Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Книга 3
– Мудревато, да внутри вата, как говаривал один проезжий скиф, – отвечал Джамхух. – Храм, воздвигнутый на лукавстве, – это лавка менялы, и больше ничего. Неужели вы думаете, Весовщик Нашей Совести этого не знает? По старым законам высшая власть села – народная сходка. И если она осудит князя, он должен ей подчиниться. Народ царю платит подать и отдает сынов для войска. Больше народ царю ничем не обязан. Высшая власть села – народная сходка. Если абхазы забудут об этом, они будут наказаны провидением.
– И уже, кажется, наказаны, – сказал старейший из старейшин. – Странное чудо случилось в нашем селе. Ни один прорицатель не может разгадать его значения. И мы всем этим опечалены. У нашего односельчанина, почтенного торговца вином, в двадцативедерном кувшине завелась рыба. Она плещется в кувшине и иногда, высовывая голову, поет застольную песню «Многие лета». Ну, то, что она поет, это понятно. В кувшине с вином она, конечно, опьянела и поет. Но нас удивляет и печалит, как-как?! – рыба могла попасть в кувшин с вином. Такого отродясь ни один абхаз не слыхал.
– Ладно, – сказал Джамхух, немного успокоившись, – пойдем посмотрим.
– Не означает ли рыба, плещущаяся в кувшине, – спросил один из старцев, когда они шли к дому виноторговца, – что нас враги покорят и сбросят в море к рыбам?
– Не означает, – сказал Джамхух. – Но кто слышал, как она поет?
– Как она поет, кое-кто слышал, – отвечали старейшины. – Но как она плещется в кувшине, видели мы сами своими глазами.
Они пришли к хозяину самых богатых виноградников села, и тот повел их в сарай, где у него были зарыты в землю кувшины. Хозяин открыл крышку одного из них, и Джамхух вместе с друзьями заглянул в него. Темно-красная поверхность вина колебалась. Чувствовалось, что в кувшине ходит какое-то живое существо.
– Может, перелить вино из кувшина, – сказал хозяин, – чтобы поймать рыбу?
– А зачем переливать, – развел руками Опивало, – я сейчас приналягу и доберусь до рыбы.
Не успел хозяин опомниться, как Опивало лег перед кувшином и, сунув туда голову, стал пить вино, постепенно углубляясь в кувшин, что явно не нравилось хозяину, хотя он вместе со старейшинами был поражен такими способностями Опивалы.
– Зачем было выпивать? – бормотал хозяин, стараясь из-за головы Опивалы заглянуть в кувшин. – Можно было перелить в амфору.
А между тем Опивало, усердствуя, уже наполовину влез в кувшин, и было похоже, что он скоро свалится в него.
– Сдается мне, – сказал один из старейшин, обращаясь к Джамхуху, – что этот твой человек сам скоро заплещется в кувшине и запоет с рыбой в два голоса!
– Зачем было вообще выпивать, – сказал хозяин, уже даже не пытаясь заглянуть в кувшин через голову Опивалы, – вон у меня сколько пустых амфор.
– Ничего, – заметил Джамхух, – он не свалится в кувшин. Силач, подержи его за ноги.
Силач схватил за ноги Опивалу, продолжавшего углубляться в смысл кувшина и легко одолевавшего этот смысл.
Вдруг из кувшина раздалось пение застольной песни «Многие лета».
– Кто поет? – спросили сверху.
– Вино поет, – загадочно ответил Опивало, продолжая углубляться в смысл кувшина.
– Можно было перелить, – в последний раз сказал хозяин и безнадежно махнул рукой.
– Допил! – наконец раздался голос Опивалы из глубины кувшина.
– Лови рыбу! – крикнул Силач, сидя на корточках перед кувшином.
Он держал за щиколотки обе ноги Опивалы одной рукой и равномерно двигал ею, чтобы тот мог достать дно кувшина в любой части.
– Поймал! – загудел Опивало, и Силач мигом вытащил его наверх.
В руках Опивалы билась большая, порозовевшая от пребывания в вине форель.
– Форель?! – удивились все, словно ожидали совсем другую рыбу.
– Сейчас она у меня запоет! – воскликнул Объедало и, выхватив форель у Опивалы, откусил ее до хвоста, а хвост почему-то протянул Опивалу.
– Я выпил, а ты закусил? – слегка обиделся Опивало и почему-то вручил хвост хозяину вина.
– Зачем? – спросил хозяин, вовсе ничего не понимая, потому что все еще горевал по поводу опустевшего кувшина.
– Да, – сказал Объедало, с видом знатока дожевывая форель, – оказывается, форель, вымоченная в вине, даже в сыром виде очень вкусна.
Говорят, именно с тех пор ценители вкусной еды стали жарить форель, предварительно вымочив ее в вине.
