Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.
И мать и дочь совершенно поддались влиянию его
20 шуток, и сам Александр не раз прикрывал книгой невольную улыбку. Но он бесился в душе.
Граф говорил обо всем одинаково хорошо, с тактом, и о музыке, и о людях, и о чужих краях. Зашел разговор о мужчинах, о женщинах: он побранил мужчин, в том числе и себя, ловко похвалил женщин вообще и сделал несколько комплиментов хозяйкам в особенности.
Адуев подумал о своих литературных занятиях, о стихах. «Вот тут бы я его срезал», – подумал он. Заговорили и о литературе; мать и дочь рекомендовали
30 Александра как писателя.
«Вот сконфузится-то!» – подумал Адуев.
Вовсе нет. Граф говорил о литературе, как будто никогда ничем другим не занимался; сделал несколько беглых и верных замечаний о современных русских и французских знаменитостях. Вдобавок ко всему оказалось, что он находился в дружеских сношениях с первоклассными русскими литераторами, а в Париже познакомился с некоторыми и из французских. О немногих отозвался он с уважением, других слегка очертил в
40 карикатуре.
О стихах Александра он сказал, что не знает их и не слыхал…
Надинька как-то странно посмотрела на Адуева, как будто спрашивая: «Что ж, брат, ты? недалеко уехал…»
272
Александр оробел. Дерзкая и грубая мина уступила место унынию. Он походил на петуха с мокрым хвостом, прячущегося от непогоды под навес.
Вот в буфете зазвенели стаканами, ложками, накрывают стол, а граф не уходит. Исчезла всякая надежда. Он даже согласился на приглашение Любецкой остаться и поужинать простокваши:
«Граф, а ест простоквашу!» – шептал Адуев, с ненавистью глядя на графа.
10 Граф ужинал с аппетитом, продолжая шутить, как будто он был у себя.
– В первый раз в доме, бессовестный, а ест за троих! – шепнул Александр Надиньке.
– Что ж! он кушать хочет! – отвечала она простодушно.
Граф наконец ушел, но говорить о деле было поздно. Адуев взял шляпу и побежал вон. Надинька нагнала его и успела успокоить.
– Так завтра? – спросил Александр.
20 – Завтра нас дома не будет.
– Ну послезавтра.
Они расстались.
Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще в саду до него из комнаты доносились незнакомые звуки… виолончель не виолончель… Он ближе… поет мужской голос, и какой голос! звучный, свежий, который так, кажется, и просится в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе: оно замерло, заныло от тоски, зависти, ненависти, от неясного и тяжелого предчувствия.
30 Александр вошел в переднюю со двора.
– Кто у вас? – спросил он у человека.
– Граф Новинский.
– Давно?
– С шести часов.
– Скажи тихонько барышне, что я был и зайду опять.
– Слушаю-с.
Александр вышел вон и пошел бродить по дачам, едва замечая, куда идет. Часа через два он воротился
– Что, всё еще у вас? – спросил он.
40 – У нас; да кажется, кушать останутся. Барыня приказала жарить рябчиков к ужину.
– А ты говорил барышне обо мне?
– Говорил-с.
– Ну, что ж она?
273
– Ничего не изволила приказывать.
Александр уехал домой и не являлся два дня. Бог знает, что он передумал и перечувствовал; наконец поехал.
Вот он завидел дачу, встал в лодке и, прикрыв глаза рукой от солнца, смотрел вперед. Вон между деревьями мелькает синее платье, которое так ловко сидит на Надиньке; синий цвет так к лицу ей. Она всегда надевала это платье, когда хотела особенно нравиться Александру.
10 У него отлегло от сердца.
«А! она хочет вознаградить меня за временную, невольную небрежность, – думал он, – не она, а я виноват: как можно было так непростительно вести себя? этим только вооружишь против себя; чужой человек, новое знакомство… очень натурально, что она, как хозяйка… А! вон выходит из-за куста с узенькой тропинки, идет к решетке, тут остановится и будет ждать…»
Она точно вышла на большую аллею… но кто ж еще с ней поворачивает с дорожки?..
20 – Граф! – горестно, вслух воскликнул Александр и не верил своим глазам.
– Ась? – откликнулся один гребец.
– Одна с ним в саду… – шепнул Александр, – как со мной…
Граф с Надинькой подошли к решетке и, не взглянув на реку, повернулись и медленно пошли по аллее назад. Он наклонился к ней и говорил что-то тихо. Она шла потупя голову.
Адуев всё стоял в лодке, с раскрытым ртом, не
30 шевелясь, протянув руки к берегу, потом опустил их и сел. Гребцы продолжали грести.
– Куда вы? – бешено закричал на них Александр, опомнившись. – Назад!
– Назад ехать? – повторил один, глядя на него, разинув рот.
