Чарльз Диккенс - Оливер Твист
XLIII. Глава, въ которой описывается затруднительное положеніе хитроумнаго Доджера
— Итакъ, вашъ другъ это были вы сами? — спросилъ мистеръ Клейполь, Больтеръ тожъ, когда въ силу заключеннаго условія онъ на другой день переѣхалъ въ жилище Феджина. — Чорть возьми, я почти догадывался объ этомъ вчера вечеромъ!
— Всякій человѣкъ другъ самому себѣ, милый мой, — отвѣтилъ Феджинъ съ своей наиболѣе вкрадчивой улыбкой. — Другого такого хорошаго друга онъ не сыщетъ.
— Не всегда однако, — возразилъ Больтеръ съ видомъ бывалаго человѣка. — Вы знаете, что иные люди никому не приходятся врагами, кромѣ какъ самимъ себѣ.
— Не вѣрьте этому, — сказалъ Феджинъ. — Если кто нибудь врагъ самому себѣ, то только потому, что онъ въ слишкомъ сильной степени себѣ другъ, а не потому, что онъ заботится обо всѣхъ кромѣ себя. Куда тамъ! На свѣтѣ этого не бываетъ.
— А если бываетъ, то не должно бы быть, — замѣтилъ мистеръ Больтеръ.
— Вѣдь это очевидно. Иные заговорщики говорятъ, что магическое число — это три, другие — что семь. Ни то, ни другое, милый мой, ни то, ни другое. Единица — вотъ магическое число.
— Ха-ха! — засмѣялся мистеръ Больтеръ. — Да здравствуетъ единица!
— Въ такой маленькой общинѣ, какъ наша, другъ мой, — продолжалъ Феджинъ, считая необходимымъ выставить это положеніе, — мы всѣ составляемъ совмѣстную единицу. Другими словами, вы не можете считать себя нумеромъ первымъ, не считая въ то же время нумеромъ первымъ и меня и всѣхъ своихъ молодыхъ товарищей.
— Чортъ возьми, однако! — воскликнулъ мистеръ Больтеръ.
— Какъ вы видите, — велъ свою линію Феджинъ, дѣлая видъ, что не замѣтилъ этого замѣчанія, — мы въ такой степени перемѣшаны, и интересы наши такъ отождествлены, что иначе и быть не могло бы. Напримѣръ, ваша прямая цѣль — заботиться о нумерѣ первомъ — имѣя въ виду васъ самихъ.
— Конечно, — отвѣтилъ мистеръ Больтеръ:- вы говорите вполнѣ правильно.
— Прекрасно! Но вы не можете заботиться о себѣ, нумерѣ первомъ, не заботясь въ то же время обо мнѣ, нумерѣ первомъ.
— Второмъ, вы хотите сказать, — поправилъ его мистеръ Больтеръ, въ сильной степени одаренный добродѣтелью себялюбія.
— Вовсе нѣтъ! — возразилъ Феджинъ. — Я для васъ имѣю такую же важность, какъ и вы сами.
— Знаете, — перебилъ мистеръ Больтеръ:- вы очень пріятный человѣкъ и я къ вамъ сильно расположенъ. Но мы не такіе ужъ закадычные друзья, чтобы можно было такъ говорить.
— Да вы только поразмыслите, — сказалъ Феджинъ, пожимая плечами и протягивая передъ собой руки:- только разсудите. Вы сдѣлали очень славную штуку, и я васъ за это именно и полюбилъ; но за кто же самое вамъ на шею могли бы надѣть галстухъ, который очень легко завязывается, но очень трудно развязывается, говоря проще, веревочную петлю.
Мистеръ Больтеръ потрогалъ свой шейный платокъ, какъ будто онъ показался ему слишкомъ туго завязаннымъ, и пробормоталъ что то невнятное, но звучавшее тономъ согласія.
— Висѣлица, — продолжалъ Феджинъ, — висѣлица, дорогой мой, есть ничто иное, какъ пренепріятный указательный столбъ, направляющій на чрезвычайно рѣзкій и короткій поворотъ пути, на которомъ покончили свое поприще очень многіе смѣлые витязи большой дороги. Держаться ровнаго пути и сторониться подальше отъ этого распутья — является для васъ цѣлью нумеръ первый.
— Разумѣется такъ, — отвѣтилъ мистеръ Больтеръ. — Но къ чему вы обо всемъ этомъ толкуете?
— Только для того, мой другъ, чтобы пояснить вамъ мою мысль, — сказалъ еврей, поднимая брови. — Продолжаю. Чтобы достигнуть этого, вы должны положиться на меня. А чтобы мое маленькое предпріятіе шло по хорошему, я долженъ положиться на васъ. Одно составляетъ для васъ нумеръ первый, а другое — для меня нумеръ первый. Чѣмъ больше вы цѣните свой нумеръ первый, тѣмъ больше вы должны заботиться о моемъ. Такимъ образомъ, мы наконецъ пришли къ тому, что я сказалъ вамъ въ самомъ началѣ, то есть, что вниманіе къ нумеру первому связываетъ насъ всѣхъ вмѣстѣ, и такъ и должно быть, иначе вся наша компанія пойдетъ прахомъ.
— Это вѣдь вѣрно, — задумчиво произнесъ мистеръ Больтеръ. — Какой вы хитрый старый плутъ!