– Все ясно, – сказал Джамхух, обращаясь к хозяину, – форель – речная рыба. Только вместе с речной водой она могла попасть в кувшин. Ты подливаешь воду в вино. Скорее всего ты это делаешь ночью. Ночью ты черпанул в амфору воду из реки вместе с форелью и, не заметив этого, перелил в кувшин.
– Земляки, не взыщите! – взмолился виноторговец, продолжал держать в руке хвост форели. – Я это вино только диоскурийцам продаю. Своих я им не поил…
– Так начинается порча, – сказал Джамхух. – Там, где один по ночам приторговывает рабами, другой по ночам начинает подливать воду в вино.
– А ты докажи, что я продавал рабов! – вдруг раздался голос молодого князя. Оказывается, он незаметно подошел к ним, пока Опивало добирался до дна кувшина.
– Вроде рыба запела, – сказал Опивало, озираясь. Он сначала вопросительно посмотрел на Объедалу, съевшего форель, а потом на князя. Опивало был явно под хмельком.
Джамхух тоже оглянулся и увидел князя. Он сразу определил, что лицо князя отмечено печатью молодости, печатью красоты, однако не отмечено печатью мудрости.
Через много лет время стерло с его лица печать молодости и печать красоты, но снабдить его отсутствующей печатью мудрости времени не удалось.
– Кажется, я не называл имени того, кто торгует рабами, – сказал Джамхух, оглядывая собравшихся, – или я назвал имя того, кто торгует рабами?
– Нет, не называл, – ответили старцы, взглянув сначала на Джамхуха, а потом на князя.
– Ясно, что ты намекал на меня, – сказал князь и добавил: – Всем известно, что ты выучил абхазский язык за пять дней, а не за два, как ты утверждаешь. Какой же ты праведник после этого и какое ты имеешь право нас учить?
– Лучше бы избавил нас от эндурцев, – взбодрился виноторговец и наконец отшвырнул хвост форели, – чем заглядывать в чужие кувшины и приводить сюда каких-то чудищ-выпивох.
– Словоблуды, – сказал Джамхух. – Ты их обвиняешь в одном, а они оправдываются в другом. Продающий раба – сам раб власти! Продающий нечистое вино – сам раб нечистоты! Запомните, что рабство уже тем плохо, что создает у труса, связанного цепью, чувство равенства с героем, связанным цепью. И не только чувство равенства! Чувство превосходства! Когда и трус и герой одинаково беспомощны, трус приписывает себе все, что мог бы сделать герой на свободе. Потому что оба беспомощны, а герой молчит. Герой в цепях всегда молчит, трус в цепях всегда говорит. Когда ему еще поговорить о своих геройствах, как не в цепях! Но лев, сидящий в клетке, – это все-таки лев, а не шакал!
С этими словами Джамхух – Сын Оленя вместе со своими друзьями покинул село, не отведав хлеба-соли и оставив старейшин в печальном недоумении.
Сын Оленя был так разгневан, что долго не мог прийти в себя и не разговаривал с друзьями.
– Лев, сидящий в клетке, – это не то, что шакал, сидящий в клетке, – шепотом сказал Опивало Объедале. – А ты что думаешь, землеед?
– Отстань, – отмахнулся Объедало, – я тоже так думал.
– Знаю, знаю, что ты думал, – не отставал от него Опивало. – Ты думал, раз уже в клетке, все равно, что шакал, что лев, что лиса.
– Уж не опьянел ли ты? – спросил Объедало.
– Да, – признался Опивало, – малость захмелел. Оказывается, когда пьешь вниз головой, быстро хмелеешь. Хмель сразу же стекает в голову.
– Ах, вот оно что, – сказал Объедало и успокоился.
– То-то и оно, – кивнул Опивало и добавил: – Только не имей привычки выхватывать из рук чужую рыбу.
– Я думал, ты сырую не будешь есть, – примирительно сказал Объедало, – а у меня желудок привычный.
– Уж как-нибудь сами разберемся, – ответил Опивало, – как нам быть с рыбой, пойманной на дне кувшина.
На этом они окончательно примирились. Тут тропа, по которой шли друзья, привела их под сень грецкого ореха, где сидели несколько человек и закусывали, привязав лошадей к веткам самшитника, растущего рядом. По обличью это были городские люди. Подошедшие поздоровались с сидящими на бурках. Те, встав со своих мест, пригласили их разделить с ними трапезу. Друзья присели.
– Путники, куда путь держите? – спросил Джамхух.
– Мы из города Питиунта, – ответили путники, – отцы города послали нас искать Джамхуха – Сына Оленя. У нас очень важное дело.
– Считайте, что вы его нашли, – сказал Джамхух, улыбнувшись путникам.
– И не ошибетесь, – добавил Объедало, двумя пальцами подымая жареную курицу и со сдержанной деликатностью отправляя ее в рот.
Путники из Питиунта посмотрели на Объедалу, удивляясь такому сочетанию мощи аппетита и сдержанной деликатности.
