Энтони Троллоп - Марион Фай
— Нет, я не совсем здоров в настоящую минуту, — сказал маркиз, протягивая руку. — Обедать я с вами не буду. Бог весть, буду ли я еще когда-нибудь обедать внизу.
— Не обедать внизу! — сказал лорд Персифлаж. — Через месяц опять начнете болтать против правительства, как болтали весь свой век.
— Жаль, что вы не привели с собой Гэмпстеда, мистер… — маркиз остановился, так как ему было внушено, чтоб он ни под каким видом не называл молодого человека «мистер Роден». — Он был здесь сегодня утром, но казался чем-то очень смущенным. Ему бы следовало занять свое место на нижнем конце стола, так как я так болен; но он этого не хочет.
Лэди Кинсбёри ждала, пока муж перестанет ворчать, чтоб приступить к неприятной, предстоявшей ей задаче. Она была такая лицемерка. Есть женщины, которые имеют особенную способность скрывать свою антипатию от тех, кто ее возбуждает, когда обстоятельства этого требуют. Они умеют улыбаться с горькой враждой в сердце. При этом лица их берут верх над сердцами, вражда уступает улыбке. Они делаются почти дружелюбными, потому что смотрят дружелюбно. Они перестают ненавидеть, потому что ненависть неудобна. Но маркиза для этого была слишком сурова и слишком искренна.
Она не могла владеть ни своим лицом, ни своими чувствами. С минуты, когда молодой человек вошел в комнату, было очевидно, что она не в силах будет встретить его даже с обязательной любезностью. Она ненавидела его и говорила всем присутствовавшим здесь, что ненавидит его.
— Как поживаете? — сказала она, едва дотронувшись до руки его, как только он отошел от дивана, на котором лежал ее муж.
— Очень вам благодарен за позволение приехать сюда, — сказал Роден, глядя ей прямо в лицо и так возвышая голос, чтоб все его слышали. Лицо ее стало суровее, чем когда-либо. Убедившись, что ей больше нечего говорить ему, она села и молчала.
Если б не то, что леди Персифлаж совершенно не походила на сестру, минута была бы для всех крайне неловкая. Бедная Фанни, которую отец держал за руку, не могла найти подходящего слова. Лорд Персифлаж, повернувшись на каблуке, состроил гримасу своему секретарю. Льюддьютль охотно бы сказал что-нибудь любезное, если б был для этого достаточно находчив. По его понятиям, маркиза вела себя чрезвычайно глупо.
— Дорогая тетя Клара, — сказала лэди Амальдина, чтоб сказать что-нибудь, — слышали вы, что старик сэр Грегори Тольбар, наконец, женится на Летиции Тарбаррель?
Всех выручила леди Персифлаж.
— Само собой разумеется, что все мы очень рады вас видеть, — сказала она. — Увидите, что если вы будете милы с нами, мы все будем с вами милы, как только возможно. Неправда ли, лорд Льюддьютль?
— Что до меня касается, — сказал деятельный член парламента, — я очень рад познакомиться с мистером Роденом.
Тень сожаления мелькнула во лицу леди Персифлаж при этом имени. Более мрачное облако легло на чело лэди Кинсбёри. Лорд Кинсбёри перевернулся на диване. Лэди Амальдина слегка ущипнула жениха за руку. Лорд Персифлаж чуть не вслух засвистал. Вивиан старался делать вид, будто это ничего не значит.
— Очень вам благодарен за вашу любезность, лорд Льюддьютль, — сказал Джорж Роден.
Назвать его по имени было величайшей любезностью, какую можно было оказать ему в данную минуту. Тут дверь отворилась, доложили, что кушать подано.
Всему на свете бывает конец. Кончился и этот обед. Роден, мужество которого было на высоте положения, сделал смелое усилие, заговорив с лэди Франсес, которая сидела возле него. Но обстановка была ему крайне неблагоприятна. Все остальные присутствующие находились в близком родстве друг с другом. Будь он любезно принят хозяйкой дома, он легко бы попал в общую колею. Теперь же он вынужден был плыть против течения.
Наконец обед кончился, дамы перешли в гостиную.
— Лорд Льюддьютль назвал его: мистер Роден! — сказала маркиза, тоном горького упрека, как только дверь гостиной за ними затворилась.
— Мне так было жаль, — сказала леди Амальдина.
— Это ровно ничего не значит, — сказала лэди Персифлаж. — Нельзя требовать, чтоб человек в одну минуту отказался от своего старого имени и принял новое.
— Он никогда не откажется от своего старого имени и не примет нового, — сказала лэди Франсес.
— Вот оно, — воскликнула маркиза. — Что ты на это скажешь, Джеральдина?
