Франц Кафка - Замок
— Что же, ты даже портняжничать не учился? — спросила она.
— Нет, никогда, — отвечал К.
— А чем вообще занимаешься?
— Землемер.
— И что это за работа такая?
К. начал объяснять, от его объяснений хозяйка принялась зевать.
— Ты не говоришь мне всей правды. Почему ты мне всей правды не говоришь?
— Так и ты ее не говоришь.
— Я? Опять дерзить начинаешь? А даже если и не говорю — что, мне оправдываться перед тобой, что ли? И в чем я, по-твоему, не говорю правды?
— Ты не только хозяйка, какой стараешься на людях казаться.
— Смотри-ка, да у тебя что ни слово, то открытие прямо. Кто же я еще? Ты в своих дерзостях и впрямь далековато заходишь.
— Не знаю, кто ты еще. Я только вижу, что ты хозяйка, а платья носишь, какие простой хозяйке не подходят и каких, сколько я знаю, никто здесь, в деревне, не носит.
— Ну вот, наконец мы до сути дошли, ты, оказывается, отмалчиваться не умеешь, может, ты вовсе и не дерзишь, а просто как маленький ребенок, который какую-нибудь глупость узнал, и его уже никакими силами не заставить о ней молчать. Так что говори. Что такого особенного в моих платьях?
— Если я скажу, ты рассердишься.
— Да нет, посмеюсь только, на детский лепет какой прок сердиться. Так какие же у меня платья?
— Ну хорошо, ты сама настояла. Что ж, они из добротного материала, довольно дорогие, но давно устарели, старомодные и слишком богатые, к тому же переделанные и поношенные, словом, — не идут они тебе — ни по возрасту, ни по фигуре, ни по должности. Мне это сразу в глаза бросилось, в самый первый раз, как я тебя увидел, еще неделю назад, здесь, в прихожей.
— Ах так, значит. Старомодные, слишком богатые, а еще что? И откуда тебе это так хорошо известно?
— Просто вижу, и все. Этому учиться не надо.
— Просто видишь, и все? Никого не спрашивая, сразу понимая, что модно, а что нет? Этак ты для меня незаменимым человеком станешь, ведь наряды — моя слабость. А как ты посмотришь на то, что весь этот шкаф платьями битком набит?
Она раздвинула все три дверцы, и взгляду открылось множество платьев, висящих действительно битком, вплотную друг к дружке, во всю ширину и глубину гигантских гардеробных недр; платья в основном были темные, серые, коричневые, черные, все тщательно расправленные и развешанные.
— Это все мои платья, и все старомодные, если тебя послушать. Причем только те, что не уместились наверху в моей комнате, там у меня еще два шкафа, тоже битком, да-да, два шкафа, каждый почти с этот величиной. Ну что, удивлен?
— Да нет, чего-то в этом роде я и ожидал, говорю же, ты не только хозяйка, у тебя что-то еще на уме.
— У меня одно на уме: одеваться красиво. А ты либо болван неотесанный, либо дитя малое, либо очень опасный, злой человек. Все, отправляйся, да ступай же!
Едва К. вышел в прихожую, где его тотчас ухватил за рукав Герштекер, как из конторы снова донесся голос хозяйки:
— Завтра мне доставят новое платье, может, я велю тебя позвать.
Герштекер, сердито тыча кулаком в воздух, словно надеясь на расстоянии заставить надоедливую хозяйку наконец умолкнуть, немедленно потребовал от К. идти вместе с ним. В дальнейшие объяснения он поначалу вообще не желал пускаться. И доводов К., что ему, дескать, надо в школу, тоже не желал слушать. Лишь когда К. всерьез заартачился, не позволяя тянуть себя невесть куда, Герштекер сообщил, что беспокоиться К. не о чем, у него, Герштекера, ему ни в чем отказа не будет, а место школьного смотрителя он вообще может бросить, только сейчас, ради бога, пусть пойдет с ним, он и так целый день его, К., прождал, а его, Герштекера, матушка даже не знает, где его носит. Нерешительно уступая, К. спросил, за какие такие труды Герштекер намерен предоставить ему кров и пищу. На что Герштекер как бы невзначай бросил, ему, дескать, нужен помощник на конюшне, сам он другими делами заниматься будет, только ради бога, пусть К. перестанет упираться и без нужды его задерживать. Захочет, чтобы ему платили, — будут платить. Тут К. и вовсе встал, как ни тянул его Герштекер. Да он в лошадях ни бельмеса не смыслит! Это и не требуется, нетерпеливо отвечал Герштекер и от досады даже руки молитвенно сложил, лишь бы заставить К. стронуться с места.
