Михаил Булгаков - Том 1. Дьяволиада
7
Штамп:
УЧКУЛЬТОТДЕЛ
№ 987.654.321
4 сентября 23 г.
ПЧ-1
Не откажите ускорить ремонт депо под клуб ст. Користовка.
Зав. учкультотделом тов. Стрихнин.
8
Телеграмма.
Принята 15 часов 8 сентября.
На номер 987.654.321 ускорить ремонта не могу той причине что он еще не начинался точка Только что запятая получил разрешение ремонт точка.
ПЧ-1
9
Штамп:
МЕСТКОМ 15 сентября.
ПЧ-1
Просим ответа, почему не начинается ремонт депо под клуб рабочих ст. Користовка.
Подписи:
За председателя Иисус Навин.
За секретаря Румянцев-Задушйский.
11
Рапорт.
В ответ на распоряжение Ваше за номером миллиард доношу, что приступить к ремонту не представляется возможным по двум причинам:
Что здание высокое, так что при побелке люди могут упасть и убиться с высоты об твердый каменный пол.
Невозможно найти людей, коим можно было бы поручить означенный ремонт и двух индивидуумов плотников.
ПД-6 Умнов.
12
Штамп:
ПЧ-1
октября 1923 г.
№ миллиард сто десять.
ПД — Умнову
В отношении Вашем с летучим номером не видно, почему люди падают и убиваются, а равно и почему означенных людей нет.
ПЧ-1
13
Выдержка из письма Могучего Бузыгину от 19 октября 1923 г.
…как же, дорогой Влас, поживает Ваш уважаемый клуб Депо…
14
Копия постановления общего собрания от 1 ноября 1923 г. на ст. Користовка.
Слушали: О ремонте депо
Постановили: Выразить порицание культгерою под клуб. Бузыгину Власу и председателю клуба за бездеятельность.
15
Выдержка из письма жены Бузыгина Могучему.
Штемпель: 5 ноября 1923 года.
…ой, горе мое, запил Влас, как алкоголик…
16
Записка Бузыгина Власа ПД-6 Умнову от 10 ноября 1923 года.
…Сам добровольцем вызываюсь лезть под означенный потолок, белить буду! О чем и сообщаю Вам…
17
Телефонограмма.
Принята 13 часов 11 ноября 1923 года.
Бузыгин Влас рабочий службы тяги станции Користовка упал во время культработы с потолка депо означенной станции запятая разбился до полной потери трудоспособности запятая с переломом рук и ног точка Торжественные похороны с участием двенадцатого ноября 1923 года о чем известить всех рабочих.
За председателя месткома Помпон.
Документы собрал Г.П. Ухов.
«Гудок», 22 ноября 1923 г.
Лестница в рай
(С натуры)
Лестница, ведущая в библиотеку ст. Москва-Белорусская (1 Мещанская улица), совершенно обледенела. Тьма полная: рабочие падают и убиваются.
РабкорРабочий Косин упал удачно. С громом приехал со второго этажа в первый, там повернулся на площадке головой вниз и выехал на улицу. Следом за ним приехала шапка, за шапкой — книжка «Война и мир», сочинение Л. Толстого. Книжка выехала горбом, переплет дыбом и остановилась рядом с Косиным.
— Ну, как? — спросили ожидавшие внизу своей очереди.
— Штаны порвал, — ответил глухо Косин, — хорошие штаны, жена набрала на Сухаревке, — и ощупал великолепный звездный разрыв на бедре.
Затем он поднял произведение Толстого, накрылся шапкой и, прихрамывая, ушел домой.
Вторым рискнул Балчугов.
— Я тебя осилю, я тебя одолею, — бормотал он, прижимая к груди собрание сочинений Гоголя в одном томе, — я, может, на Карпаты в 15-м году лазил и то ни слова не сказал. Ранен два раза… За спиной мешок, а в руках винтовка, на ногах сапоги, а тут с Гоголем, — с Гоголем да не осилить… Я «Азбуку коммунизма» желаю взять, я… чтоб тебя разорвало!.. (он терялся в кромешной тьме)… чтоб вам с вашей библиотекой ни дна ни покрышки!..
Он сделал попытку ухватиться за невидимые перила, но те мгновенно ускользнули из рук. Затем ускользнул Гоголь и через мгновение был на улице.
— Ох! — пискнул Балчугов, чувствуя, что нечистая сила отрывает его от обледеневших ступенек и тащит куда-то в бездну.
— Спа… — начал он и не кончил.
Ледяной горб под ногами коварно спихнул Балчугова куда-то, где его встретил железный болт. Балчугов был неудачник, и болт пришелся ему прямо в зубы.
— …Сп… — ахнул Балчугов, падая головой вниз.
— …те!! — кончил он, уже сидя на снегу.
— Ты снегом… — посоветовали ожидающие, глядя, как Балчугов плюет красивой красной кровью.
— Не шнегом, — ответил Балчугов шепеляво (щеку его раздувало на глазах), — а колом по голове этого шамого библиотекаря и правление клуба тоже… мордой бы… по этой лешниче…
Он пошарил руками по снегу и собрал разлетевшиеся листки «Тараса Бульбы». Затем поднялся, наплевал на снегу красным и ушел домой.
— Обменял книжку, — бубнил он, держась за щеку, — вот так обменял, шатается…
Тьма поглотила его.
— Полезем, что ль, Митя? — робко спросил ожидающий. — Газетку охота почитать.
— Ну их к свиньям собачьим, — ответил Митя, — живота решишься, а я женился недавно. У меня жена. Вдова останется. Идем домой!
Тьма съела и их.
Ф. С-ов.
«Гудок», 12 декабря 1923 г.
Налет
(В волшебном фонаре)
Разорвало черную кашу метели косым бледным огнем, и сразу из тучи вывалились длинные, темные лошадиные морды.
Храп. Потом ударило огнем второй раз, Абрам упал в глубокий снег под натиском бесформенной морды и страшной лошадиной груди, покатился, не выпуская из рук… Стоптанный и смятый, поднялся в жемчужных, рассыпавшихся мухами столбах.
Холода он не почувствовал. Наоборот, по всему телу прошел очень сухой жар, и этот жар уступил место поту до ступней ног. Тогда же Абрам почувствовал, что это обозначает смертельный страх.
Вьюга и он — жаркий страх — залепили ему глаза, так что несколько мгновений он совсем ничего не видел. Черным и холодным косо мело, и проплыли перед глазами огненные кольца.
— Тильки стрельни… стрельни, сучья кровь, — сказал сверху голос, и Абрам понял, что это — голос с лошади.
Тогда он вспомнил почему-то огонь в черной печечке, недописанную акварель на стене — зимний день, дом, чай и тепло. Понял, что случилось именно то нелепое и страшное, что мерещилось, когда Абрам, пугливо и настороженно стоя на посту, представлял себе, глядя в вертящуюся метель. Стрельни? О нет, стрелять он не думал. Абрам уронил винтовку в снег и судорожно вздохнул. Стрелять было бесполезно, морды коней торчали в поредевшем столбе метели, чернела недалеко сторожевая будка, и серой грудой тряпья казались сваленные в груду щиты. Совсем близко показался темный бесформенный второй часовой Стрельцов в остром башлыке, а третий, Щукин, пропал.
— Якого полку? — сипло спросил голос.
Абрам вздохнул, взвел глаза кверху, стремясь, вероятно, глянуть на минутку на небо, но сверху сыпало черным и холодным, винт свивался ввысь — неба там не было никакого.
— Ну, ты мне заговоришь! — сказало тоже с высоты, но с другой стороны, и Абрам чутко тотчас услыхал сквозь гудение вьюги большую сдержанную злобу. Абрам не успел заслониться. Черное и твердое мелькнуло перед лицом, как птица, затем яростная обжигающая боль раздробила ему челюсти, мозг и зубы, и показалось, что в огне треснула вся голова.
— А… а-га-а, — судорожно выговорил Абрам, хрустя костяной кашей во рту и давясь соленой кровью.
Тут же мгновенно вспыхнул Стрельцов — бледно-голубым и растерзанным — в конусе электрического фонарика и еще совершенно явственно означился третий — часовой Щукин, лежавший, свернувшись, в сугробе.
— Якого?! — взвизгнула метель.
Абрам, зная, что второй удар будет еще страшнее первого, задохнувшись, ответил:
— Караульного полка.
Стрельцов погас, потом вновь вспыхнул.
Мушки метели неслись беззлобным роем, прыгали, кувыркались в ярком конусе света.
— Тю! Жида взяли! — резнул голос в темноте за фонарем, а фонарь повернулся, потушил Стрельцова и в самые глаза Абраму впился большим выпуклым глазом. Зрачок в нем сверкал. Абрам увидел кровь на своих руках, ногу в стремени и черное острое дуло из деревянной кобуры.
— Жид, жид! — радостно пробурчал ураган за спиной.
— И другой? — жадно откликнулся бас.