Мистеръ Феджинъ съ великимъ удовольствіемъ видѣлъ, что эта похвала его способностямъ не является простымъ комплиментомъ, но что онъ дѣйствительно внушилъ новобранцу сознаніе своего пронырливаго генія; а внушить такое сознаніе съ самаго начала знакомства было дѣломъ первостепенной важности. Чтобы усилить впечатлѣніе, столь желательное и полезное, онъ послѣ перваго удара познакомилъ новичка, въ нѣкоторыхъ деталяхъ, съ величіемъ и обширностью своихъ операцій, при чемъ по мѣрѣ надобности переплеталъ истину съ вымысломъ и пользовался и тѣмъ и другимъ такъ искусно, что чувство уваженія со стороны мистера Больтера замѣтно увеличилось и въ то же самое время къ нему примѣшалась извѣстная доля благотворнаго страха, возбудить который было чрезвычайно желательно.
— Только это взаимное довѣріе другъ къ другу и утѣшаетъ меня во время тяжелыхъ утратъ, — сказалъ Феджинъ. — Вчера утромъ я лишился своего лучшаго работника.
— Ужъ не хотите-ли вы сказать, что онъ умеръ? — воскликнулъ мистеръ Больтеръ.
— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣтилъ Феджинъ:- не такъ плохо. Не такъ ужъ плохо.
— Тогда вѣроятно онъ….
— Его потребовали, — прервалъ Феджинъ. — Да, его потребовали въ другое мѣсто.
— По чрезвычайному дѣлу? — спросилъ мистеръ Больтеръ.
— Нѣтъ, — отвѣтилъ Феджинъ:- не очень. Его обвинили въ томъ, что онъ хотѣлъ обшарить карманъ, и при обыскѣ нашли у него серебряную табакерку — его собственную, другъ мой, его собственную, такъ какъ онъ нюхалъ табакъ и очень любилъ это. Они задержали его до сегодняшняго дня, такъ какъ имъ показалось, что они нашли настоящаго собственника табакерки. Ахъ, онъ стоилъ пятидесяти табакерокъ, и я готовъ былъ бы столько заплатить, лишь бы вернуть его. Вамъ слѣдовало бы познакомиться съ Доджеромъ, мой другъ, вамъ слѣдовало бы узнать этого пройдоху.
— Ну, я надѣюсь еще съ нимъ познакомиться, какъ вы думаете? — сказалъ мистеръ Больтеръ.
— Я сомнѣваюсь, придется ли вамъ, — со вздохомъ отвѣтилъ Феджинъ:- Если не выставятъ противъ него новыхъ доказательствъ, то назначать только краткое заключеніе въ тюрьму, и мы увидимъ его недѣль черезъ шесть. Но если раздобудутъ улики, то дѣло пахнетъ палачомъ. Они знаютъ, что онъ за разбитной малый, — и сдѣлаютъ его житейникомъ. Да, они сдѣлаютъ его по меньшей мѣрѣ житейникомъ.
— Что значитъ «пахнетъ палачомъ» и «житейникъ»? — спросилъ мистеръ Больтеръ. — Что толку говорить со мной на такой ладъ? Почему не сказать такъ, чтобы я понималъ васъ?
Феджинъ только что собирался перевести эти таинственныя выраженія на вульгарный языкъ — тогда мистеръ Больтеръ узналъ бы, что дѣло идетъ о пожизненной ссылкѣ, - но былъ прерванъ появленіемъ мистера Бэтса, который вошелъ, держа руки въ карманахъ брюкъ и придавъ своему лицу выраженіе полукомической скорби.
— Дѣло табакъ, Феджинъ, — сказалъ Чарли, послѣ того какъ былъ познакомленъ съ своимъ новымъ товарищемъ.
— Что же?
— Они разыскали господина, которому принадлежитъ табакерка, да еще двое или трое указали на него. Доджера теперь пошлютъ въ путешествіе, — отвѣтилъ мистеръ Бэтсъ. — Мнѣ надо, Феджинъ, справить траурную пару и крепъ на шляпу, чтобы навѣстить его передъ отправленіемъ въ путь. Подумать только, что Джекъ Даукинсъ — достославный Джекъ, нашъ хитроумный Доджеръ, — долженъ уѣхать изъ за жалкой табакерки! Цѣна то ей всего два съ половиной пенса! Я никогда не думалъ, что онъ попадется меньше какъ изъ за золотыхъ часовъ съ цѣпочкой и брелками. Ахъ, почему онъ не ограбилъ какого нибудь богатаго стараго джентльмена! Тогда онъ уѣхалъ бы какъ настоящій джентльменъ, а не наравнѣ съ простымъ карманникомъ, безъ почета, безъ славы!
Такъ соболѣзнуя о судьбѣ своего несчастнаго друга, мистеръ Чарльзъ Бэтсъ усѣлся на ближайшій стулъ съ видомъ грусти и отчаянія.
— Что ты тамъ толкуешь, будто онъ не имѣетъ ни почета, ни славы? — вскричалъ Феджинъ, кидая грозный взглядъ на своего ученика. — Развѣ не былъ онъ первачъ среди всѣхъ васъ? Да есть ли хоть одинъ изъ васъ, что сравнялся бы съ нимъ или напоминалъ бы его проворствомъ? А?
— Никто, — отвѣтилъ мистеръ Бэтсъ голосомъ охрипшимъ отъ горя.
— Тогда о чемъ же ты толкуешь? — сердито сказалъ Феджинъ. — Изъ за чего ты хнычешь?
— Изъ за того, что это не попадетъ въ газеты! — вызывающе отвѣтилъ Чарли своему почтенному другу, разгоряченный вереницей сожалѣній:- изъ за того, что этого не упомянутъ въ обвиненіи, изъ за того, что никто не узнаетъ и половины его заслугъ. Что о немъ будетъ сказано въ Ньюгэтскомъ Календарѣ? Быть можетъ, его даже и вовсе не упомянутъ. Ахъ, какъ жаль, какъ жаль! Что это за непоправимый ударъ!
