра Керри
«Нет, я на это не согласна, — решила она. — Как только я начну играть, ему придется обедать где-нибудь в другом месте!»
Каждый день приносил новые заботы. Керри убедилась, что быть статисткой далеко не такая радость, как ей казалось. Узнала она также, что ей назначили всего двенадцать долларов в неделю. Через несколько дней она впервые узрела «сильных мира сего» — артистов и артисток, игравших первые роли. Сразу бросалось в глаза, что это привилегированные особы, к которым все относились с уважением. Она же ничто, просто ничто!
А дома Керри ждал Герствуд, который не доставлял ей ничего, кроме огорчений. Он, по-видимому, и не думал искать работу. Тем не менее он позволял себе расспрашивать Керри о ее успехах в театре. Судя по тому, с какой настойчивостью он задавал ей одни и те же вопросы, можно было заподозрить, что он и в дальнейшем собирается жить на ее счет. И теперь, когда у Керри появились собственные средства существования, поведение Герствуда особенно раздражало ее. Этот человек готов был позариться на ее жалкие двенадцать долларов!
— Ну, как дела, справляешься? — участливо спрашивал он.
— О, вполне, — отвечала Керри.
— Тебе не очень трудно?
— Я думаю, что привыкну.
И Герствуд снова углублялся в газету.
— Я купил по дороге немного масла, — сказал он как-то, словно случайно вспомнив об этом. — Может быть, ты захочешь испечь печенье?
Спокойствие, с каким этот человек относился к своему положению, изумляло Керри. Забрезжившая перед нею независимость сделала ее более смелой в своих наблюдениях, и у нее часто возникало желание высказать Герствуду несколько неприятных истин. И тем не менее она не могла разговаривать с ним так, как говорила в свое время с Друэ. Что-то в этом человеке всегда внушало ей особое уважение. Казалось, в нем еще таилась какая-то скрытая сила.
Однажды, приблизительно через неделю после первой репетиции, выплыло то, что Керри давно уже ждала.
Вернувшись домой и положив на стол мясо, Герствуд заметил:
— Нам придется экономить. Ведь ты еще не скоро получишь жалованье?
— Нет, — ответила Керри, возившаяся у плиты.
— У меня осталось всего тринадцать долларов сверх квартирной платы, — добавил он.
«Вот и начинается! — подумала Керри. — Теперь я должна буду отдавать свой заработок».
Она вспомнила, что рассчитывала приобрести кое-какие вещи, в которых очень нуждалась. Ей почти нечего было надеть. Старая шляпка имела жалкий вид.
«Разве может хватить моих двенадцати долларов на хозяйство и на квартиру? — думала она. — Мне одной с этим не справиться. Почему он не возьмется за какую-нибудь работу?»
Настал наконец вечер первого представления. Керри даже не предложила Герствуду пойти посмотреть спектакль, да и у него самого не явилось подобного желания. Это было бы лишь ненужной тратой денег, а роль у Керри была ничтожная.
В газетах уже появились объявления о премьере, повсюду были расклеены афиши с именами примадонны и других артистов. Керри была ничто.
Как и в Чикаго, Керри охватил страх сцены, когда настало время выхода кордебалета. Но постепенно она пришла в себя. Явная и обидная незначительность ее роли отогнала прочь страх. Керри чувствовала себя каплей в море. Не все ли равно, как она будет держать себя? Хорошо еще, что ей не пришлось выйти в трико. Она была в числе двенадцати девушек, одетых в красивые золотистые юбочки, на дюйм не доходившие до колен.
То стоя на месте, то расхаживая по сцене и время от времени присоединяя свой голос к общему хору, Керри имела возможность мельком наблюдать за публикой и понимала, что оперетта имеет большой успех. Зрители не скупились на аплодисменты, но Керри прекрасно видела, как плохо играют некоторые из признанных актрис.
«Я сыграла бы несравненно лучше!» — не раз отмечала она про себя.
И надо отдать Керри справедливость: она была права.
Едва спектакль кончился, она быстро переоделась. Режиссер дал нагоняй нескольким девушкам, но Керри он не тронул, и она поняла, что удовлетворительно справилась со своей ролью. Ей хотелось поскорее уйти из театра; она почти никого там не знала, а «звезды» принялись сплетничать между собой.
На улице перед театром вытянулся ряд экипажей, у подъезда толпились расфранченные юнцы. Керри сразу заметила, что к ней присматриваются. Стоило ей только мигнуть, и у нее оказался бы спутник. И тем не менее, когда она прошла мимо, не обращая на них внимания, один из ловеласов все же решил рискнуть.
