Пэлем Вудхауз - Том 10. Дживс и Вустер
С этими словами он удалился, посеяв в моей душе некоторое смятение. Бертрам Вустер, как всем известно, не робкого десятка, и его не так-то просто запугать. Но эти разговоры о туземцах-носильщиках, которых пришлось закопать еще до захода солнца, нагнали на меня страху. И первый взгляд на мистера Э. Джимпсона Мергэтройда не помог мне вновь обрести утраченное душевное спокойствие. Типтон предупреждал меня, что доктор похож на старого угрюмого мизантропа, и таким он и оказался, — старым угрюмым мизантропом. У него были мрачные задумчивые глаза и длинная борода, и вообще он походил на лягушку, которая всегда, начиная еще с головастика, видела одни только темные стороны жизни. Я совсем пал духом.
Однако, как часто бывает, когда узнаешь человека поближе, понимаешь, что внешность обманчива, и доктор оказался не таким уж безнадежным пессимистом. Сначала он поставил меня на весы, потом перетянул мне бицепс какой-то резиновой штукой, проверил пульс, простучал меня всего с головы до пят, точно бородатый дятел, и после всех этих манипуляций он явно повеселел, и из него полились слова ободрения, как имбирное пиво из бутылки.
— Полагаю, у вас нет оснований для беспокойства, — заключил он.
— Вы так считаете? — воспрял я духом. — Значит, это не спру и не шистосомоз?
— Разумеется, нет. С чего вы взяли?
— Мне сказал майор Планк. Он был здесь передо мной.
— Никогда не слушайте, что вам говорят люди, особенно такие, как Планк. Мы вместе учились в школе. Его звали Придурок Планк. Нет, пятнышки не заслуживают ровным счетом никакого внимания. Через день-другой они пройдут.
— Это большое облегчение, — обрадовался я, и он выразил удовлетворение, что успокоил меня.
— Однако… — продолжил доктор.
И уже владевшая мной joi de vivre[96] слегка померкла.
— Однако, что?
Теперь он стал похож на кого-то из малых пророков, который собрался бичевать грехи своего народа, в основном из-за бороды, но из-за бровей тоже. Я забыл сказать, что у него еще были косматые брови. Мне стало ясно, что сейчас я услышу плохие новости.
— Мистер Вустер, — начал доктор, — вы типичный представитель столичной золотой молодежи.
— О, благодарю вас, — откликнулся я, его слова прозвучали как комплимент, а на вежливость всегда приятно ответить взаимностью.
— И как все молодые люди вашего типа, вы пренебрегаете своим здоровьем. Слишком много пьете.
— Только по важным поводам. Вчера, например, мы с приятелем справляли счастливый конец, увенчавший его юные грезы любви. И, возможно, я немного перебрал, но это случается редко. Меня так и зовут: Вустер — Одно Мартини.
Мергэтройд оставил без внимания мою мужскую откровенность и продолжал:
— Вы слишком много курите. Очень поздно ложитесь спать. Мало двигаетесь. В вашем возрасте вам следует играть в регби в команде выпускников вашей школы.
— Я учился не в Регби.
— А где?
— В Итоне.
— А-а, — произнес он пренебрежительным тоном. — Короче говоря, вот какова картина вашего здоровья. И вот как вы его подрываете всеми возможными способами. В любой момент может наступить полный коллапс.
— В любой момент? — содрогнулся я.
— В любой. Если только…
— Если только? — Вот это уже другой разговор.
— Если только вы не оставите тот нездоровый образ жизни, который ведете в Лондоне. Поезжайте в деревню, на свежий воздух. Ложитесь рано спать. И много двигайтесь. В противном случае я не ручаюсь за последствия.
Он меня здорово напугал. Когда врач, пусть даже и с бородой, говорит вам, что не ручается за последствия, это уже серьезно. Но я не поддался панике, поскольку прикинул, как последовать его совету, не подвергая себя мукам. Таков он, Бертрам Вустер. На ходу соображает.
— А если я поеду к своей тетушке в Вустершир? — спросил я. — Это благотворно скажется на моем здоровье?
Мергэтройд задумался, почесывая нос стетоскопом. Во время нашей беседы он то и дело чесал нос стетоскопом — видно, был сторонником свободы чесания, как Барбара Фричи. Поэт Нэш, несомненно, почувствовал бы к нему симпатию.
— Не вижу причин возражать против того, чтобы вы пожили у своей тети, если там подходящие условия. Где именно в Вустершире она живет?
— В окрестностях города под названием Маркет-Снодсбери.
— Там чистый воздух?
— Туда привозят экскурсантов, специально подышать.
— И вы будете вести там спокойный образ жизни?
— Полуобморочный.
— Будете рано ложиться спать?
