Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II
Мы все молчали. Агнесса закрыла лицо руками.
— Ну, дорогой друг, — немного погодя обратилась бабушка к Трэдльсу, — вы действительно отобрали у него деньги?
— О да! — ответил он. — Мистер Микобер припер его к стенке таким множеством доказательств, что он не мог вывернуться. Наиболее замечательно то, что он присвоил деньги не столько даже из-за своей непомерной жадности, сколько из ненависти к Копперфильду. Он прямо сказал мне это, прибавив, что охотно потратил бы еще такую же сумму, лишь бы нанести ущерб Копперфильду.
— Вот как! — проговорила бабушка, задумчиво хмуря брови и глядя на Агнессу. — А что с ним самим?
— Не ведаю, — ответил Трэдльс. — Он уехал со своей маменькой, и та все время продолжала кричать, умолять и каяться. Они уехали ночным лондонским дилижансом, и я ничего не знаю о нем, кроме того, что, уезжая, он проявил большую неприязнь ко мне, не меньшую, чем к мистеру Микоберу. Я не скрыл от него, что мне это доставляет только удовольствие.
— А как вы думаете, Трэдльс, есть у него деньги? — спросил я.
— О да, вероятно, есть, — с серьезным видом ответил мой друг, качая головой. — Он должен был немало прикарманить разными способами. Но деньги не удержат его от новых преступлений. И всегда он будет ненавидеть всякого, кто хотя бы нечаянно станет между ним и его низменными целями. За это говорит все его поведение здесь.
— Он просто чудовищно подл и низок! — сказала бабушка. — А как с мистером Микобером?
— О! — весело отозвался Трэдльс. — Я обязан еще раз воздать должное мистеру Микоберу. — Если бы не его терпение и настойчивость в течение столь продолжительного времени, мы никогда не добились бы ничего путного. И, мне кажется, необходимо отметить удивительное бескорыстие мистера Микобера: он ведь мог так много получить от Уриа за свое молчание!
— Я такого же мнения, — заметил я.
— А что, по-вашему, ему следовало бы дать? — спросила бабушка.
— У него есть вексельные долги Уриа Гиппу: тот брал с него векселя на деньги, выданные авансом, — проговорил несколько смущенный Трэдльс.
— Ну, их надо уплатить, — заявила бабушка, — А какую это составит сумму?
— Сто три фунта пять шиллингов.
— Сколько же мы ему дадим всего, включая эту сумму? Мне думается, пятьсот фунтов? Не так ли? — предложила бабушка. — А с вами, дорогая Агнесса, мы потом сговоримся о вашей доле в этих пятистах фунтах.
Мы с Трэдльсом рекомендовали дать мистеру Микоберу небольшую сумму наличными и взять на себя оплату его векселей, когда Уриа предъявит их. Мы также посоветовали оплатить снаряжение и переезд в Австралию мистера Микобера с семьей и дать ему перед отъездом сто фунтов стерлингов, придав всему этому форму займа, подлежащего в дальнейшем оплате. Я предложил, кроме того, заинтересовать мистера Микобера и мистера Пиготти судьбой друг друга в расчете на их взаимную поддержку в будущем, а также вручить мистеру Пиготти вторые сто фунтов для передачи их потом мистеру Микоберу.
Видя, что Трэдльс озабоченно поглядывает в сторону бабушки, я напомнил ему, что он собирался сказать еще что-то.
— Вы со своей бабушкой простите меня, Копперфильд, если я коснусь тяжелой для вас темы, — нерешительно проговорил Трэдльс, — но я считаю необходимым напомнить вам об угрозе Уриа, в памятный день разоблачений мистера Микобера, по адресу… супруга вашей бабушки.
Бабушка, сохраняя видимое спокойствие, молча кивнула головой.
— Быть может, — заметил Трэдльс, — это была лишь не имеющая значения дерзость?
— Нет, — возразила бабушка.
— Значит, простите… есть такой человек, и он целиком во власти Гиппа?
— Да, друг мой! — ответила бабушка.
Огорченный Трэдльс объяснил нам, что мы больше не имеем власти над Уриа Гиппом и он несомненно, если только сможет, не преминет нанести нам любой ущерб или неприятность.
Бабушка продолжала оставаться спокойной, только несколько слезинок скатилось по ее лицу.
— Вы совершенно правы, — наконец сказала она. — Было очень предусмотрительно с вашей стороны напомнить об этом.
— Можем ли мы, я или Копперфильд, предпринять что-либо? — мягко спросил Трэдльс.
— Ничего, — ответила бабушка. — Тысячу раз благодарю вас! Все это пустая угроза, дорогой мой Трот! Позовите мистера и миссис Микобер. И никто ничего не говорите мне!
Сказав это, она разгладила рукой свое платье и, выпрямившись на стуле, стала глядеть на дверь.