— Надеюсь, вы не собираетесь ехать домой одна? — сказал он.
Но Керри только ускорила шаг и, дойдя до Шестой авеню, села в трамвай. Голова ее была так полна впечатлениями вечера, что она ни о чем, кроме театра, даже и думать не могла.
В конце недели Керри как бы вскользь спросила Герствуда, желая хоть немного расшевелить в нем желание действовать:
— Что слышно о месте, которое тебе обещали на пивоваренном заводе?
— Там пока еще ничего нет, — ответил он. — Но я все-таки надеюсь, что это дело выгорит.
Керри ничего не сказала. Мысль, что ей придется отдавать свой заработок, возмущала ее, но она чувствовала, что все идет к этому. Видя приближение кризиса, Герствуд решил сыграть на чувствах Керри. Он давно уже убедился в ее доброте и знал, как долго можно испытывать ее терпение.
Правда, ему было немного стыдно, что приходится прибегать к подобным методам, он оправдывал себя тем, что, несомненно, скоро найдет какую-нибудь работу.
Случай поговорить представился ему, когда наступил срок уплаты за квартиру.
— Ну, вот, — сказал он, отсчитывая деньги. — Это почти все, что у меня осталось. Придется спешно подыскивать работу.
Керри искоса взглянула на него, смутно подозревая, что за этим последует просьба.
— Если бы я мог продержаться еще хоть немного, я, наверное, что-нибудь нашел бы. Дрэйк непременно откроет здесь отель в сентябре.
— В самом деле? — протянула Керри, невольно подумав при этом, что до сентября оставался еще целый месяц.
— Ты не могла бы поддержать меня до тех пор? — умоляющим тоном продолжал Герствуд. — Я уверен, что тогда сумею стать на ноги.
— Конечно! — ответила Керри, с грустью думая о том, что судьба ставит ей ловушки на каждом шагу.
— Мы как-нибудь проживем, если будем бережливы. А потом я тебе все верну.
— О, я охотно помогу тебе! — повторила Керри, упрекая себя в черствости.
Ей было совестно, что она заставляет его так унизительно просить, но все-таки желание употребить заработок на свои личные нужды вынудило ее к легкому протесту.
— Почему ты не возьмешься за какую-нибудь работу, Джордж, хотя бы временную? — сказала она. — Не все ли равно, что делать? А потом ты, возможно, нашел бы что-нибудь получше.
— Я возьмусь за любую работу, — сказал Герствуд, облегченно вздохнув, но невольно понурив голову от ее упрека. — Я согласился бы хоть канавы рыть! Ведь меня здесь никто не знает.
— Ну, до этого дело еще не дошло! — воскликнула Керри, которой сразу стало жаль его. — Но ведь не может быть, чтобы не было какой-нибудь другой работы!
— Я обязательно что-нибудь найду! — повторил Герствуд, стараясь придать себе решительный вид.
И снова взялся за газету.
39. Свет и тени. На разных путях
Теперь в Герствуде еще больше окрепла уверенность, что поиски работы нужно начинать когда угодно, только не сегодня, — и это было единственным последствием принятого им решения. А в душе Керри все эти тридцать дней происходила непрерывная борьба. Необходимость приобрести себе приличное платье (уж не говоря о желании купить кое-какие украшения) становилась все острее, а между тем было ясно, что, сколько ни работай, она ничего не сможет потратить на себя. Потребность быть одетой прилично постепенно вытеснила ту жалость, которую она почувствовала к Герствуду, когда он просил поддержать его. Он не повторял этой просьбы, а желание становилось все настойчивее, и Керри все больше досадовала, что Герствуд ей мешает.
Когда Герствуд дошел до последних десяти долларов, он решил оставить их себе, чтобы не зависеть от Керри в мелких расходах — на трамвай, на бритье и тому подобное. Поэтому, еще имея на руках эту небольшую сумму, он заявил, что у него больше ничего нет.
— У меня в кармане пусто, — сказал он однажды. — Я сегодня уплатил за уголь, и теперь у меня осталось десять или пятнадцать центов.
— У меня в кошельке есть немного денег.
Герствуд взял их и отправился за банкой томатов. Керри смутно сознавала, что это было началом нового порядка. Герствуд взял из кошелька пятнадцать центов — ровно столько, сколько ему было нужно на покупку. С тех пор так и повелось, что он стал покупать всякого рода мелочи.
Как-то утром Керри вдруг вспомнила, что вернется домой лишь к самому обеду.
