Ги Мопассан - Иветта
— Ну и вид у вас! — воскликнула она.
Он был уязвлен, раздражен ее насмешкой, охвачен злобной яростью незадачливого любовника и, не раздумывая, поддался смутной жажде мести, потребности наказать, оскорбить ее:
— Вам бы подошла такая жизнь?
Она спросила с видом полнейшей невинности:
— Какая?
— Да перестаньте наконец дурачить меня! Вы отлично знаете, о чем я говорю.
— Честное слово, не знаю.
— Слушайте, прекратим эту комедию. Вы согласны или нет?
— Я вас не понимаю.
— Неужели вы так глупы? Впрочем, я все сказал вам вчера.
— Что вы сказали? Я забыла.
— Сказал, что люблю вас.
— Любите?
— Да, люблю.
— Какой вздор!
— Клянусь вам.
— Ну что ж, докажите.
— Я только этого и хочу.
— Чего?
— Хочу доказать.
— Что ж, пожалуйста.
— Вчера вы не так говорили.
— Вы мне ничего не предлагали.
— Вот как!
— А потом вам следует обратиться вовсе не ко мне.
— Только этого недоставало! К кому же?
— Ну понятно, к маме.
Он захохотал.
— К вашей матушке? Нет, это уж слишком!
Она сразу же омрачилась и внимательно взглянула ему в глаза.
— Послушайте, Мюскад: если вы в самом деле любите меня и хотите жениться на мне, поговорите сперва с мамой, а я вам отвечу потом.
Он решил, что она все еще издевается над ним, и окончательно разъярился:
— Вы меня за дурака считаете, мамзель!
Она не спускала с него кроткого, ясного взгляда.
Запнувшись на миг, она произнесла:
— Я никак не могу вас понять!
Тогда он заговорил торопливо, и в голосе его прозвучали резкие, злые нотки:
— Слушайте, Иветта: пора прекратить эту глупую комедию, она и без того затянулась. Вы разыгрываете наивную девочку. Поверьте мне, эта роль совсем вам на пристала. Вы отлично понимаете, что между нами речь может идти не о браке, а… о любви. Я сказал, что люблю вас, и это правда, повторяю: я вас люблю. Перестаньте притворяться наивной и меня не считайте дураком.
Они стояли друг против друга, держась на воде легкими движениями рук. Она помедлила еще несколько мгновений, словно боялась проникнуть в смысл его слов, и вдруг зарделась, вспыхнула до корней волос. Все лицо ее от самой шеи сразу залилось краской, а уши приняли даже багровый оттенок, и, не вымолвив ни слова, она устремилась к берегу, плывя изо всех сил широкими, лихорадочными бросками. Он никак не мог догнать ее, только пыхтел от усталости.
Он видел, как она вышла из воды, подобрала с земли купальный халат и скрылась в кабинке, ни разу не обернувшись.
Он одевался медленно, недоумевая, как быть дальше, обдумывая, что сказать ей, не зная, то ли просить прощения, то ли настаивать на своем.
Когда он был готов, она уже ушла, ушла одна. Он возвращался не спеша, в тревоге и смущении.
Маркиза гуляла под руку с Савалем по аллее, огибающей газон.
Увидев Сервиньи, она произнесла томным голосом, каким разговаривала со вчерашнего дня:
— Ведь я же говорила, что не следует выходить в такую жару Вот теперь у Иветты чуть не солнечный удар, ей пришлось лечь в постель. Она, бедняжка, была вся красная, как пион, и прямо изнемогала от головной боли. Не сомневаюсь, что вы гуляли на самом припеке и делали всякие глупости. Вы, оказывается, не благоразумнее ее.
Иветта не вышла к столу. Когда ей предложили принести обед в комнату, она ответила через запертую дверь, что не хочет есть и просит оставить ее в покое. Гости уехали десятичасовым поездом, обещав вернуться в четверг, а маркиза села помечтать у открытого окна, ловя отдаленные звуки оркестра на балу гребцов, плясовыми мотивами нарушавшие торжественную тишину ночи.
Вышколенная любовью и для любви, как другие для гребли или верховой езды, она испытывала временами бурные увлечения, одолевавшие ее, как болезнь.
Страсть налетала на нее внезапно, охватывала ее всю, выводила из равновесия, возбуждала или угнетала, смотря по тому, какой природы было чувство — восторженное, пылкое, патетическое или сентиментальное.
Она была из тех женщин, назначение которых — любить и быть любимыми. Вышла она из подонков, добилась положения с помощью любви и превратила любовь в ремесло, почти без расчета, руководствуясь инстинктом, врожденным даром, и деньги принимала, как поцелуи, не церемонясь и не делая различий, бессознательно и просто, пользуясь своим чутьем, как животные, которых учит ловкости борьба за существование. В ее объятиях побывало много мужчин, которые не внушали ей любви, но не внушали и отвращения своими поцелуями.
