Кнут Гамсун - Воинствующая жизнь (cборник)
— Ведь мы можем разговаривать о делах, — сказала она. — В таком случае вы можете же остаться?
— Да, с вами я охотно бы делал дела, фру. Послушайте. Пусть между нами будет хоть маленькое дело.
— А не большое?
— Хотя бы и большое. Чем больше, тем лучше. Ха-ха-ха! Благослови вас Бог!
Но фру Андерсон говорила это серьёзно: она хотела застраховать его жизнь — застраховать его.
— Вот что! — сказал статский советник, поражённый. — Разве фру агент?
— Да, уже несколько лет. Я должна была помогать моему мужу зарабатывать кусок хлеба. Что же прикажете делать…
И, затем она продолжала пояснять, что она не хочет его обобрать, вовсе нет нужды, чтоб это была большая сумма.
— Ну, — сказал статский советник, — уж если это делать, то лучше на большую сумму. Да оно, пожалуй, и умно в общем быть застрахованным.
— Бумаги для подписи я должна послать домой моему мужу, — сказала фру. — А для соблюдения формы вас должен освидетельствовать врач страхового общества, хоть вы и кажетесь здоровым, как юноша.
— Доктор скоро приедет.
Встретив свою жену, статский советник заявил коротко и ясно:
— Я занимался делом и не мог прийти. Что тебе от меня нужно?
— Ты занимался делом? С нею?
— Я застраховал свою жизнь. Это очень важно быть застрахованным. Она — представительница лучшего общества.
— Худшего общества, — ответила статская советница двусмысленно, — она представительница наихудшего общества!
Статский советник был очень рад доставить удовольствие фру Андерсон.
Он сам настаивал, чтоб дело было сделано поскорее, и, когда приехал врач, статский советник пошёл на освидетельствование в прекрасном расположении духа.
Он, разумеется, ни на что не жаловался.
Фру пожала ему руку и поблагодарила его.
— Неужели я действительно оказал вам этим услугу? — спросил он.
— Большую услугу. Помощь. Я больше ничего не скажу.
Тогда статский советник дал восторжествовать лучшему в своей натуре и воскликнул:
— Я надеюсь, что уговорю и генерального консула сделать то же самое, если вы придаёте этому значение.
Фру Андерсон назвала его своим другом и благодетелем. И, оглянувшись вокруг, она прелестно покраснела.
— Я думаю, нам лучше это сделать, пока здесь врач страхового общества, — сказал статский советник генеральному консулу. — Мы, наверно, делаем этим фру большое благодеяние. Она прямо ничего не сказала, но…
— А мне она прямо сказала, что она бедная, — ответил генеральный консул. — Я нахожу, что это большая беда. Прелестное дитя и опасные глаза.
И в нём заговорил поэт: он не хотел отставать и решил застраховаться в такую же большую сумму, как и статский советник. У него, кроме того, была ещё особая причина оказать фру Андерсон эту услугу: она только что поблагодарила его за стихи с таким чувством, которое иначе и назвать нельзя было, как взрывом.
— А что, если бы мы застраховали также наших жен? — блеснула у него идея.
— Что? Наших жен? — спросил статский советник. — Нет, это не идёт, я с моей не слажу. Понимаете, освидетельствование. Ни за что!
— А что касается меня, я нахожу, что мы почти обязаны это сделать.
Настала пауза. Статский советник глубоко задумался.
— Она должна это сделать! — воскликнул он вдруг. — Я сейчас же пойду к ней.
Редко видывала статская советница своего супруга таким решительным; он не терпел решительно никаких возражений.
— Мы обязаны это сделать! — сказал он, повторяя слова генерального консула.
— Мы обязаны?
Тут статский советник проявил всю быстроту соображения и хитрость: он совсем не потерялся и, сделав торжественно кивок годовой, сказал;
— Да, мы обязаны. У нас есть дочь, которая нас когда-нибудь да покинет.
И, несмотря на то, что дочь была уже замужем, с богатым приданым, возражать статскому советнику, при его торжественности, было совершенно, совершенно невозможно.
У доктора была бездна работы по освидетельствованию многочисленных знатных персон и по выдаче им аттестатов, сообразно их различным состояниям. Доктор был молодой человек, темноглазый, в светлом платье. Лев Оксенштанд не мог с ним соперничать и обращался в полное ничтожество в те дни, когда иностранный доктор пребывал в отеле. Вначале лев попробовал было быть равнодушным, но когда даже глаза фру Трампе, и те начали блестеть при виде доктора, он потерял всякое равновесие.
— Вы со мной играли! — говорил он фру Трампе.
