Мор Йокаи - Черные алмазы
Змей тогда не водилось. Они наши современники. Это мы придумали дьявола.
Мамонты были избавлены от неприятностей, вытекающих из общения с ними.
После дня трудов и развлечений цари со всем своим двором отправлялись к соленому источнику, что было необходимо для правильного пищеварения.
Соль уже тогда была королевской монополией, у источников мамонты выставляли своих часовых, а прочая публика пользовалась лишь солеными озерами, платя за это определенный процент в виде получаемых в бок тумаков.
Здесь в сладких, вернее, соленых наслаждениях мамонты дожидались вечера, а когда он наступал, появлялись освещавшие ночь «светляки», и вместе с певучими «цикадами» самые выдающиеся ораторы-попугаи устраивали серенады при свете факелов.
Ночной лес заполнялся летающими звездами, и в глазах мамонтов отражалась яркая иллюминация прошедшего победного дня.
* * *
Отчего же этот прекрасный мир должен был погибнуть?
Оттого, что в нем кое-чего недоставало.
У природы есть вечные законы, нарушать которые не дано даже самим созидательным силам.
Созидательная сила сотворила поверхность земли прекрасной, богатой и великолепной. Была на ней пышная растительность, удивительные животные, во всем царил порядок.
И все же всю эту картину пришлось стереть с лица земли, ибо одно существо было забыто.
Существо, которое уничтожает деревья.
Имя ему — человек.
Человеческое тщеславие, пожалуй, сильно охладится, если человек осознает, что с самого начала он был необходим в мире лишь для того, чтобы помочь уничтожению деревьев.
Ибо это действительно было его самым первым делом.
Как только человек впервые заострил камень, превратив его в топор, он тут же начал истреблять деревья, и первый человек, хотя был еще гол и не мог соткать себе даже портянок, уже строил дома на сваях.
В период плиоцена ни одно живое существо не истребляло деревьев. Они росли одно на другом. Слои лесов под землей в шестьсот футов толщиной доказывают, что в течение веков один лес вырастал на остатках другого, и снова деревья погребали друг друга.
Но были и другие последствия, вызванные изобилием лесов.
Каждому человеку известно, что древесный лист — это легкие животных, только вывернутые наизнанку. Легкие поглощают кислород и выдыхают углекислый газ, а древесный лист питается углекислым газом и выделяет кислород.
Следовательно, в первобытном мире было в тысячу раз больше кислорода, чем сейчас, атмосфера почти целиком состояла из кислорода. Жизнедеятельность растений-гигантов превышала жизненную потребность животных в кислороде — звери были не в состоянии поглотить его целиком.
Вдыхание кислорода — истинное наслаждение для живых существ. Это убыстряет кровообращение, усиливает все эмоции: если бы вдыхать один только кислород, сладостное чувство разливалось бы по всем нервам, человек испытывал бы физическое блаженство, кислород вызывал бы у него постоянный экстаз, охватываюший тело и душу.
Кто из нас не видел, как в кислороде под стеклянным колпаком горит, полыхая, трут? Как зажженный в кислороде фосфор вспыхивает, искрясь, словно метеор, ослепляет, будто солнечный свет, и как бледно-синее пламя серы разбрасывает алмазные лучи?
А теперь представим себе всю атмосферу, заполненную кислородом до перистых облаков.
Тут стоит лишь одному дереву в лесу загореться, как все сразу вспыхнет неугасимым пламенем.
Однако животные огня не разводят, среди них не рождаются Прометеи, а деревья сами по себе не загораются.
Правда, молнии и в те времена поджигали деревья, но зато дожди бывали не такими, как ныне. Словно море, обрушившееся с небес, они тотчас же заливали огонь, порожденный молнией.
Огню вулкана нечего было зажигать. Вокруг вулканических образований простиралась бесплодная, пустынная местность. Но огонь на земле может возникнуть и при чистой, ясной погоде — от «огненного шара».
Это одна из тех падучих звезд с огненным хвостом, которые пролетают по небу летом, в ночь святого Лаврентия, а осенью, тринадцатого ноября, вновь появляются на небосклоне, пересекают земную орбиту, а затем земля встречается с ними вновь и вновь.
Правда, из десяти тысяч метеоров лишь один падает на землю. А среди упавших на землю только один — из десятка тысяч — случайно попадает на предмет, который может загореться. Но раз на сто миллионов это все же происходит.
Тридцать четыре года назад именно такой огненный шар зажег крыши бельмонтских домов. Двадцать три года прошло с тех пор, как небесный огонь спалил дотла Сент-Палфальву.