— Ну, мистер и миссис Микобер! — обратилась к ним бабушка, когда они вошли. — Мы обсуждали… простите, что так долго… ваш переезд в Австралию. Вот на чем мы порешили…
И она рассказала им, к величайшему их удовлетворению, что им надлежало узнать. Особенную радость проявил мистер Микобер, предвкушая удовольствие подписать несколько векселей на имя бабушки, и немедленно помчался за вексельными бланками. Но через пять минут он вернулся, рыдая, в сопровождении чиновника, предъявившего ему к немедленной оплате (под угрозой ареста) вексель Уриа Гиппа. Заранее готовые к этому, мы тотчас же оплатили вексель, чиновник ушел, а мистер Микобер, сияя, уселся за стол и принялся подписывать векселя. Он проделывал это с таким усердием и восторгом, что было просто забавно смотреть на него.
Так закончился этот вечер. Мы с бабушкой чувствовали себя измученными горем и утомленными, а завтра нам предстояло ехать обратно в Лондон. Было решено, что Микоберы последуют за нами, как только распродадут свою обстановку, что дела мистера Уикфильда будут возможно скорее урегулированы Трэдльсом, а тем временем Агнесса приедет в Лондон…
Мы переночевали в милом старом доме. Теперь, когда он был освобожден от присутствия Гиппов, в нем легко дышалось, и я спал в своей прежней комнатке, как человек, вернувшийся домой после кораблекрушения.
На следующий день мы отравились в Лондон, но не ко мне, а к бабушке. Когда мы по-старому сидели с ней одни, перед тем как итти спать, она сказала:
— Трот, вы действительно хотите знать, чем я была озабочена в последнее время?
— Да, бабушка! Теперь, больше чем когда-либо, я не хотел бы оставаться в стороне, когда вы переживаете какое-нибудь горе или беспокойство.
— У вас самого было достаточно горя, дитя мое, и без моих маленьких огорчений, — нежно сказала бабушка. — Иного основания скрывать от вас что-либо, Трот, у меня нет.
— Я хорошо знаю это. А теперь, бабушка, расскажите мне, в чем дело.
— Хотите проехаться со мной завтра утром? — спросила она.
— Конечно.
— Значит, в девять, — сказала бабушка. — И тогда, дорогой мой, я расскажу вам все, все!
Ровно в девять мы выехали в маленькой коляске в Лондон.
После продолжительной езды по улицам мы остановились у большого госпиталя. Возле него у самого входа стояли простые погребальные дроги. Возница узнал бабушку и, по ее знаку, тихо поехал впереди нас.
— Вы понимаете теперь, Трот? — промолвила бабушка. — Он скончался…
— И скончался в госпитале?
— Да!
Она сидела неподвижно подле меня, но я опять увидел слезы на ее щеках.
— Он и раньше бывал здесь, — начала рассказывать бабушка, — давно уж он болел: его организм последние годы был надломлен. Недавно, узнав, в каком он состоянии, он просил вызвать меня. Его мучило раскаяние, очень мучило.
— Вы, конечно, откликнулись, бабушка?
— Я навестила его и после того немало пробыла с ним.
— Он умер в ночь перед нашей поездкой в Кентербери? Не так ли? — спросил я.
Бабушка кивнула головой.
— Теперь уж никто не может повредить ему, — проговорила она, — то была пустая угроза.
Мы выехали из города, направляясь к Горнейскому кладбищу.
— Лучше здесь, чем в городе, — заметила бабушка. — Он родился здесь.
Мы вышли из коляски и проводили простой гроб к могиле в углу кладбища, где он и был похоронен.
— Тридцать шесть лет тому назад, мой дорогой, я вышла замуж, — проговорила бабушка, когда мы шли обратно к коляске. — Да простит нас всех господь!
Мы молча сели в экипаж, и она долго молчала, держа мою руку. Потом она вдруг неожиданно залилась слезами.
— Это был красивый мужчина, когда я вышла за него, Трот, и как он ужасно изменился! — промолвила она.
Бабушка недолго плакала. Слезы облегчили ее; она успокоилась и даже повеселела.
— Мои нервы что-то немного не в порядке, — заметила она, — иначе я не проявила бы такой слабости. Да простит нас всех господь!
Мы вернулись в ее домик в Хайгейте и здесь нашли доставленное утренней почтой письмецо от мистера Микобера.
«Дорогая мэм и Копперфильд! — писал он. — Благодаря проискам Уриа Гиппа я вновь арестован за неуплату по другому выданному ему мною векселю, и дни мои в долговой тюрьме сочтены».
Под этим была приписка:
«Я вскрыл письмо, чтобы сообщить вам, что наш общий друг мистер Томас Трэдльс (он еще не уехал отсюда и прекрасно выглядит) уплатил по векселю со всеми расходами от имени благородной мисс Тротвуд, и я с семьей на вершине земного блаженства!»
