Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Может быть, вы перестанете ссылаться на «ваши дни», как будто вы Ной какой-нибудь? Вы — молодой человек, сколько же повторять! Послушайте. Помните вчерашнее представление? Ну, где я играла самую что ни на есть главную роль, а вокруг меня крутилась всякая мелочь? Так вот, Джордж написал музыку.
— Я знаю. Он мне сказал.
— Ну, а сказал он вам, что получает три процента от сборов? Вы видели, сколько вчера было публики. Это нормальный, средний зал. Мы собираем больше четырнадцати тысяч долларов в неделю. Доля Джорджа… нет, не могу посчитать в уме, но что-то около четырехсот долларов, восемьдесят фунтов на ваши деньги. А говорил он вам, что этот самый спектакль шел в Нью-Йорке больше года с огромным успехом, теперь его ставят еще три труппы? А упомянул он, что это его девятый спектакль и семь других имели такой же успех? Заметил ли он мимоходом, что получает процент с каждой записи и по крайней, мере десять его вещей разошлись тиражом в полмиллиона экземпляров? Нет, конечно — нет, ведь он не из тех, кто трубит на каждом углу о своих доходах. Теперь вы знаете все.
— Так он богач!
— Я не знаю, кого вы называете богачом, но, чтобы не соврать, в хороший год, в разгар сезона, у Джорджа, ну, скажем, пять тысяч долларов в неделю.
Лорд Маршмортон был просто поражен.
— Тысячу фунтов в неделю! Господи!
— Так я и знала, что вы ахнете. Пока я рекламирую Джорджа, позвольте добавить еще одно. Джордж — один из лучших людей на свете. Я его знаю. Можете мне поверить, если в человеке есть какая-то гниль, шоу-бизнес выплеснет ее на поверхность. Если ее в нем не видно, значит, ее нет. Джордж — парень что надо.
— По крайней мере, у него отличная заступница.
— О, я горой стою за Джорджа! Побольше бы таких, как он… Ну ладно, довольно мне копаться в ваших делах, пора двигаться. У меня репетиция после обеда.
— Ну и Бог с ней! — по-мальчишески сказал лорд Маршмортон.
— Да? А через сколько минут, по-вашему, меня уволят? Не могу себе позволить такой роскоши. Я — человек рабочий.
Лорд Маршмортон покрутил в пальцах окурок сигары.
— Я бы предложил вам другую работу, если бы вы согласились.
Билли остро взглянула на него. Разные мужчины в подобных обстоятельствах уже делали ей подобные предложения. Она почувствовала некоторое разочарование.
— Да? — сухо сказала она. — Валяйте.
— Вы, конечно, поняли из разговора с мистером Бивеном, что моя секретарша сбежала и вышла замуж. Не хотите ли занять ее место?
Обескуражить Билли было нелегко, но тут она удивилась. Она ожидала совсем другого.
— Ну вы и шутник, папаша!
— Я говорю совершенно серьезно.
— Вы можете себе представить меня в замке?
— Могу, очень даже просто, — в лорде Маршмортоне не осталось никакой светскости. — Пожалуйста, соглашайтесь! Должен же я когда-нибудь закончить эту треклятую историю. Все семейство ждет. Не далее как вчера моя сестра Каролина загнала меня в угол и битых полчаса надоедала мне. А о новой Алисе Фарадей мне страшно и подумать. Очаровательная девушка, да, очаровательная, но… но… да будь я проклят, если найму такую же!
Билли так и захлебнулась от смеха.
— Ну, такого пыла!.. — выговорила она. — Удивительный вы человек, папаша! Вы даже не знаете, умею ли я печатать на машинке.
— Нет, знаю. Мистер Бивен сказал мне, что вы были машинисткой.
— А, значит, Джордж тоже рекламировал меня! — Она призадумалась. — Должна признаться, я бы с удовольствием. Ваш дом мне очень понравился.
— Ну что ж, решено, — властно сказал лорд Маршмортон. — Ступайте в театр и скажите… все, что полагается говорить в таких случаях. Потом отправляйтесь домой, собирайте вещи и ждите меня на вокзале Ватерлоо в шесть часов. Поезд отходит в шесть пятнадцать.
— Возвращение скитальца с блондинкой типа вырви-глаз? Да, вы это ловко устроили. Думаете, семейство меня примет?
— К чертям семейство! — храбро отвечал лорд Маршмортон.
— И еще одно, — сказала Билли, удовлетворенно обозревая свое отражение в пудренице. — Может быть, у меня слишком сияет макушка, но я не крашу волос. С детства такая.
— Я и на секунду не предполагал…
— Значит, вы — прекрасная, доверчивая натура. Молодец, папаша!
— В шесть часов на Ватерлоо, — сказал граф. — Жду. Билли посмотрела на него с восхищением.
— Мальчик, он мальчик и есть, — сказала она. — Хорошо. Ждите.
