Эрнест Хемингуэй - Последние хорошие места
Он шел вверх вдоль ручья, держась поодаль от берегов, и только раз ступил на край берега, под который заходило течение. Из-под него яростно, с шумным всплеском, вылетела большая форель. Такая большая, что непонятно было, как она может повернуться в ручье.
— Откуда ты взялась? — проговорил Ник, когда рыба снова ушла под берег впереди, выше по течению.— Ух! Ну и рыбина!
На длинной галечной отмели он поймал две небольшие форели. Они были тоже замечательные — упругие, плотные,— и он выпотрошил всех трех, внутренности бросил в воду, тщательно вымыл рыб в холодной воде и уложил в выцветший пакет из-под сахарного песка.
Хорошо, что девочка любит рыбу, думал он. Надо бы ягод набрать. Хотя не к спеху, я знаю, где они всегда есть. Он начал подниматься по склону холма к лагерю. Солнце опустилось за холм, погода была хорошая. Он посмотрел на другой край болота и высоко в небе, на том месте, где должен был лежать рукав озера, увидел летящую скопу.
Он тихо подошел к шалашу. Сестра не услышала его шагов. Она лежа читала. Глянув на нее, он тихо, чтобы не испугать ее, заговорил:
— Что ты с собой сделала, ты, мартышка?
Она обернулась, увидела его, улыбнулась, тряхнула головой.
— А я их остригла,— сказала она.
— Чем?
— Ножницами. А ты думал, чем?
— Как же ты смотрела, где стричь?
— Брала и отрезала. Очень просто. Похожа я на мальчишку?
— На мальчика-дикаря с дикого острова Борнео.
— Я же не могла постричься под пай-мальчика из воскресной школы? Совсем по-дикарски выглядит? Ужасно здорово,— сказала она.— Теперь я по-прежнему твоя сестра, но я еще и мальчишка. Как ты думаешь, я стала теперь мальчишкой?
— Нет.
— Жалко.
— Ты чокнутая, Махоня.
— Может, и чокнутая. Я похожа на идиотика.
— Немножко.
— Можешь подровнять. Тебе видно, сделай под гребешок.
— Придется сделать поаккуратнее, но ненамного. Ты голоден, братец-идиотик?
— А можно, я буду братцем-неидиотиком?
— Я не хочу выдавать тебя за своего брата.
— Теперь уж придется, Ники, неужели не понимаешь? Это обязательно нужно было сделать. Я бы попросила тебя, но раз все равно надо, то я решила сделать тебе сюрприз.
— Мне нравится,—сказал Ник.— Черт с ним со всем, мне очень нравится.
— Огромное тебе спасибо, Ники. Я тут легла и хотела отдохнуть, как ты сказал, но я только все лежала и думала, что бы для тебя сделать. Решила достать тебе убойных капель в каком-нибудь салуне какого-нибудь города вроде Шебойгана, полную банку из-под жевательного табака.
— И кто бы тебе их дал?
Ник опустился на землю. Сестра села к нему на колени, обняла за шею и потерлась о его щеку стриженой головой.
— Мне их дала Королева Шлюх,— сказала она,— Знаешь, как называется салун?
— Нет, не знаю.
— Большой королевский отель-магазин-бар «Золотая монета».
— Что ты там делала?
— Была помощницей Королевы Шлюх.
— Что должна делать помощница шлюхи?
— Ой, она носит ее шлейф во время прогулок, распахивает дверцу кареты и провожает к нужному номеру. В общем, вроде фрейлины.
— Что она должна говорить?
— Все что захочет, кроме грубостей.
— Например, братец?
— Например, так: «О, мадам, в жаркий день, подобный сегодняшнему, должно быть, как утомительно ощущать себя птичкой в позолоченной клетке». Вот, вроде этого.
— Что отвечает шлюха?
— Она отвечает: «Да, о, ах, ну конечно же. Это безусловная прелесть». Потому что та шлюха, которой я прислуживала, низкого происхождения.
— А ты какого происхождения?
— Я не то сестра, не то брат мрачного писателя, причем я очень деликатно воспитана, что делает меня очень желанной, с точки зрения главной шлюхи и ее свиты.
— Убойные капли получила?
— А как же! Она сказала: «Душенька, возьмите эти никчемные капельки». Я говорю: «Спасибо». А она: «Передавайте привет вашему мрачному брату. Если он будет в Шебойгане, пусть непременно остановится в нашем отеле».
— Брысь с моего колена,— сказал ей Ник.
— Вот, точно так они и говорят в «Золотой монете»,— сказала Махоня.
— Надо заняться ужином. Проголодалась?
— Я сделаю ужин.
— Нет,— сказал Ник.— Ты лучше рассказывай.
— Как ты думаешь, Ники, нам будет хорошо здесь?
— Нам уже хорошо.
— Хочешь, расскажу, что я еще для тебя сделала?
— Перед тем как ты решила сделать что-то практичное и остриглась?
— Еще какое практичное. Ты подожди, пока я скажу. Можно, я тебя
поцелую, пока ты будешь готовить ужин?
— Я тебе чуть погодя отвечу. Так что ты хотела сделать?