— Я знаю, зачем я тебе понадобился, — сказал наконец К.
Однако Герштекеру было совершенно безразлично, что К. знает, а чего нет.
— Ты надеешься, что я могу у Эрлангера словечко за тебя замолвить.
— Конечно, — отвечал Герштекер, — иначе какой мне от тебя прок?
К. рассмеялся и уцепился за руку Герштекера, наконец-то позволяя тому потащить себя сквозь кромешную темень.
Горница в избенке Герштекера была тускло освещена огнем очага и огарком свечи, в бликах которой, притулившись в уголке под выступающими над головой потолочными балками, кто-то согнувшийся в три погибели сидел и читал книгу. Это была мать Герштекера. Она протянула К. дрожащую руку и усадила рядом с собой, говорила она с трудом, и разбирать ее слова было трудно, но то, что она сказала…
(На этом рукопись обрывается.)
Примечания
1
К наиболее основательным публикациям произведений Кафки относится 4-томное собрание его сочинений, вышедшее в С.-Петербурге в 1999 г. (составитель — Е. А. Кацева).
2
Таким образом отмечены вычеркнутые Кафкой фрагменты текста. Фрагменты, не противоречащие ходу развития сюжета, оставлены в тексте романа, остальные отнесены в комментарии. (Прим. верстальщика fb2)
3
В начальных главах первой редакции романа повествование ведется от первого лица. Когда Кафка решил заменить «я» на К., он, выправляя рукопись, в вычеркнутые места эту правку, разумеется, не внес. (Прим. пер.)
Чтобы не нарушать целостности повествования, здесь и далее произведена замена на третье лицо единственного числа. (Прим. верстальщика fb2)
4
Таким образом помечаются места, вычеркнутые Кафкой внутри вычеркнутых фрагментов текста. (Прим. верстальщика fb2)
5
Таким образом отмечены вычеркнутые Кафкой фрагменты текста, содержащие альтернативные варианты развития событий. (Прим. верстальщика fb2)
Варианты
1
Первый вариант начала романа:
Трактирщик поздоровался с гостем. Комната во втором этаже приготовлена.
— Просто царская комната, — сообщил он.
Большая комната, с двумя окнами и застекленной дверью между ними, вид имела голый и выглядела нестерпимо огромной. Скудная и странная тонконогая мебель стояла в ней как потерянная и казалась железной, хоть и была из дерева.
— На балкон попросил бы не выходить, — заметил хозяин, когда гость, постояв немного у окна, откуда глядела на него ночная темень, направился было к застекленной двери. — Там балка ослабла, трухлявая малость.
Вошла горничная, принялась возиться с умывальником и между делом спросила, достаточно ли натоплено. Гость кивнул. Ни словом против комнаты не возразив, он, однако, по-прежнему расхаживал взад-вперед не раздеваясь, в пальто, с тростью и шляпой в руках, словно не решил еще, оставаться ему или нет. Хозяин подошел было к горничной, но внезапно гость подскочил к обоим сзади и воскликнул:
— О чем это вы тут шушукаетесь?
Хозяин испуганно отпрянул.
— Да я просто отдавал распоряжения насчет постельного белья. Я только сейчас заметил, комната, к сожалению, прибрана совсем не так тщательно, как я приказывал. Но сию минуту все будет сделано.
— Не о том речь, — перебил его гость. — Ничего, кроме гнусной конуры и нечистой постели, я и не ждал здесь увидеть. Ты мне голову не морочь. Я только одно желаю знать: кто тебя о моем приезде известил?
— Да никто, барин, — отвечал трактирщик.
— Но ты меня ждал.
— На то я и трактирщик, чтобы гостей ждать.
— И комната была приготовлена…
— Как всегда…
— Что ж, хорошо, коли ты ничего не знал, я тут не останусь. — С этими словами он распахнул окно и крикнул в ночь: — Не распрягать, мы едем дальше!
Но едва он спешно направился к двери, путь ему преградила горничная — эта слабенькая, нежная девочка, почти ребенок — и, потупившись, сказала:
— Не уходи. Да, мы ждали тебя, просто отвечаем невпопад и не знаем, как тебе угодить, вот и выходит, что скрываем.
Вид девушки тронул гостя, но слова ее его насторожили.
— Оставь меня с ней наедине, — бросил он трактирщику.
Помешкав немного, тот все-таки вышел.
— Иди сюда, — приказал гость девушке, и они уселись за стол. — Как тебя зовут? — спросил он, через стол хватая горничную за руку.
