Энтони Троллоп - Марион Фай
— Это было бы немыслимо.
— Совершенно верно. Д'Осси сегодня утром говорил мне, что и он того же мнения. Но нет никакой причины, чтоб вам здесь, как и там, не открылось широкое поле деятельности; деятельности, быть может, не политической, но служебной.
— Это единственная деятельность, которая в настоящее время мне доступна.
— Тут, конечно, могут встретиться затруднения насчет парламента. Мой совет вам еще месяц-другой не торопиться решаться на что-нибудь. Увидите, что все сделается само собой.
XXI. А ведь неправда
Прошло шесть недель без всяких событий. Наступило 1 июня. Доброжелатели Родена не дремали. Лорд Персифлаж виделся с сэром Бореасом, а Вивиан с личным секретарем главного директора почт. Первым последствием этих переговоров было помещение нашего клерка в отдельную комнату и данное ему поручение заведывать какой-то отраслью управления, причем он не приходил уже в соприкосновение с департаментскими Крокерами и Боббинами. Кроме того, сэр Бореас заявил, что имеются вакантные места секретарей, инспекторов и пр., и что любое из них может вскоре занять герцог, если он согласится быть герцогом. Затем был сделан шаг, на который Джордж Роден имел основание негодовать. В Лондоне существовал клуб, называемый «Клуб Иностранцев», состоявший наполовину из англичан, наполовину из представителей других наций и считавшийся очень фешенебельным.
Вивиан что-то сказал Джорджу Родену об этом клубе, — но серьёзного предложения никакого сделано не было, — тем не менее в книгу кандидатов было внесено имя герцога ди-Кринола, предложенного бароном д'Осси и поддержанного лордом Персифлаж. Имя красовалось в книге, так что весь свет мог заявить, что молодой герцог действительно герцог. Иначе имя его не было бы внесено в книгу итальянским посланником и английским министром. Сам Джордж Роден ничего об этом не знал.
Роден получал также и в Галловэе и в почтамте письма, адресованные на имя герцога ди-Кринола. Правда, он их не принимал. Правда, в них по большей части заключались циркуляры поставщиков. Послания эти, вероятно, были вызваны маневрами самой лэди Персифлаж.
— Всякий день получаются письма на имя герцога, — говорила хозяйка таверны мистрисс Дуффер. — Я сама видела. Я-то церемониться не стану. Назову его герцогом прямо в глаза.
Весь Парадиз-Роу часто это делал, к его великой досаде.
Даже мать начинала думать, что отказ его ни к чему не поведет.
— Не вижу, как ты против этого устоишь, Джордж. Конечно, если бы это была неправда, тебе пришлось бы выдержать, но так как это истина…
— Это не больше истина для меня, чем для тебя, — сердито сказал он.
— Никто и не думает так меня величать. Если весь свет будет за одно, тебе придется уступить.
Сэр Бореас был не менее настойчив. Он всегда был очень любезен с молодым клерком, а теперь особенно сблизился с ним.
— Конечно, милый мой, — сказал он, — я буду действовать совершенно в вашем духе.
— Благодарю вас, сэр.
— Если вы мне скажете, что вы — Джордж Роден, вы для меня будете Джорджем Роденом. Но, по-моему, вы не правы. Кроме того, мне кажется, что здравый смысл света одержит над вами верх. Если я что-нибудь понимаю в вопросе о титулах, этот титул принадлежит вам по всем правам. Свет никогда даром не стоит на том, чтоб величать человека лордом или графом. Люди для этого слишком завистливы.
Все это смущало Родена, хотя убеждений его не изменяло. Теперь он настолько свыкся с вопросом, что прекрасно сознавал, что стоит ему выставить это имя на своих визитных карточках, распорядиться на счет внесения его в адрес-календарь, написать кому следует, что он желает, чтоб его так называли, — и дело будет сделано. Он виделся с бароном д'Осси, и барон признал, что англичанина нельзя превратить в итальянского герцога без его согласия, но прибег к помощи очень сильных аргументов, чтоб доказать, что, в данном случае, англичанин обязан дать свое согласие. Барон выразил мнение, что синьорине будет очень обидно, если ей не позволят занять свое место среди молодых герцогинь. Личные чувства Родена ни на йоту не смягчились. Быть почтамтским клерком, живущим в Галловэе, с несколькими сотнями фунтов ежегодного дохода, и прославиться на весь мир в качестве претендента на громкий титул! Казалось, будто жестокая судьба решилась навести ему страшное наказание за его демократические взгляды. Подумать только, что ему, из всего мира, выпало на долю быть герцогом, вопреки собственным желаниям! Сколько раз он утверждал, что всякие наследственные титулы сами по себе нелепы. А между тем, его-то и хотели заставить сделаться нищим герцогом.
Тем не менее ему не хотелось отнимать у девушки, которую он надеялся видеть своей женою, то, что могло бы принадлежать ей по праву.
