Оноре Бальзак - Брачный контракт
— Но, дорогой мой, — прервала его г-жа Эванхелиста, — ведь брачные контракты всегда заключаются с участием нотариуса и с той и с другой стороны!
Поль замолк, а г-жа Эванхелиста между тем задала себе вопрос: «Что у него на уме?» Ведь женщины обладают свойством прекрасно угадывать по выражению лица самые сокровенные мысли. Смущенный взгляд, взволнованный голос Поля выдавали происходящую в нем душевную борьбу, и она догадалась о предостережениях его бабушки.
«Ну вот, — подумала она, — роковой день наступил, кризис начинается… Что-то будет?»
— Мой нотариус — господин Солонэ, — сказала она после короткой паузы, — а ваш — господин Матиас; я приглашу их завтра к обеду, и они потолкуют обо всем. Ведь их роль и заключается в том, чтобы заботиться о наших денежных делах, точно так же, как повара заботятся о тонких обедах для нас.
— Вы совершенно правы, — ответил Поль, подавив вздох облегчения.
Роли распределились так странно, что Поль, будучи совершенно чист душою, смутился, а г-жа Эванхелиста была с виду совершенно спокойна, хотя на сердце у нее скребли кошки. Вдова обязана была дать за дочерью третью часть наследства, оставленного г-ном Эванхелиста, — миллион двести тысяч франков, но не в состоянии была бы это сделать, даже распродав все свое имущество. Она целиком зависела от великодушия будущего зятя. Сам по себе Поль не мог бы перед ней устоять, но если в дело вмешается нотариус, — удовлетворится ли Поль представленными счетами по опеке? А если он пойдет на попятный — весь город узнает причину, и Натали невозможно будет выдать замуж. Эта мать, пекущаяся о счастье дочери, эта женщина, всю жизнь слывшая безупречной, подумала, что завтра ее, может быть, постигнет бесчестье. Подобно великим полководцам, которым хотелось бы вычеркнуть из жизни тот день, когда они втайне от всех проявили трусость, она желала бы, чтобы завтрашний день никогда не наступал. Наверно, немало седых волос прибавилось у нее за эту ночь, когда она, лицом к лицу с надвигавшейся опасностью, упрекала себя за беспечность, чувствуя, как тягостно ее положение. С утра, как только она встанет, ей предстояло во всем открыться своему нотариусу, которого она просила прийти. Ей надо было признаться в своих тайных опасениях, а до сих пор она не хотела признаваться в них даже себе самой и, приближаясь к пропасти, не теряла надежды на счастливую случайность, хотя такие надежды никогда не сбываются. Она испытывала к Полю чувство некоторой неприязни, — это не была еще ненависть или вражда, или вообще что-либо злобное; но разве он не являлся все-таки ее противником в предстоящей глухой борьбе? Разве он не стал, сам того не ведая, ее врагом, которого нужно было победить? Кто может любить жертву своего обмана? Вынужденная хитрить, испанка по-женски решила добиться блестящей победы, ради которой только и стоило вступать в эту позорную борьбу. В ночной тишине она пыталась при помощи доводов, подсказанных гордостью, найти для себя смягчающие обстоятельства. Разве не вместе с Натали вела она этот расточительный образ жизни? Разве она руководилась в своем поведении какими-нибудь низкими, неблаговидными мотивами, которые могли бы запятнать ее? Она не умела быть расчетливой, но разве это — преступление, разве это — злодеяние? Разве любой мужчина не был бы счастлив жениться на такой девушке, как Натали? Разве это сокровище, сбереженное для Поля, не стоило расписки в получении приданого? Разве сплошь да рядом мужчины не приносят огромные жертвы, чтобы завоевать любимую женщину? Почему для законной жены нельзя сделать то, что делают для куртизанок?
К тому же Поль — человек недалекий, без особых дарований. Она постарается помочь ему своим умом и опытностью, выведет его на широкую дорогу; он будет обязан ей светской карьерой. Разве это не значит, что она полностью уплатит долг? Неужели он будет колебаться? Это было бы глупо с его стороны. Колебаться из-за того, что он получит на несколько экю меньше! Да это было бы просто подло!
«Если мне не удастся сразу же добиться успеха, — подумала она, — мы уедем из Бордо, и я, во всяком случае, смогу обеспечить Натали богатую жизнь, обратив в деньги то, что у меня осталось, — дом, бриллианты, обстановку, — отдав ей все, а для себя сохранив только скромную пенсию».
Когда государственный муж, устраненный от дел, строит себе, как Ришелье в Бруаже, роскошное пристанище, где собирается завершить свою жизнь, он черпает в этом новые силы, чтобы с триумфом вернуться к деятельности.