И вот во время одного из таких стомиллионных попаданий, в позднейшие века плиоцена, небесный огонь зажег поваленный лес, и всю землю охватило пламенем.
Ночь сразу превратилась в день! Ведь древесные опилки горят в кислороде, словно звезды, а уж что говорить о лесе, источающем амбру и смолу, лесе, окутанном слоем кислорода в две мили высотой!
Вокруг заполыхало море пламени, и огненные смерчи, достигавшие небес, перекинулись на соседние континенты.
Звери спасались в болотах, реках, морях, бежали в заснеженные поля Сибири, в безлесные, каменистые пустыни Азии и Африки.
Мировой пожар добрался до полюсов: все ветры — пассаты, муссоны — гнали пылающие облака, вековые айсберги вдруг начали таять от огненных смерчей, грозный поток, словно взбесившееся море, освободившееся от власти господа, хлынул на мир, опрокидывая на своем пути горы, стирая страны, заливая глубокие долины, затопляя илом промежутки между горными цепями, заполняя морскими ракушками глубокие горные ущелья, прессуя меж обломков скал горящий покалеченный лес.
Если тогда какой-нибудь Тихо де Браге с Юпитера, — живущий на этой планете народ, несомненно, далеко опередил нас в культурном развитии, — случайно заметил на закатном небе новую звезду второй величины, которая потом превратилась в звезду первой величины, засияла ярче Сириуса, заблистала, засверкала, а затем снова медленно потускнела, затерялась в ночи, стала звездой третьей величины, то это и была наша Земля.
Растаявший ледяной полюс залил пылающий мир и образовал над ним новую, гладкую доску.
Астрономы Юпитера, вероятно, с удивлением следили в свои огромные телескопы (они, безусловно, и в этом отношении опередили нас), как меняется недавно еще расцвеченная зелеными пятнами близкая планета, на некоторое время ставшая сияющим солнцем, а затем снова превратившаяся в абсолютно гладкий шар стального цвета, полюсы которого лишь иногда увенчиваются северным сиянием.
Это новая страница, последнее преобразование земли.
На ней уже нарисован наш мир.
Сколько лет понадобилось, чтобы в новом иле вновь зазеленела первая травка? И сколько лет отделяет первую травку от первого человека? Существа, ничего не знавшего, ничем не владевшего, рожденного голым и беспомощным и все просившего в долг?
Под глинистым слоем покоятся мамонты, динотерии, мастодонты, саблезубые тигры — вся земля усыпана ими. Нет страны, где бы мы по ним не ходили.
В огромных пещерах навалом лежат их кости, занесенные илом, хищные животные покоятся рядом с травоядными — их загнал туда только страх Судного дня, только боязнь огненного вихря, ибо от потопа они не стали бы укрываться в пещерах.
И глубоко под нами лежит книга — ботаника первобытного мира. Кое-где слой достигает толщины пяти — десяти футов — это гигантские леса древних времен, в которых насчитывалось четыреста различных видов деревьев: пальмы и пинии, папоротники и дубы, и, наконец, растения, у которых нет даже названия. Все это вместе именуют «каменным углем».
Каменный уголь — окаменевшая флора вчерашнего мира…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КОГДА ЛЮДИ УЖЕ НЕ УМЕЩАЛИСЬ НА ЗЕМЛЕ
НАШ ПРЕДОК
Сколько понадобилось тысячелетий, пока на шестой день творенья, при благоприятном сочетании звезд, — быть может, в час небесного поцелуя земли с встретившейся ей кометой, — в теплом иле, оплодотворенном созидательным началом — монадами, зародился первый человек. Так под покровом ночи теплый дождь рождает грибы, медвяная роса — тлей, капля древесной смолы — вибрион, а этот уже нам родич.
Нет! Не надо пугаться! Наш предок не был обезьяной. Мы произошли не от гориллы. Наш прародитель не был четвероруким.
Но все же, как он был жалок, когда впервые оглядел себя в зарослях, которые по традиции должны были бы именоваться райскими кущами, — голый, беззащитный, несведущий. Зубы его не были приспособлены к грызне, когти не годились для драки, кожа не была защищена от капризов погоды, зверь посильнее мог растерзать его, зверь послабее от него убегал; нос его не обладал чутьем животных — он не умел различать съедобные травы; у ленивца он учился, как прожить, питаясь желудями, сова наводила его на мысль, что саранча неплохая пища.