– Назад! глух, что ли, ты?
– А туда не понадобится?
Другой гребец молча, проворно стал забирать веслом слева, потом ударили в два весла, и лодка быстро помчалась
40 обратно. Александр нахлобучил шляпу чуть не до плеч и погрузился в мучительную думу.
После того он не ездил к Любецким две недели.
Две недели: какой срок для влюбленного! Но он всё ждал: вот пришлют человека узнать, что с ним? не болен
274
ли? как это всегда делалось, когда он захворает или так, закапризничает. Надинька сначала, бывало, от имени матери сделает вопрос по форме, а потом чего не напишет от себя? Какие милые упреки, какое нежное беспокойство! что за нетерпение!
«Нет, теперь я не сдамся скоро, – думал Александр, – я ее помучаю. Я научу ее, как должно обходиться с посторонним мужчиной; примирение будет нелегко!»
10 И он задумал жестокий план мщения, мечтал о раскаянии, о том, как он великодушно простит и даст наставление. Но к нему не шлют человека и не несут повинной; он как будто не существовал для них.
Он похудел, сделался бледен. Ревность мучительнее всякой болезни, особенно ревность по подозрениям, без доказательств. Когда является доказательство, тогда конец и ревности, большею частию и самой любви, тогда знают по крайней мере, что делать, а до тех пор – мука! и Александр испытывал ее вполне.
20 Наконец он решился поехать утром, думая застать Надиньку одну и объясниться с ней.
Приехал. В саду никого не было, в зале и гостиной тоже. Он вышел в переднюю, отворил дверь на двор…
Какая сцена представилась ему! Два жокея, в графской ливрее, держали верховых лошадей. На одну из них граф и человек сажали Надиньку; другая приготовлена была для самого графа. На крыльце стояла Марья Михайловна. Она, наморщившись, с беспокойством смотрела на эту сцену.
30 – Крепче сиди, Надинька, – говорила она. – Посмотрите, граф, за ней, ради Христа! Ах! я боюсь, ей-богу, боюсь. Придерживайся за ухо лошади, Надинька: видишь, она точно бес – так и юлит.
– Ничего, maman, – весело сказала Надинька, – я ведь уж умею ездить: посмотрите.
Она хлестнула лошадь, та бросилась вперед и начала прыгать и рваться на месте.
– Ах, ах! держите! – закричала Марья Михайловна, махая рукой, – перестань, убьет!
40 Но Надинька потянула поводья, и лошадь стала.
– Видите, как она меня слушается! – сказала Надинька и погладила лошадь по шее.
Адуева никто и не заметил. Он, бледный, молча смотрел на Надиньку, а она, как на смех, никогда не
275
казалась так хороша, как теперь. Как шла к ней амазонка и эта шляпка с зеленой вуалью! как обрисовывалась ее талия! Лицо одушевлено было стыдливою гордостью и роскошью нового ощущения. Румянец то пропадал, то выступал, от удовольствия, на щеках. Лошадь слегка прыгала и заставляла стройную наездницу грациозно наклоняться и откидываться назад. Стан ее покачивался на седле, как стебель цветка, колеблемый ветерком. Потом жокей подвел лошадь графу.
10 – Граф! мы опять через рощу поедем? – спросила Надинька.
«Опять!» – подумал Адуев.
– Очень хорошо, – отвечал граф.
Лошади тронулись с места.
– Надежда Александровна! – вдруг закричал Адуев каким-то диким голосом.
Все остановились как вкопанные, как будто окаменели, и смотрели в недоумении на Александра. Это продолжалось с минуту.
20 – Ах, это Александр Федорыч! – первая сказала мать, опомнившись. Граф приветливо поклонился. Надинька проворно откинула вуаль от лица, обернулась и посмотрела на него с испугом, открыв немного ротик, потом быстро отвернулась, стегнула лошадь, та рванулась вперед и в два прыжка исчезла за воротами; за нею пустился граф.
– Тише, тише, ради Бога, тише! – кричала мать вслед, – за ухо держи. А! Господи Боже мой, того и гляди упадет: что это за страсти такие!
30 И всё пропало; слышен был только лошадиный топот, да пыль облаком поднялась с дороги. Александр остался с Любецкой. Он молча смотрел на нее, как будто спрашивал глазами: «Что это значит?» Та не заставила долго ждать ответа.
– Уехали, – сказала она, – и след простыл! Ну пусть молодежь порезвится, а мы с вами побеседуем, Александр Федорыч. Да что это две недели о вас ни слуху ни духу: разлюбили, что ли, нас?
– Я был болен, Марья Михайловна, – угрюмо отвечал
40 он.
– Да, это видно: вы похудели и бледные такие! Сядьте-ка поскорей, отдохните; да не хотите ли, я прикажу сварить яичек всмятку? до обеда еще долго.