Глава XXII
— Юный гад, — сказал Кеггс, дворецкий, равномерно распределяя свой вес в скрипучем кресле, — пусть это послужит тебе уроком.
Прошла неделя с исторического визита в Лондон. Было шесть часов вечера. Комната домоправительницы, где питалась старшая прислуга, уже опустела. Из всей честной компании, только что отобедавшей, оставался один Кеггс, мирно переваривающий пищу. Альберт, чьей обязанностью было прислуживать здесь за столом, сновал туда и сюда, угрюмо собирая посуду. Он грустил. Во время обеда разговор вертелся почти исключительно вокруг прославленного и тайного бракосочетания, а для Альберта трудно было придумать более болезненный предмет.
— Вот что выходит, — продолжал Кеггс, — когда всюду суешь свой нос и лезешь в чужие дела, что там — в дела тех, кто лучше тебя и старше. Ты впустую потратил пять шиллингов, те пять шиллингов, на которые мог бы купить хорошую книгу и с ее помощью развить хоть немного свой ум. Бог свидетель, он нуждается в развитии, ибо среди всех бездельников, с которыми меня сталкивала моя несчастная судьба, ты занимаешь первое место. Поосторожней с посудой! Не сопи! У тебя что, астма, что ли?
— Я вообще дохнуть не могу, — возопило униженное дитя.
— Да, не можешь, как паровоз — не можешь. — Кеггс укоризненно покачал головой. — Ну что, твой Реджи Бинг пошел и женился, а? Будешь теперь играть в азартные игры и соваться в лотереи? Только подумать, в твоем возрасте — и такая наглость!
— Какой он мой? Я его не вытягивал!
— Не начинай все с начала, мой юный друг. Никто тебя не принуждал. Тебе предложили честный обмен, так что, в практическом смысле, он именно твой. Надеюсь, ты пошлешь ему свадебный подарок.
— Ну ладно, от вашего разбоя тоже толку мало.
— От чего?
— Сами слышали.
— Слышал, а больше не услышу. Скажите на милость! Если у тебя были возражения, надо было сразу и сказать. И потом, что это значит — «толку мало»?
— То и значит.
— Это тебе так кажется. Думаешь, ты письма выбросил, так всему конец?
— Я? Да вы что! — воскликнул Альберт, вздрагивая так, что одиннадцать тарелок едва не ринулись вниз, к неминуемой гибели.
— Сколько раз тебе говорить, поосторожнее с тарелками! — сурово сказал Кеггс. — Ты не жонглер какой-нибудь. Да, я все знаю. Думаешь, ты такой умный? Должен тебе сказать, как бы ты ни старался, ее милость и мистер Бивен на этих днях встречались. Я распознал твои козни, я сделал свои выводы, пошел и все им устроил.
Неведомый дотоле, поистине мистический ужас охватил Альберта. Трудно, нет — невыносимо бороться с могучим интеллектом.
— Ну прям! — выдавил он с подходящим к случаю скепсисом, но в глубине души места скепсису не оставалось. Пока еше смутно, он начал понимать, что годы и годы должны пройти, прежде чем он сможет противостоять умом этому могучему стратегу.
— Да, прям, — сказал Кеггс. — Не знаю, что у них там было, лично не присутствовал. Но не сомневаюсь, что все шло хорошо.
— А вам-то что? Его в замок не пускают.
Мягкая улыбка озарила луноподобный лик дворецкого.
— Если, говоря «его», ты подразумеваешь мистера Бивена, должен тебе сообщить, что в самом скором времени его станут регулярно принимать в замке.
— Так прям и станут!
— Хочешь пари еще на пять?
Альберт заколебался. Нет, довольно с него рискованных спекуляций с участием дворецкого. Где бы ни появлялся этот интриган, наличность тут же улетучивалась.
— А чего вы сделаете-то?
— Тебя это не касается. У меня свои методы. Скажу только, что не завтра, так послезавтра мистер Бивен будет сидеть за нашим обеденным столом и, согласно своим вкусам и предпочтениям, отвечать на мой вопрос: «Рейнвейну? Хересу?» Крошки, крошки сметай! И не шаркай ногами, не сопи носом, а когда все сделаешь — закрой дверь с той стороны.
— Да, чтоб вас таракан заел! — с горечью сказал паж, про себя, внутри, в душе. Дух его был сломлен.
Успешно завершив процесс пищеварения, Кеггс предстал перед лордом Бэлфером в биллиардной. Тот был один. Толпа гостей, столь многочисленная в ночь бала, теперь поредела до разумных размеров. Дальние родственники, довольные и ублаженные, расползлись по неведомым норам, из которых они повылазили, и теперь в замке оставались только самые видные члены семейства, выкурить которых всегда труднее, чем мелкую сошку Оставался епископ, оставался полковник. Кроме того, оставалось с полдюжины самой близкой родни, на вкус Перси, из них — шесть лишних. Он не слишком жаловал свое семейство.
