Даниэль Дефо - Счастливая куртизанка
— Ах, мой друг, — возразила я, — но ведь я не говорю тебе, что я тяжела, да и не могу этого утверждать наверное; хороша же я буду, если в конце концов окажется, что это не так! К тому же, — сказала я, — эти две дамы, жена капитана и его свояченица, они ведь рассчитывают, что я поеду, и делают соответствующие приготовления, и все это из любезности ко мне, — что же я скажу им?
— Да что, мой друг, — отвечает он, — если окажется, что, против моих чаяний, ты не брюхата, то невелика беда; задержка наша в Лондоне на три-четыре месяца не причинит мне ущерба, и мы можем ехать, как только уверимся, что ты не брюхата, а коли окажется, что брюхата, поедем после того, как ты разрешишься от бремени; что до капитанши и ее сестрицы, предоставь это мне, я устрою так, что, никакой обиды не будет. Я попрошу капитана открыть им причину, и вот увидишь, все будет хорошо.
Большего мне и желать было нечего, и на этом я покуда успокоилась. Правда, мысль о дерзкой девчонке меня еще заботила, но коль скоро путешествие наше откладывается, думала я, то и с нею покончено, и я даже почувствовала, что могу вздохнуть свободнее. Я ошиблась, ибо она чуть меня не погубила, и притом самым непредвиденным образом.
Мой муж, как мы о том договорились, повстречав нашего капитана, объявил ему, что, к большому своему сожалению, должен его разочаровать, ибо обстоятельства вынуждают его переменить планы, и его семья не будет готова ехать в назначенный срок.
— Слышал о ваших обстоятельствах, сударь, — говорит ему на это капитан. — Оказывается, у вашей супруги на одну дочь больше, чем она думала. Ну что ж, поздравляю вас, сударь.
— Что вы хотите сказать? — спрашивает мой супруг.
— Да ничего особенного, — отвечает капитан. — Просто я слышал, как мои дамы судачат за чаем, и понял из их разговоров лишь то, что вы из-за этого не намерены со мною плыть, о чем я весьма сожалею. Ну, да, вам видней, — прибавил капитан, — а я не охотник совать нос в чужие дела.
— Как бы то ни было, — продолжает мой муж, — я должен возместить вам убыток, который причинил, нарушив уговор, — и с этими словами достает деньги.
— Помилуйте, — отвечает капитан, — это совершенно лишнее.
Некоторое время каждый старался превзойти другого в великодушии; но в конце концов мой супруг настоял на своем и вручил ему три или четыре гинеи. На этом и кончился их разговор, и они уже не возвращались к тому, с чего он начался.
Мне, однако, несладко было все это слушать, ибо отныне тучи начали надо мною сгущаться, и, словом, опасность грозила мне со всех сторон. Муж передал мне слова капитана, но, к великому счастью, решил, что тот слышал звон, да не знает, где он, и, пересказывая ему то, что узнал от других, все перепутал; так как муж мой не понял, что хотел сказать капитан, да и капитан, верно, сам не знал, что говорит, то он, то есть мой. муж, решил слово в слово передать мне все, что ему наговорил капитан. О том, как мне удалось скрыть от мужа расстройство чувств, в какое меня поверг его рассказ, я сейчас расскажу, но перед этим я хочу сказать, что если мой муж не понял капитана, а капитан — самого себя, то я зато прекрасно поняла их обоих, и, сказать по чести, встревожилась пуще прежнего. Но тут мне на выручку пришла моя изобретательность, благодаря которой мне удалось на время отвлечь внимание мужа: мы с ним сидели за маленьким столиком подле камина, я потянулась за ложкой, которая лежала на противоположном конце стола, и, как бы от неловкости, сбросила при этом одну из зажженных свечей; тотчас вскочив со стула, я подхватила горящую свечу прежде, чем та упала на пол.
— Ах, — закричала я. — Я испортила свое платье, я закапала весь подол воском!
Таким образом, у меня был предлог оборвать разговор с мужем и позвать Эми. А так как Эми не сразу пришла на мой зов, я сказала мужу: «Друг мой, я должна сбегать наверх и сиять платье, чтобы Эми его тотчас почистила». Муж тоже встал из-за стола, подошел к шкафу, в котором у него хранились деловые бумаги и книги, снял с полки одну из книг и погрузился в чтение.
Как я была счастлива ускользнуть! Я тотчас побежала к Эми и застала ее одну в комнате.
— Ах, Эми! — вскричала я. — Мы погибли.
Едва промолвив эти слова, я разрыдалась и долгое время не могла говорить дальше.