— Наверно, я прошлой ночью морально пала, когда стащила виски. Как ты считаешь, этого одного достаточно для морального падения?
— Нет. И вообще, бутылка была открыта.
— Ага. Но я взяла на кухне пустую бутылку объемом в пинту и целую бутылку в кварту, налила пинтовую бутылку дополна, немножко пролила на ладонь, взяла и слизнула, а после подумала, что это и есть мое моральное падение.
— Понравилось?
— Ужасно крепко, щекотно, и немножко стало тошнить.
— Значит, ты еще не пала морально.
— Вот и хорошо, потому что если бы я морально пала, как бы я могла оказывать на тебя хорошее влияние?
— Не знаю,— ответил Ник.— Так что же ты собиралась сделать?
Он разжег костер, пристроил сковородку и нарезал на нее ломтиками бекон. Сестра, обхватив колени, наблюдала за ним, потом расцепила пальцы, опустила одну руку к земле, оперлась на нее, а ноги вытянула. Она тренировалась быть мальчиком.
— Надо учиться правильно держать руки.
— Не тяни их к голове.
— Я знаю. Было бы проще подражать какому-нибудь мальчишке — моему ровеснику.
— Подражай мне.
— Думаешь, получится правильно? А ты не будешь смеяться?
— Посмотрим.
— Ха, не хотела бы я опять стать девочкой, пока мы не дома.
— Об этом не беспокойся.
— Плечи у нас одинаковые, ноги тоже похожи.
— Что же ты собиралась для меня сделать?
Ник жарил форель. Он отколол от упавшего ствола новое полено и бросил его в костер. Полоски бекона свернулись бурыми спиралями. От костра пахло форелью, жарившейся в растопленном сале. Ник полил рыбу жиром, перевернул, полил с другой стороны. Темнело. Он завесил костер куском брезента, чтобы не был виден огонь.
— Что ж ты хотела сделать? — повторил он. Махоня, наклонившись, плюнула в сторону огня.
— Ну как?
— В сковородку не попала.
— Ой, жуткую штуку. Я это прочитала в Библии. Я хотела взять три кола, по одному для каждого, и вогнать в висок мальчишке и тем двум, когда они будут спать.
— Чем ты их собиралась вгонять?
— Молотом с заглушающей прокладкой.
— И из чего бы ты сделала прокладку?
— Еще как сделала бы.
— Тяжелое это дело — колы вгонять.
— Ну и что, та женщина в Библии смогла, а я видела, что они спят пьяные, и раз я ходила ночью рядом и виски украла, так почему бы не сделать все до конца? Тем более что про это есть в Библии.
— Насчет прокладок в Библии нет.
— Наверно, я с веслами перепутала.
— Может быть. Но мы решили никого не убивать, ты из-за этого и пошла со мной.
— Да, конечно. Но знаешь, Ники, нас с тобой так и тянет на преступление. Мы не похожи на остальных. И потом, я подумала, что если я морально пала, так чтоб хоть польза была.
— Ты чокнутая, Махоня. Послушай, тебе можно чай перед сном?
— Не знаю. Я дома только мятный пила.
— Я сделаю слабый и добавлю сгущенного молока.
— Ники, если у нас мало, не добавляй.
— Вкуснее чай будет.
Они сели ужинать. Ник отрезал четыре куска черного хлеба и два из них обмакнул в растопленный жир. Они съели хлеб и съели форель, с поджаристой корочкой сверху и очень вкусную и нежную изнутри. Скелеты они бросили в огонь, а потом доели бекон, положив его на оставшиеся куски хлеба. Когда Махоня выпила чай, Ник заткнул двумя щепками дырки в банке сгущенки.
— Тебе хватило?
— Вполне. Форель была потрясающая. Бекон тоже. Правда, нам повезло, что у них был черный хлеб?
— Ешь яблоко,— сказал он.— Может быть, завтра получше что-нибудь раздобудем. Может, надо было ужин сытней сделать, а, Махоня?
— Нет, мне хватило.
— Ты точно не осталась голодная?
— Нет, я сыта. У меня шоколада немного есть, хочешь?
— Откуда?
— Из моего хранителя.
— Откуда?
— Из хранителя. Где я все храню.
— А-а.
— Свеженький. А есть старый, который я на кухне взяла. Мы можем начать с него, а остальное приберечь на какой-нибудь особенный случай. Смотри, мой хранитель затягивается у горлышка, как кисет. В нем все можно держать, даже золотой песок. Как ты думаешь, Ники, может, нам теперь на запад пойти?
— Я еще не решил.
— Вот бы насыпать хранитель доверху золотым песком по шестнадцать долларов унция.
Ник протер сковородку и положил рюкзак у передней стенки шалаша. Поверх подстилки из веток было разостлано одеяло. Он развернул второе одеяло и подоткнул под первое с Махониной стороны; наполнил холодной ручьевой водой оловянное двухквартовое ведерко, в котором готовил чай. Когда Ник вернулся от ручья, сестра уже спала, положив под голову, как подушку, обернутые джинсами мокасины. Он поцеловал ее, но она не проснулась, и он накинул свою старую куртку и стал шарить среди вещей, ища бутылку с виски.