— Фанни, — сказал он ей однажды, — ты не можешь себе представить, сколько людей пристают во мне из-за этого титула.
— Знаю, что они пристают и ко мне. Но я не обратила бы на них никакого внимания, если б не папа.
— А он этого очень желает?
— Боюсь, что да.
— Говорил я тебе когда-нибудь, что твоя тетка мне сказала перед самым моим отъездом из замка Готбой?
— Лэди Персифлаж, хочешь ты сказать. Она, как тебе известно, мне не тетка.
— Она желает, этого еще больше чем твой отец, и, без всякого сомнения, выдвигает единственный сильный аргумент, какой мне довелось слышать.
— Убедила она тебя?
— Не могу этого сказать, но кое-что она сделала. Она почти заставила меня думать, что пожалуй, обязан это сделать.
— В таком случае ты, вероятно, примешь это имя? — сказала она.
— Это будет совершенно зависеть от тебя. А между тем, мне бы не следовало тебя спрашивать. Я должен был бы исполнить требование этих лиц, даже не беспокоя тебя просьбой выразить твое желание. Я совершенно убежден, что, сделавшись моей женой, ты будешь иметь такое же безусловное право на этот титул, как лэди Кинсбёри на свой. Желаешь?
— Нет, — сказала она.
— Не желаешь?
— Конечно, нет; если я должна это решать.
— Почему ты так отвечаешь, когда все твои друзья этого желают?
— Потому что мне кажется, что один из моих друзей этого не желает. Если ты скажешь, что желаешь этого для себя, я конечно уступлю. Иначе, все, что бы ни говорили мои друзья, не окажет на меня никакого действия. Когда я приняла твое предложение, я совершенно перестала думать об общественном положении. Я имела свои причины, которые находила достаточно вескими. Во всяком случае я это сделала, и теперь, из-за этой случайности, не желаю отступать. Что касается до того, что обо мне говорит лэди Персифлаж, то не верь ни одному слову. Ты, конечно, не сделаешь меня счастливой, дав мне имя, которое я носила бы вопреки твоему желанию и которое было бы тебе самому неприятно.
После этого, Роден более не колебался, хотя друзья его, включая лорда Персифлаж, барона сэра Бореаса и Крокера, продолжали действовать с прежней энергией. Пусть их делают, что хотят, он сохранить имя Джорджа Родена, так как она уверяла, что удовольствуется им.
Через сэра Бореаса он узнал, что записан в книгу кандидатов под именем «герцога ди-Кринола». Сэр Бореас не был членом этого клуба, но слышал о происшедшем, вероятно, в каком-нибудь своем клубе.
— Очень рад слышать, что вы записаны у «Иностранцев», — сказал Эол.
— Но я вовсе не записан.
— Вчера вечером мне говорили, что барон д'Осси записал вас под именем герцога ди-Кринола.
Тут Роден узнал всю истину, как барон его предложил, а министр иностранных дел поддержал, не потрудившись даже спросить его мнения.
— Честное слово, мне казалось, что ты этого желаешь, — сказал ему Вивиан.
Тогда к министру иностранных дел была отправлена следующая записка:
«Мистер Роден, свидетельствуя почтение лорду Персифлаж, позволяет себе заявить, что относительно клуба Иностранцев произошло недоразумение. Мистер Роден глубоко чувствует оказанную ему честь и весьма признателен лорду Персифлаж, но так как он не признает за собой права на честь принадлежать к этому клубу, то просил бы снять имя его с книги. Мистер Роден пользуется случаем, чтоб уверить лорда Персифлаж, что он не принимает и никогда не примет имени, которым он, как он слышал, внесен в клубную книгу».
— Он осел, — сказал лорд Персифлаж барону д'Осси.
Барон молча пожал плечами.
— Есть люди, барон, которым помочь нельзя, как ни старайся. Этого человека хватило на то, чтоб завоевать сердце очень хорошенькой девушки, с прекрасным состоянием и высоким общественным положением, а между тем он так глуп, что не хочет позволить мне совсем поставить его на ноги, когда представляется к тому случай.
Вскоре после этого Роден явился в Парк-Лэн и попросил доложить о нем маркизу. Проходя через сени, он встретил мистера Гринвуда, который очень медленно спускался с лестницы. Они не видались с того достопамятного дня, когда капеллан, в этом самом доме, по поручению маркиза, так неблагосклонно принял Джорджа Родена. С тех пор положение обоих изменилось. Теперь, когда они встретились у подножия лестницы, клерк очень любезно поклонился, но мистер Гринвуд едва ответил на поклон. «Из-за этого молодого человека, — сказал он себе, — и вышла вся беда. Из-за того, что людям, ему подобным, дозволяют врываться в среду аристократов и джентльменов, Англия и идет в чорту».