Не могу удержаться, чтобы не рассказать, что все эти происшествия навели меня на благочестивые размышления. Я была поражена этим новым свидетельством справедливости всеблагого промысла, пекущегося обо всех делах человеческих (причем не только у великих, но и у малых мира сего); случай, какого нельзя предвидеть заранее, рассуждала я, способствует тому, что самые тайные преступления становятся явными.
И еще мне пришло в голову, как справедливо, что грех и позор постоянно следуют друг за другом по пятам; что они не только сопутствуют друг другу, но — как причина и следствие — неразрывно связаны между собою; возникни где преступление, тотчас за ним вслед явится огласка, и точно так же, как человеку не дано скрыть первое, ему невозможно избежать последней.
— Что мне делать, Эми? — сказала я, как только почувствовала себя в силах говорить. — Что будет со мною?
И снова разрыдалась с такой силой, что долго не могла продолжать. Эми была вне себя от испуга, но не знала, в чем дело; она принялась уговаривать меня успокоиться, перестать рыдать и поведать ей все.
— Подумайте, сударыня, — увещевала она меня, — неровен час, придет хозяин и увидит, в каком вы огорчении, увидит, что вы плакали, и, уж конечно, захочет знать причину ваших слез.
— Ах, она ему известна и так, — прервала я ее. — Он знает все! Все обнаружилось, и мы погибли!
Мои слова поразили Эми как громом.
— Возможно ли, сударыня? — воскликнула она. — Коли так, то мы в самом деле погибли; но это немыслимо, этого не может быть.
— Увы, — отвечала я, — не только может, но и есть.
И, понемногу успокаиваясь, я рассказала ей, как муж мой повстречал капитана и что тот ему сказал. Эми пришла в такое неистовство, что стала плакать, браниться, выкрикивать проклятья, как безумная, затем — укорять меня за то, что я не дозволила ей убить девчонку, как она в свое время предлагала, твердя, что я сама себя погубила, и все в таком роде. Но я и теперь не соглашалась на то, чтобы ее убили. Одна мысль об этом была мне нестерпима.
Так, в междометиях и бессмысленных восклицаниях прошло около получаса, и мы ничего, конечно, за это время не придумали. Ибо, чему суждено случиться помимо нашей воли, того не предотвратить, а следовательно, и нам было неоткуда ждать спасения. Облегчив несколько душу слезами, я вспомнила, что меня внизу ждет супруг, которого я покинула под тем предлогом, что якобы перепачкала платье воском. Итак, я переоделась и спустилась к нему.
Посидев некоторое время с ним и заметив, что он, против моих ожиданий, не возвращается к своему рассказу, я несколько приободрилась и сама ему о нем напомнила.
— Друг мой, — сказала я, — своей неловкостью я прервала твой рассказ, может, ты его продолжишь?
— О чем? — спрашивает он.
— Да о капитане, — говорю я.
— Да больше, собственно, ничего и не было, — ответил он. — Это все, что я знаю; капитан передал мне какие-то слухи, которые он сам хорошенько не понял, да и пересказал-то он лишь обрывки этих слухов, а именно, что, будучи тяжела, ты не можешь предпринять морское путешествие.
Я убедилась, что мой супруг так ничего и не понял, а решил, что ему передали сведения, которые, пройдя через несколько рук, дошли до него в искаженном виде, и что сущность этих слухов заключалась в том, что ему уже и без того было известно, а именно, что я брюхата; что же касалось его, то он очень надеялся, что слухи эти основательны.
Его неведение было для меня истинным бальзамом, и в душе я заранее проклинала всякого, кто попытается открыть ему глаза; поскольку он не проявил желания вникать в эту историю дальше, считая, что она и яйца выеденного не стоит, я не упорствовала; по всей видимости, сказала я, жена капитана что-то ему обо мне говорила, а он слушал ее вполуха; быть может, она затем принялась сплетничать о ком-нибудь другом, и у него все перемешалось в голове. Таким образом, все сошло как нельзя лучше, и я могла не опасаться, что супругу что-либо известно; то, чего я больше всего страшилась, мне не грозило. Однако две заботы не оставляли меня: первая, как бы мой муж не повстречался с капитаном снова и они не продолжили тот разговор, и вторая — как бы моя неугомонная и дерзкая девица вновь меня не посетила; в последнем случае следовало во что бы то ни стало помешать ее встрече с Эми. Это было первейшей нашей задачей, ибо исход подобной встречи был бы для меня не менее роковым, чем если бы девица знала всю мою историю с начала до конца.
Что касается первого моего опасения, я знала, что капитан пробудет в городе не более недели, так как он уже погрузил товары и судно его, снявшись с якоря, плыло к устью Темзы, а следовательно, капитан должен был в самое короткое время на него вступить; поэтому ближайшей моей заботой было увезти мужа на несколько дней куда-нибудь за город, дабы предотвратить всякую возможность такой встречи.