Она терпела случайные ласки так же невозмутимо и безразлично, как в путешествии едят стряпню из любой кухни, потому что иначе не проживешь. Но время от времени сердце ее или плоть загорались страстью, и она влюблялась беззаветно на несколько недель или месяцев в зависимости от физических или нравственных качеств любовника.
Это были чудеснейшие минуты ее жизни. Она любила всей душой, всем телом, пылко, самозабвенно. Она бросалась в любовь, как бросаются в реку, чтоб утопиться, отдавалась течению и не задумалась бы, если нужно, умереть в упоении, в экстазе, в беспредельном блаженстве. Каждый раз она была уверена, что никогда еще не испытывала ничего подобного, и немало удивилась бы, если бы ей напомнили, сколько было разных мужчин, о которых она ночи напролет восторженно мечтала, глядя на звезды.
Савалю она отдалась, отдалась душой и телом. Образ его, воспоминание о нем баюкали ее, и она мечтала, наслаждаясь сознанием завершенного счастья, надежного счастья настоящей минуты.
Услышав шорох в комнате, она обернулась. Вошла Иветта, все еще одетая, как днем, но бледная, с лихорадочно горящими глазами, словно от сильной усталости.
Она облокотилась о подоконник, подле матери.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказала она.
Маркиза смотрела на нее удивленно. Она любила дочь эгоистической любовью, гордилась ее красотой, как гордятся богатством, без зависти, потому что сама была еще достаточно хороша, без тех умыслов, какие приписывали ей, потому что была достаточно беспечна, но с полным сознанием всей ценности этого сокровища, потому что была достаточно умна.
— Говори, дитя мое. Что случилось?
Иветта впилась в нее взглядом, словно желая заглянуть ей в душу и угадать, какие переживания вызовут ее слова.
— Слушай. Произошло нечто невероятное.
— Да что же?
— Господин де Сервиньи сказал, что любит меня.
Маркиза тревожно ждала продолжения.
Но Иветта молчала. Тогда она спросила:
— Какими словами он это сказал? Объясни же!
Девушка уселась у ног матери в привычной, вкрадчивой позе и, сжав ее руки, произнесла:
— Он просил меня быть его женой.
Маркиза Обарди отпрянула в изумлении:
— Сервиньи? Да ты с ума сошла!
Иветта не сводила глаз с матери, пытаясь понять ход ее мыслей и причину изумления. Она спросила очень серьезно:
— Почему сошла с ума? Почему господин де Сервиньи не может жениться на мне?
Маркиза смущенно пролепетала:
— Ты ошиблась, это невозможно. Ты не расслышала или не поняла… Господин де Сервиньи слишком богат для тебя… и слишком… слишком… легкомыслен, чтобы жениться.
Иветта медленно поднялась и спросила:
— А если правда, что он любит меня, мама?
Мать возразила с раздражением:
— Я считала тебя достаточно взрослой и достаточно сообразительной, чтобы не вбивать себе в голову такие фантазии. Сервиньи — эгоистичный жуир. Он женится только на ровне по происхождению и состоянию. Если он просил тебя быть его женой… значит, он думает… думает…
Боясь высказать свои подозрения, маркиза замолчала, а немного погодя сказала:
— Ну довольно, ступай спать и оставь меня в покое.
Словно узнав все, что ей было нужно, девушка ответила покорно:
— Хорошо, мама.
Она поцеловала мать в лоб и спокойным шагом направилась к дверям.
Когда она была уже на пороге, маркиза окликнула ее.
— А как твоя голова? — спросила она.
— У меня ничего не болело. Я была сама не своя от этого признания.
Маркиза решила:
— Мы об этом еще поговорим, но прежде всего избегай оставаться с ним наедине, хотя бы некоторое время, и твердо запомни, что он на тебе не женится, — слышишь, он только хочет тебя… скомпрометировать.
Она не подобрала более удачного выражения. Иветта ушла к себе.
Маркиза задумалась.
Живя долгие годы в любовном упоении и материальном довольстве, она старательно гнала от себя все, что могло причинить ей заботу, тревогу или неприятность. Она неизменно отмахивалась от мысли о будущем Иветты: успеется подумать, когда начнутся осложнения. Верное чутье куртизанки подсказывало ей, что выйти замуж за человека из общества и богатого дочь ее могла бы по чистой случайности, весьма маловероятной, по той прихоти любви, которая возводит на троны искательниц приключений. Об этом она и не помышляла и была, кстати, слишком занята собой, чтобы строить планы, не относящиеся к ней непосредственно.
