Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен и другие
— Вообще-то я. Однако…
— Ах, так! — вскричал Обри и разразился пламенной речью.
Фредди говорил мне, что она необычайно поразила его. Нельзя сказать, что она ему понравилась, но поразить — поразила. Священнослужитель не может пользоваться тем словарным богатством, какое предоставлено мирянину, но преподобный Обри одной силой духа преодолел эту преграду. Не произнеся ни единого слова, неуместного в гостиной, он создал ощущение, что ты слушаешь пьяного матроса. Кроме того, по мере его речи, было все труднее сказать что-то самому.
Задолго до «А в-третьих…» Фредди чувствовал, что его перемалывает мощная машина. Какое-то время казалось, что директор велит перегнуться через стул; и так сильна была личность преподобного Одри, что он бы перегнулся не пикнув.
Словом, радуясь, что сумел спастись, он поехал к Бинго и сразу увидел, что тот стоит на крыльце, явно волнуясь.
— Фредди, — жалобно спросил он, — ты не видел Алджернона?
— Нет, — ответил замороченный Фредди. — Вроде бы не встречал. А какого именно? Это что, твой приятель?
Бинго подпрыгнул, как холмы.
— Идиот! Это мой сын.
— А, сын! Он у меня.
— Чтобы ты треснул! — сказал Бинго. — Куда ты его увез? Мы все утро с ума сходим.
— Он тебе очень нужен?
— Я собирался идти в полицию!
Фредди понял, что стоит попросить прощения.
— Прости, — сказал он. — Ну все хорошо, что хорошо кончается. Вот он. Ой, нет! Какая незадача! Опять я его забыл.
— Забыл?
— Как-то выпал из памяти. Ничего, я дам тебе адрес. Школа св. Асафа, кабинет директора. Это на Мейфкинг-род. Езжай и бери голыми руками. Как там насчет второго завтрака?
— Ха-ха! — Бинго зловеще засмеялся. Во всяком случае, Фредди так показалось. — Завтрак ему нужен! Кухарка рыдает, посудомойка в истерике, равно как и вся прислуга. Рози начала раньше всех, в половине двенадцатого, теперь лежит с ледяным компрессом. Когда она все узнает, не хотел бы я быть в твоей шкуре ни за какие деньги. Миллион? Хо-хо! Два? Еще чего! Три? Ну, знаешь!
Этот аспект не приходил Фредди в голову.
— Знаешь, Бинго, — сказал он, — мне нужно поехать в Лондон.
— Что верно, то верно.
— Много всяких дел. Очень важных. Ты перешлешь мой чемодан?
— С удовольствием.
— Спасибо. Напоминаю адрес: Мейфкинг-род, школа св. Асафа. Сошлись на меня и забирай. А я схожу к Мэвис. Она, наверное, волнуется.
Через несколько минут он вошел в холл отеля и сразу увидел Мэвис с отцом, стоящих у пальмы.
— Привет-привет! — сказал он.
— А, Фредерик, — сказал лорд Бодшем.
Быть может, вы помните, что в Нью-Йорке Фредди сравнил этого пэра с треской, у которой что-то на уме. Сравнение подошло бы и сейчас.
— Фредерик, — продолжал Бодшем, — Мэвис рассказала мне очень неприятную историю. По ее словам, вы связались с какой-то блондинкой.
— Толстой блондинкой, — уточнила Мэвис. Фредди замахал руками, словно нервный семафор.
— Ничего подобного! — воскликнул он. — Чушь какая-то! Мэвис, ты меня удивляешь. Я надеялся, что мы доверяем друг другу. Простая вера важнее знатного родства, — прибавил он, поскольку помнил эту сентенцию с тех пор, как переписал ее 200 раз за то, что подложил в класс пузырь с сероводородом. — Я же тебе сказал, что мы с ней незнакомы.
— Тогда почему вы все утро возили ее в машине? — поинтересовался лорд Бодшем.
— Да, — поддержала его Мэвис, — я тоже хотела бы знать.
— Мы оба, — подытожил пэр, — ждем объяснений.
Именно в такие минуты Фредди представал в самом лучшем виде. Сердце его билось о передние зубы, но никто бы этого не заметил. Смотрел он взором младенца, претерпевшего жестокую, незаслуженную обиду.
— Вы о ком говорите? — осведомился он.
— О вас, — ответил Бодшем.
— О тебе, о тебе, — прибавила Мэвис. — Я сама вас видела. Вряд ли хоть один Трутень смог бы издать такой беспечный, невинный смешок.
— Удивительно! — сказал он. — Неужели у меня есть двойник? Поверьте, сегодня утром мне было не до блондинок. Какие блондинки?! Ради Уилфрида я поехал в школу св. Асафа, чтобы попросить Обри Апджона о небольшой услуге: он бы мог, думал я, отпустить их после первых уроков. Нет-нет, не благодарите! Я просто объясню, почему не мог разъезжать с блондинками. Директор охотно сообщит вам, что я беседовал с ним достаточно долго. Потом я беседовал со своим другом Бинго. Потом приехал сюда.
Все помолчали.
— Странно, — сказал лорд.
— Д-да… — сказала Мэвис.