— Непременно. Ранний ужин, тихий отдых с хорошей книгой или кроссвордом и отход ко сну.
— Тогда поезжайте.
— Отлично. Сейчас же созвонюсь с ней.
Я имел в виду мою добрую и достойную тетю Далию, — не путать с тетей Агатой, которая жует битые бутылки и, как подозревают, на полнолуние превращается в оборотня. А тетя Далия, добрая душа, в молодые годы часто выезжая в поля в рядах охотничьих обществ «Куорн» и «Пайтчли», не хуже прочих орала: «Ату! Ату ее!» — и в оборотня если когда и превращалась, то, конечно же, только веселого и озорного, с которым пообщаться — одно удовольствие.
На мое счастье, доктор дал мне зеленый свет, не вникая в дальнейшие детали, поскольку более пристрастный допрос показал бы, что у тети Далии служит французский повар, и не приходится пояснять, что любой врач, узнав про французского повара, немедленно посадил бы вас на диету.
— Итак, решено, — сказал я, довольный и веселый. — Весьма благодарен за участие и помощь. Всего вам наилучшего.
Я вознаградил его кошельком с золотом и отправился звонить тете Далии. От намерения прогуляться в Брайтон пришлось оказаться. Мне предстояла непростая задача — напроситься в гости к тетушке, а порой это требовало определенного искусства. Если тетя Далия пребывала в мрачности из-за каких-то домашних неурядиц, она могла спросить, а что у меня, своего дома нет, что ли? А если есть, то какого черта я в нем не живу?
Я дозвонился до нее с нескольких попыток, что вполне естественно, когда звонишь в такую глушь, как Маркет-Снодсбери, где телефонистов набирают на службу исключительно из местных вустерширских вырожденцев с дебильной наследственностью.
— Привет, старая родственница, — начал я как можно более учтиво.
— Приветствую тебя, позорное пятно на западной цивилизации, — ответила тетя Далия зычным голосом, каким некогда гикала на собак, уклонявшихся от цели ради погони за зайцем. — Что у тебя на уме, если вообще там что-нибудь есть? Говори быстро, потому что я укладываю вещи.
Ее слова заставили меня насторожиться.
— Укладываетесь? — переспросил я. — Вы куда-то уезжаете?
— Да, в Сомерсет, к своим друзьям Брискоу.
— Вот проклятие.
— Это еще почему?
— Я надеялся, что смогу недолго погостить у вас.
— Осечка у тебя вышла, юный Берти, не сможешь. Если только не явишься на подмогу и не составишь компанию Тому.
В ответ я только хмыкнул. Я очень люблю дядю Тома, но перспектива оказаться с ним один на один в его хижине вовсе не вдохновляла меня. Он коллекционирует старинное серебро и имеет обыкновение вцепляться в вас и с лихорадочным блеском в глазах доводить до умопомрачения разговорами о подсвечниках, лиственных узорах и романской декоративной кайме. У меня же эта тема вызывает, мягко говоря, умеренный интерес.
— Нет, — ответил я, — благодарю за любезное приглашение, но лучше уж я сниму где-нибудь домик.
Ее следующие слова показали, что она не уловила самого главного.
— Что все это значит? — недоуменно спросила она. — Не понимаю. Почему тебе приспичило куда-то ехать? Ты что, скрываешься от полиции?
— Предписание врача.
— Быть не может. Да тебя сроду никакая хворь не брала.
— До сегодняшнего утра. У меня на груди выступили пятнышки.
— Пятнышки?
— Розовые.
— Должно быть, проказа.
— Врач так не считает. По его мнению, они вызваны тем, что я— типичный представитель золотой молодежи и поздно ложусь спать. Он велел мне поскорее ехать в деревню, на свежий воздух, поэтому мне и требуется домик.
— И чтобы жимолость оплетала дверь, и старушка луна заглядывала в окна?
— Вам известно, с чего начинают поиски дома, соответствующего этому описанию?
— Я найду тебе. У Джимми Брискоу их уйма. Мейден-Эгсфорд, где он живет, расположен как раз неподалеку от модного морского курорта Бримута-он-Си, который славится своим бодрящим воздухом. Там даже трупы спрыгивают с катафалка и пляшут вокруг майского шеста.
— Звучит неплохо.
— Я дам знать, когда найду подходящий домик. Тебе понравится Мейден-Эгсфорд. Джимми держит скаковых лошадей, и в Бридмуте вскоре состоятся большие скачки, так что ты будешь не только дышать свежим воздухом, но и развлечешься. Кобыла из конюшни Джимми участвует в скачках, и большинство знающих людей делает ставку на нее, хотя есть и такие, которые считают, что следует опасаться соперничества со стороны лошади, принадлежащей некоему мистеру Куку. А теперь, ради Бога, положи трубку. Мне некогда.