Так ободрилась и г-жа Эванхелиста, найдя для себя выход на случай неудачи, и заснула, полная надежды на победу в предстоящем бою. Она весьма рассчитывала на содействие самого ловкого нотариуса Бордо — г-на Солона, молодого человека лет двадцати семи, награжденного орденом Почетного легиона за то, что он активно содействовал вторичному возвращению Бурбонов. Счастливый и гордый тем, что его принимают у г-жи Эванхелиста не столько как нотариуса, сколько как одного из представителей роялистских кругов Бордо, Солонэ воспылал страстью к хозяйке дома, к этому еще красивому заходящему светилу. Женщины, подобные г-же Эванхелиста, могут не поддаваться чарам страсти, но все же она льстит им, и даже наиболее неприступные из них никогда ее резко не отталкивают. Поэтому Солонэ не терял самоуверенности; впрочем, он был безупречно почтителен и скромен.
С исполнительностью преданного слуги, нотариус явился в назначенное время и был введен в спальню кокетливой вдовы, принявшей его в обдуманно небрежном утреннем наряде.
— Могу ли я положиться на вашу скромность и преданность? — обратилась она к нему. — Сегодня вечером мне предстоят важные деловые переговоры. Вы догадываетесь, конечно, что дело идет о замужестве моей дочери.
Молодой человек рассыпался в учтивых заверениях.
— Итак, к делу! — сказала она.
— Я вас слушаю, — ответил он, принимая глубокомысленный вид.
Госпожа Эванхелиста напрямик объявила, в каком положении она находится.
— Ну, сударыня, все это не так уж важно, — самонадеянно заявил мэтр Солонэ, когда г-жа Эванхелиста привела ему точные цифры. — В хороших ли вы отношениях с господином де Манервилем? Этот вопрос существеннее, чем вопросы юридические или финансовые.
Госпожа Эванхелиста постаралась изобразить все свое превосходство над Полем. Молодой нотариус с живейшим удовольствием узнал, что до сих пор его клиентка всегда держалась по отношению к графу де Манервилю с большим достоинством, что из гордости, а может быть, из бессознательного расчета, она поставила себя с ним так, словно он по своему положению гораздо ниже ее и жениться на Натали — для него большая честь. Ни она сама, ни ее дочь не могли быть заподозрены ни в каких корыстных видах на него; в своих чувствах они были далеки от мелочного материализма; при малейшем недоразумении они могли подняться на недосягаемую высоту; наконец она имела огромное влияние на будущего зятя.
— Учитывая все это, на какие уступки вы согласны пойти? — спросил Солонэ.
— Чем меньше уступок, тем лучше! — ответила вдова, смеясь.
— Чисто женский ответ! — воскликнул Солонэ. — Скажите, сударыня, вы хотели бы выдать мадемуазель Натали замуж?
— Да.
— И получить расписку в том, что один миллион сто пятьдесят шесть тысяч франков, числящиеся за вами как опекуншей, сполна уплачены будущему зятю?
— Да.
— А что вы хотели бы сохранить для себя?
— По меньшей мере тысяч тридцать дохода, — ответила она.
— Нужно одержать победу — иначе все пропало?
— Да.
— Ну что ж, я подумаю, как добиться цели; ведь это дело надо вести искусно, придется затратить на него немало сил. Вечером я дам вам кой-какие указания; исполняйте их в точности, и мы добьемся успеха, могу вас заверить. Любит ли граф Поль вашу дочь? — спросил он, вставая.
— Он боготворит ее.
— Этого мало. Любит ли он ее настолько страстно, чтобы пренебречь денежными помехами?
— Да.
— Вот что, по-моему, придает ей немалую ценность вдобавок к ее имуществу! — воскликнул нотариус. — Постарайтесь, чтобы мадемуазель Натали была особенно красива сегодня вечером, — добавил он с лукавой миной.
— У нее есть восхитительное платье.
— Туалет невесты при подписании брачного контракта может уже наполовину заменить приданое, — заметил Солона.
Последний довод показался г-же Эванхелиста столь справедливым, что она сочла необходимым присутствовать при одевании Натали, — и не только из-за самого туалета, но и для того, чтобы вовлечь ее в заговор. В белом кашемировом платье с розовыми бантами, причесанная а ля Севинье, Натали была так красива, что мать не сомневалась в победе. Когда горничная вышла и г-жа Эванхелиста убедилась, что никто не может их услышать, она, поправив несколько локонов в прическе дочери, приступила к разговору.