Они были явно растеряны. Фредди уже ощутил, что все, слава Богу, обошлось, когда вращающаяся дверь, повинуясь неумолимой силе, впустила в холл блондинку, чьи объемистые формы облегало что-то розовое. Другими словами, героиню дня.
— У-ух! — вскричала она, завидев Фредди. — Вот ты где, лапочка! Ужасно извиняюсь, — обратилась она к Бодшему с Мэвис, схватила Фредди под руку и уволокла.
— Не успела сказать спасибо, — объяснила она. — И потом, не отдышалась. Папа у меня шустрый, а вилы — тоже не подарочек. Ты меня сгрузил, мы сразу поженились, сейчас пойдем в ресторан. Если б не ты, мы бы в ресторан не пошли, ха-ха! Так что, спасибо, лапочка.
Ощущая, что дела сильнее слов, она от всего сердца его поцеловала. Потом побежала в туалет, попудриться, а он остался, где был.
Стоял он недолго. Бросив взгляд на Бодшема с Мэвис, он кинулся к выходу. Взгляд, хоть и недолгий, показал, что ждать нечего. Лорд смотрел на дочь, дочь — на лорда.
Затем оба посмотрели на Фредди, и что-то такое было в их взоре. При всем своем красноречии Фредди не мог бы объяснить, что именно.
Вот почему, если матч будет в Брэмли, мы не увидим там юного Виджена. Он не скрывает отвращения к этому курорту. Если тот и впрямь бодрит, пусть бодрит кого-нибудь другого.
НУ КАК, СУДЬЯ?
История великой любви Тони Биддла началась без четверти семь, в июне, в мэрилебонской части Лондона.[88] Он провел день на крикетном матче, а возвращаясь, застрял в пробке. Сбоку от его такси оказалась машина, за рулем сидела девушка. Только он закурил и стал размышлять о том о сем, как услышал ее голос:
— Крикет? Разве это игра? Бродят, словно во сне…
Именно в этот миг любовь поймала Тони в свои нежные сети. Он подскочил, как скачущий боб, и выронил сигарету. Если девушка с такими мыслями — не воплощение мечты, он просто не знал, где эти воплощения.
Мы не скажем, что он влюбился с первого взгляда, ибо вид на девушку закрывал субъект в синем костюме. Но с него хватило и голоса. То был дивный голос с американским напевом. По-видимому, в Лондоне приземлился американский ангел.
— Пять тысяч лет не пойду на эти матчи, — продолжал ангел в женском облике. — Нет, больше.
Субъект думал иначе, ибо сердито сказал, что сегодня судить нельзя, матч — не из лучших, дождь очень мешает.
Машины двинулись, незнакомка вырвалась вперед, оставив Тони позади.
Приведенные выше слова так взволновали нашего героя, потому что, кроме дяди и слизняков, он больше всего на свете ненавидел крикет. В детстве его заставляли играть, во взрослом возрасте — смотреть. Из зрелищ, только и знающих, что мучить чувствительную душу, особенное омерзение вызывал у него человек, венец творения, кричащий: «Ну как, судья?»
На матчи он ходил под давлением дяди, который давал ему возможность питаться три раза в день. Лорд Пламтон знал крикет вдоль и поперек еще с той поры, когда играли в баках и цилиндрах, и рассказывал о нем после обеда злосчастному племяннику. При помощи яблока (зимой — апельсина) он охотно показывал, как Боджер из Кента придавал мячу такое вращение, что тот резко нырял перед отбивающим, особенно — при отскоке от влажного грунта.
Сопровождая его на прогулке, Тони нередко ждал той минуты, когда можно попросить десятку, но дядя обрывал разговор в самом удобном месте, чтобы показать, как Коджер из Сассекса посылал мяч сквозь линию стерегущих подачу.
К этому низкому человеку и ехал сейчас Тони, ибо жил у него, в комнате под крышей. Приехав, он застал истинный переполох: по лестнице спускались врачи с черными чемоданчиками, а поднимались служанки с мисками жидкой каши. Дворецкий объяснил все это тем, что хозяин вывихнул ногу.
И впрямь, в королевской опочивальне Тони увидел дядю, обложенного подушками, который как раз запустил кашей в служанку. Видимо, он был не в духе. Напоминал он убийцу-оптовика, хотя в лице его не было свойственной им приветливости. На Тони он взглянул с тем сожалением, какое испытывают нервные люди, когда к их постели подходит племянник, а каши больше нет.
— Пип-пип, дядя Эверард, — сказал Тони. — Ходят слухи, что ты ногу вывихнул. Как же это, а?
Лорд Пламтон стал похож на убийцу, у которого разыгралась язва.
— Как? А вот так! Оставил я тебя на стадионе, пошел в клуб, у нас там комитет, а на обратном пути смотрю — мальчишки играют в крикет. Один бросил мяч, я, естественно, прыгнул на мостовую, чтобы его перехватить, и перехватил бы, но меня толкнула машина. Сумасшедшая девица гнала ее на бешеной скорости. Вот встану, — дядя облизнулся, — встречу эту ведьму в темной аллее, освежую тупым ножом, сварю в кипящем масле, оторву руки-ноги, разложу их на мостовой и потопчу как следует.