В один прекрасный день она ответила ему:
— Я вовсе с вами не играла. Но я не так к вам расположена, как бы вам того хотелось. Да и что из этого вышло бы? Ведь я замужем, подумайте.
— Вы должны были говорить так с самого начала!
— Но ведь мы останемся самыми лучшими друзьями, не правда ли? — добавила она.
Тут лев рассмеялся.
— И вы будете мне, как сестра — так, кажется, это говорится?
Но она потеряла голову и по вечерам разговаривала в саду с доктором.
— Я знаю кое-кого, кто бы мог быть гораздо счастливее, — сказала она и вся побагровела.
— Но ведь это не вы?
— Нет, именно я. Вы — доктор и должны это понять. Опасно быть в деревне и так основательно поздороветь от воздуха и моря. А здесь даже не с кем говорить. До вас тут никого не было.
Прошёл мимо лев Оксенштанд. Казалось, он разыскивает кого-то, чтобы убить.
— Эта фру Андерсон может быть с вами, когда ей вздумается, — сказала фру.
Доктор рассмеялся.
— Только тогда, когда у нас дела, — сказал он. — Мы страхуем людей. Она загребает деньги. Покажите мне ваше кольцо. Дайте же мне вашу руку. Нет? Ну, только на минутку?
— Нет, я не смею. А фру Андерсон это делает?.. Хорошо, вот я кладу мою руку в вашу, как будто бы я вам что-то разрешаю. Но, Боже, я вовсе этого не делаю, я вам ровно ничего не разрешаю, — поймите меня хорошенько. Послушайте, что вы делаете?
Она вырвала у него руку.
Но он успел уже её поцеловать.
— Какая теплая и хорошенькая ручка! — произнёс он. Прошла мимо фру Андерсон. Загорелась ли в ней ревность? Её глаза так удивительно сверкнули, когда она их увидела. Фру Андерсон гордо продолжала свой путь, но когда Оксенштанд, сидя на веранде, заговорил с нею, она отозвалась на это с необычайной горячностью. И затем они долго сидели, ведя возбуждённый разговор, будто желая показать тем двум в саду, что они обрели друг друга. Фру Андерсон не боялась больше никаких счетов. Она платила в отеле, как будто бы маленький долг ддя неё ничего не значил.
Статский советник в тёмные вечера бросал в её окно в первом этаже большие букеты. Нечего и говорить, что у всех фру, здесь находившихся, она была в полной немилости, но её это не касалось. Казалось, что у неё было каменное сердце по отношению ко всем, кроме некоторых, кем она интересовалась. Таким образом у неё не появилось ни малейшего сочувствия к её несчастному конкуренту, страховому агенту Андерсону. Он был буйвол и ничего не говорил сердцам. Из тех немногих слов, которыми они обменялись, стоявшие вокруг могли понять, что они желали друг другу лишь смерти и разорения.
Агент Андерсон имел вид опаснейшего заговорщика.
В одну тёплую ночь статский советник сидел, высунувшись в окно, и прохлаждался. Было темно, и слышался только шелест деревьев в саду. Бросив взгляд вниз, на окна фру Андерсон, он увидел, что они были закрыты, лампа была потушена — вероятно, фру спала. Но вдруг он заметил в темноте, что одно из окон фру отворилось, и из него выпрыгнул на землю мужчина. Статского советника Адами больно кольнуло, и в эту ночь он не мог заснуть.
На утро он ходил один со своей ужасной тайной, но к полудню уже не мог с нею совладать и, отправившись к фру Мидьде, посвятил её в это дело.
Оказалось, что двое жильцов в отеле, только тут впервые познакомившиеся, прекрасно уже поладили друг с другом. Вероятно, здоровый воздух совершает такие великие вещи.
— Да что же тебе за дело до фру Андерсон? — сказала фру Мильде.
— Я этого не выношу, — ответил статский советник. — Ночью должен быть покой.
Фру Мильде кинулась ему на шею, и плакала, и заклинала его думать исключительно о ней. Исключительно! В противном случае она не вынесет.
— Да, да, да! — сказал статский советник. — Ну, конечно, исключительно. Но…
Фру Мильде только сильнее плакала и упрекала его, что он изо дня в день обещал ей прийти, но не приходил.
— Ты занят этой иностранкой, — жаловалась она, — и не думаешь больше обо мне.
— А не можешь ли ты, между прочим, сказать мне, Что это за повеса, который посещает её ночью? — спросил статский советник, погружённый в свои мысли.
Тогда фру Мильде вспыхнула:
— Вот видишь, ты опять думал: о ней! Нет, я не вынесу этого!
И статский советник принужден был пробыть у неё добрых полчаса и ласкать её, и делать всё возможное, чтоб привести её снова в хорошее настроение. Уходя, он сказал ей, полный достоинства:
