Анджей Заневский - Безымянная трилогия: “Крыса”, “Тень крысолова”, “Цивилизация птиц”
Выломанные двери магазинов, разбитые окна подвалов. Крысы сегодня везде. Но спрятанной, оставленной людьми пищи очень мало, и изголодавшиеся крысы охотятся друг на друга, загрызают и пожирают себе подобных.
Я выбегаю из магазина и чуть не попадаю прямо под движущуюся стальную гору, которая своей раскраской сливается с цветами улицы. Она урчит, сопит, дымит, фыркает…
Раздавленная, окровавленная крыса. Хвост ещё вздрагивает, подпрыгивает. Голова размазана по асфальту… Она перебегала улицу прямо передо мной.
Я настораживаюсь, все чувства обостряются. Я уже не молод и не так ловок, как раньше, и потому должен бояться, должен уметь предвидеть. Я знаю больше, чем молодые крысы, но при этом остаюсь все тем же — стареющим телом. И только мой страх охраняет и предостерегает меня.
Я перебегаю от дерева к дереву, останавливаюсь у каждого ствола и бегу дальше, дальше. Я помню дорогу, потому что именно здесь я когда-то пробирался к высокому дому моего Друга…
Дом все ближе.
Тротуары засыпаны осколками стекла, тряпками. Кругом валяются останки разбитых машин, трупы — мертвые люди, мертвые крысы.
Да ведь это же живая собака! Тощая псина с высунутым языком пробегает мимо меня… Я отступаю, но она не нападает, хотя я вижу свое отражение в её блестящих испуганных глазах. Тяжело дышащая собака с поджатым хвостом и запавшими боками бежит посреди улицы… Она слепая.
Рев усиливается. Снова темные железные колонны проезжают по городу. Треск автоматных выстрелов. Собака скулит и падает, разорванная надвое. Люди едут дальше. Я знаю, что они там, внутри…
На высохших, выгоревших, замусоренных газонах я чувствую себя в безопасности. Еще чуть-чуть — и я снова буду рядом с моим Другом, рядом со Старым Седым Человеком, позволявшим мне лизать ему руки, забираться на плечи, обнюхивать глаза и губы. Он прикасался к моей голове, к спине, а я не боялся. Осталось совсем немного…
Бетонный блок, ступени,— светло-серые стены — блестящие, гладкие… Я лезу вверх между связками проводов, труб, скоб, стальной проволоки… По следам моих собственных зубов, по запаху засохших испражнений, по плесени, которая разрастается черными пятнами, я узнаю, что уже совсем близко.
Я увижу Его, коснусь, прижмусь, положу голову на теплую ладонь и, слушая шум его текущей по жилам крови, буду ждать его прикосновений — чудеснейшего, пронизывающего восторгом поглаживания, почесывания, ласки.
Щель рядом с канализационной трубой. Я расширяю зубами отверстие в панели, сделанной из опилок. Запах кухонных приправ, луговых трав, его запах…
Нет запаха хлеба, который я когда-то улавливал здесь. Не слышу звуков дыхания, которые дарили мне ощущение безопасности. А этой пыли раньше не было. Падавший в окна свет был ярче…
В ноздри врывается резкий, пугающий смрад. Я оглядываюсь по сторонам, исследую, высматриваю… Прохожу в коридор, из коридора — в комнату.
Он сидит в кресле на колесиках, спиной ко мне.
Я взбираюсь на поручень, прыгаю на спинку кресла и прижимаюсь к седым волосам.
Холодное тело, холодная кожа.
Не слышу шороха струящейся по венам крови и тех внутренних ударов, по которым отличают живых от мертвых. Гнилостный, затхлый запах.
Я спрыгиваю вниз, на сложенные на коленях руки… Вижу глубоко запавшие остекленевшие глаза, высохшее лицо. Он смотрит, но не видит…
Я пищу, тычусь носом, прижимаюсь… Жду сухаря, ореха в тонкой скорлупке, корочки хлеба. Неподвижная, холодная, тихая, прикрытая пледом фигура. Запах смерти.
Я обхожу все знакомые углы, кружу под креслом, взбираюсь на мебель.
Он сидит, глядя в окно, с глазами, которые, как мне кажется, стали больше, чем были раньше, и обнажившимися между высохших губ белыми зубами.
Шум, грохот, тряска, скрежет. Все больше дыма. В окно струей врывается запах гари. Бело-розовый голубь взлетает с карниза и взмывает в небо, нервно хлопая крыльями. Я тычусь носом в завернутые в плед ноги мертвого Друга и торопливо удираю в скрытую за кухонной плитой дыру.
Я скольжу вниз, прыгаю, падаю все ниже и ниже. Я убегаю от опасности, от запаха гари, проникающего даже сюда, от вибрирующего шума, пронзающего меня насквозь — от усов до кончика хвоста.
Вокруг меня все больше серых теней, писка, панического страха. Старые, молодые-, здоровые, больные, исхудавшие, шатающиеся на отощавших лапках и едва научившиеся ходить. Матери тащат в зубах ещё слепое потомство. Все крысы убегают, их гонят вперед неизбежность, потребность, призыв, предчувствие. Быстрее, скорее, вниз, в подземелья и ещё ниже — в спрятанные в глубине пещеры, гроты, реки.
Я выглядываю сквозь подвальное окошко на улицу, туда, где находятся знакомые мне щели. Там толпятся крысы — раздраженные, злые, кусают друг друга. Пробиться поближе к дыре, поближе к спасительному колодцу. Страх заставляет нас драться, отпихивать друг друга, кусать. Страх толкает меня вниз. Сверху на город опускается угрожающий, яркий, белый свет…
Воздух дрожит, земля трясется…
Стены рассыпаются с оглушительным грохотом. Я уже внизу, среди ошеломленных, в ужасе удирающих со всех ног крыс.
Глубже, ниже. Серая масса заполнила туннели и коридоры. Каменные своды дрожат над нами от падающих бетонных блоков, перекрытий, стен. Я переплываю через грязный поток смешанной с пеплом воды, вылезаю на каменный край на противоположной стороне. Все дрожит, трясется, рушится. Но отверстие, которое я ищу, пока ещё цело…
Крысы, тоже знающие эту дорогу, ныряют под каменную плиту.
Вниз, в лабиринт, в коридоры, промытые в камне подпочвенными водами,— к подземной реке, несущей свои воды под фундаментами убитого города.
Вниз. Между стенами, которые некогда здесь стояли, между растрескавшимися камнями проходит тропа нашего бегства от разбуженной людьми стихии, от гибели города, принадлежавшего не только людям, но и нам.
Вернутся ли крысы, как возвращались всегда? Выйдут ли из подземелий, пещер, засыпанных городов, зацементированных лесов, со свалок и кладбищ? Найдут ли в себе силы вновь расселиться по оставленным людьми пепелищам?
Мы из будущего, в том числе и я. Может, и я тоже.
Варшава 1979 — 1994
Цивилизация птиц
Who shall recount the terror of those rained
streets?
And who shall dare to look where all the birds
with golden beaks
Stab at the blue eyes of the murdered saints?
Thomas Merton Figure for an ApocalypseКто расскажет об ужасе, который
царит на опустевших улицах?
Кто осмелится смотреть на то,
как птицы золотыми клювами выклевывают
голубые глаза убиенных святых?
Томас Мёртон. Фигура для АпокалипсисаПредисловие
Уважаемый Читатель!
Идея создания “Цивилизации птиц” возникла у меня много лет назад…
Я закрываю глаза и вспоминаю тот удивительный случай, который произошел со мной в конце сентября 1977 года во время полета во Вьетнам. Я летел в советском самолете на высоте 15 тысяч метров.
Мое путешествие продолжалось больше суток и складывалось из нескольких этапов: сначала я летел из Варшавы в Москву, а уже оттуда — через Кувейт, Бомбей, Рангун и Вьентьян — в Ханой. Из Кувейта мы вылетели на закате. Мы летели над Персидским заливом, и сверху мне было хорошо видно пылающие газовые факелы, которые всегда сопутствуют крупным нефтяным месторождениям и нефтеперерабатывающим заводам. Вокруг сгущалась темнота, на небе ярко светили звезды. Монотонно шумели моторы. Самолет был почти пустой, от приглушенного света и выпитого сразу же после взлета шампанского меня клонило ко сну… И я задремал в глубоком кресле у окна…
Вдруг я почувствовал, как огромный самолет вздрогнул, и ощутил легкое прикосновение — словно птица задела крылом мое лицо. Я открыл глаза, в изумлении протер их…
В окружавшей нас за бортом темноте я увидел огромных прозрачных птиц. Они летели совсем рядом с самолетом, то обгоняли его, то отставали, как будто обнимая своими светящимися крыльями крылья самолета, его фюзеляж: сопла двигателей… Они взмывали ввысь и тут же ныряли во мраке ночи вниз, проникая прямо в салон сквозь обшивку корпуса и иллюминаторы… Всеми органами чувств я ощущал нежность, мягкость, прозрачность их перьев и пуха.
Я еще раз протер глаза и вытаращил их от удивления и страха, потому что мне то и дело казалось, что птицы просто раздавят, растащат наш самолет по частям. Я хотел разбудить моих попутчиков, но они крепко спали, улегшись поперек самолетных кресел.
А я продолжал смотреть дальше… Мы летели вдоль скалистого берега Ирана. Внизу мигали огоньки проходящих Ормузский пролив судов. Птицы летели дальше, точно соревнуясь с самолетом…