— Дорогая Фанни, — сказала лэди Персифлаж, без тени неудовольствия в голосе, — почему ты можешь знать, как поступит молодой человек?
— Я не считаю честным обманывать мама, — сказала Фанни. — Я достаточно хорошо его знаю, чтоб быть совершенно уверенной, что он не примет титула, так как не имеет средств для поддержания его. Он много раз со мной об этом говорил, и я совершенно с ним согласна.
— Честное слово, Фанни, я не воображала, что ты будешь так неблагоразумна, — сказала ее тетка. — Девушка вовсе не должна вмешиваться в такие вещи. Все это должно быть улажено между дядей молодого человека, что живет в Италии, и — и здешними властями. Это будет, в значительной степени, зависеть от… Тут лэди Персифлаж понизила голос до самого тихого шепота. — Твой дядя объяснил мне все это, а кому же и знать, как не ему? Такого рода вопросы должны решать за человека те… те… то, кто знает, как их решать. Человек не может быть тем, или другим, по своему произволу.
— Конечно нет, — сказала лэди Амальдина.
— Человеку, дорогая моя, приходится принять имя, которое он наследует. Я не могла бы назваться мистрисс Джонс, точно также как мистрисс Джонс не могла бы назваться лэди Персифлаж. Если он — герцог ди-Кринола, он должен быть герцогом ди-Кринола.
— Но он не хочет быть герцогом ди-Кринола, — сказала Лэди Франсес.
— Вот оно! — повторила маркиза.
— Если б вы предоставили решение этого вопроса тем, кто в нем что-нибудь понимает, а сами теперь не толковали бы об нем, это было бы гораздо лучше.
— Ты ведь слышала, как лорд Льюддьютль назвал его, — сказала маркиза.
— Льюддьютль всегда был глупец, — сказала Амальдина.
— Он желал быть любезным, — сказала Фанни, — я ему очень благодарна.
— Что же касается до того, что ты говорила, Фанни, о недостатке средств дли поддержания титула, то иностранный титул в этом отношении не похож на английский. Здесь его необходимо поддерживать.
— Он никогда бы не согласился быть удрученным громким именем без всяких средств, — сказала Фанни.
— Бывают случаи, когда громкое имя помогает человеку получить средства. Как бы он ни назывался, ему, я полагаю, придется жить и содержать жену.
— У него есть его содержание почтамтского клерка, — очень смело сказала Фанни. Амальдина грустно покачала головой. Маркиза крепко сжала руки и подняла молящий взгляд к потолку. Не следовало ли предохранить «голубков» от такой заразы?
— Он может устроиться лучше этого, дорогая, — воскликнула лэди Персифлаж. — Если тебе суждено быть его женой, я уверена, что ты не послужишь препятствием его повышению. Правительство его страны и наше, с общего согласия, найдут возможность что-нибудь для него сделать, как для герцога ди-Кринола, тогда как для Джорджа Родена ничего сделать нельзя.
— Английское правительство — его правительство, — с негодованием сказала Фанни.
— Право, почти можно подумать, что ты стремишься погубить всю его будущность, — сказала лэди Персифлаж, которая, наконец, едва могла сдерживать свой гнев.
— Это, вероятно, так и есть, — сказала маркиза.
Тем временем в столовой шел разговор, если менее энергичный, то, быть может, более рассудительный. Лорд Персифлаж заговорил о дяде Родена, как о человеке, умственные способности которого, также как и его политическое значение, поистине замечательны. Роден не мог отрицать, что член итальянского кабинета ему дядя, и этим путем был вынужден признать семью и почти признать и новую родину.
— По всему, что я слышу, — сказал лорд Персифлаж, — я полагаю, что вы бы не желали постоянно жить в Италии, как итальянец?
— Конечно, нет, — сказал Роден.
— Нет никакой причины, по которой это было бы необходимо. Легко могу понять, что вы слишком вошли в свою роль англичанина, чтоб составить себе в Италии политическую карьеру. Едва ли это было бы вам возможно иначе как в качестве последователя вашего дяди, что, может быть, было бы для вас неудобно.
— Это было бы немыслимо.
— Совершенно верно. Д'Осси сегодня утром говорил мне, что и он того же мнения. Но нет никакой причины, чтоб вам здесь, как и там, не открылось широкое поле деятельности; деятельности, быть может, не политической, но служебной.
— Это единственная деятельность, которая в настоящее время мне доступна.
— Тут, конечно, могут встретиться затруднения насчет парламента. Мой совет вам еще месяц-другой не торопиться решаться на что-нибудь. Увидите, что все сделается само собой.
