Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
— Сколько времени придется ждать? — спросил Генри.
— Не много, — ответили ему. — Постарайтесь пока думать о чем-нибудь другом.
Осень принесла новую волну злобных нападок. Детье посетил Троаду и объявил, что здание, отрытое Генри, не дворец Приама, а двор троянского крестьянина. Грубее и глупее всех выступил афинянин Комнос, бывший служащий Национальной библиотеки: он обвинил Шлимана в том, что тот подделал троянские древности, а коллекцию глиняных сосудов из разных мест выдал за найденную в Гиссарлыке. Его статья была напечатана в греческой газете «Атеней» в то самое время, когда Генри и Софья ждали, что решит Ареопаг: отдавать или не отдавать туркам троянское сокровище? Не остался в стороне и Французский институт в Париже, его официальный орган внес свою лепту в кампанию травли. Поместила на своих страницах оскорбительную статью кёльнская газета. С уничтожающей критикой шлимановских находок и теорий выступил «ветеран археологии» Вирле д'Ау — участник экспедиции 1830 года в Пелопоннесе. Фрэнк Калверт, сменивший брата на посту американского консула в Чанаккале, раскритиковал находки в английском «Атенеум».
Шлиману досаждали не только вздорные обвинения, но и признания, что он действительно открыл Трою или по крайней мере неведомую дотоле доисторическую культуру, но открыл по чистой случайности. Ему просто повезло, как везет новичкам или дилетантам. Раз в тысячу лет такое случается. При словах «слепая удача» Генри приходил в ярость.
— Удача!.. — отводил он с Софьей душу. — Любимое словцо завистников и недоброжелателей… и невежд. Оно объясняет, почему один добивается чего-то в жизни, а другой—нет. Всего одно слово—и собственная ничтожная жизнь оправдана. Все стрижены под одну гребенку. Удача! Да это…
Софья ласково зажала ему рукой рот.
Война была объявлена.
Шлиман был начеку и отбивался денно и нощно. Софья не знала, когда он спит. На статью в кёльнской газете он ответил по-немецки. Парижскому «Журналь оффисьель»—по-французски, на обвинения турок—по-турецки и по-английски собирался ответить на вторую статью Калверта. Софья заметила, как ни был Генри в первые минуты распален очередным выпадом—он носился по дому, изрыгая проклятия и ломая руки с видом оскорбленной невинности, — в общем, приступ гнева скоро проходил. Он шел к письменному столу и садился писать ответы, опровержения, страницами приводя доводы, подтверждавшие его правоту: вот мнение Чарльза Ньютона, высказанное на заседании Королевского общества древностей; вот его статья, опубликованная в «Академии»; вот статья профессора античности из Вены, Гомперса, он расшифровывал найденные в Трое надписи—оказывается это древние кипрские письмена, а язык—самый настоящий греческий. А вот, пожалуйста, Макс Мюллер в журнале «Академия» воспроизводит троянские письменные знаки и приходит к заключению, что они родственны кипрскому письму.
Только в Англии Шлиман был героем дня. Его «Троянские древности» переводились на английский язык и под названием «Троя и ее руины» скоро должны были увидеть свет. Издатель Джон Мэррей нашел толковую переводчицу Дору Шмитц, а редактором пригласил видного специалиста по античной истории профессора Филипа Смита. Филип Смит написал к книге доброжелательное предисловие, которое заканчивалось словами:
«Имя «Троя» отныне навсегда связано с «великолепными руинами» великого города, стоявшего там, где ему положено стоять в соответствии с исторической традицией, — города, который был разграблен врагами и сожжен дотла».
Но самым приятным было приглашение влиятельного Королевского общества древностей прочитать лекцию на его заседании 24 июня 1875 года; премьер-министр Уильям Гладстон великодушно предложил представить Шлимана членам общества—уже одно это обещало лектору благосклонный прием. К этому времени ожидался и выход книги «Троя и ее руины». Генри был наверху блаженства.
— После Англии, Софья, проедемся по континенту, тем более что это каникулярное время: побываем в Голландии, Венгрии, Дании, Швеции, Австрии, Германии, проведаем мою родню. На этот раз ты не заскучаешь в музеях: ты увидишь экспонаты, родственные нашим находкам в Трое.
У Софьи радостно заблестели глаза.
— Хорошо бы взять с собой Андромаху! И Калипсо— присмотреть за ней, когда мы будем заняты.
Генри был в ударе.
— Решено. А в Париж на недельку пригласим к себе Спироса.
В последних числах сентября семь судей Ареопага обнародовали свое решение. Не вникая в существо дела, они ограничились перечислением юридических ошибок и на этом основании отменили решение апелляционного суда.
Адвокаты Константинопольского музея подали новый иск в суд первой инстанции. На этот раз суд постановил, что Генри Шлиман нарушил одно из условий договора, и распорядился произвести экспертную оценку троянского сокровища, дабы определить сумму, половину которой доктор Шлиман обязан выплатить Оттоманской империи.
Турки с этим решением не согласились. Они снова обратились в апелляционный суд, требуя все золота.
Десятого октября апелляционный суд отклонил этот иск Константинопольского музея, и 21 ноября три эксперта, назначенные судом первой инстанции, представили оценку золота, сделанную по описи в «Троянских древностях», — Генри близко не подпустил их к сокровищу. Включая мраморного Аполлона, сумма составила свыше четырех тысяч долларов.
Шлиман не задумываясь согласился уплатить туркам половину. Это прекращало тяжбу.
Кончились их муки.
6Приближалась зима. При свете неярких уличных фонарей торговцы продавали жареные каштаны, зачастили проливные дожди. А у Шлиманов был праздник. Софья отправила с посыльным и кучером приглашения на обед всем, кто поддержал Генри в трудные минуты хотя бы издали. На радостях она пригласила даже Луизу Бюрнуф.
Хотя турецкое правительство и не приняло в штыки судебное определение, оно увидело в нем лишь желание греческого суда не ссориться с султаном. Турки, без сомнения, не были расположены удовлетвориться двумя тысячами долларов компенсации. Первый секретарь турецкого посольства сообщил Шлиману, что в Афины едет новый посол, Фотиадис-бей, которому поручено выработать более справедливое и удовлетворительное соглашение.
— Они знают, чего я хочу, — сказал Генри Софье, — Возобновления фирмана. Знают, что мне не терпится завершить раскопки Трои и что ради нового фирмана я готов пойти на многое. Я предложил им восемь тысяч долларов на реконструкцию музея. Думаю, они понимают, что это и есть справедливое решение.
— Если они это понимают, то зачем тогда посылать Фотиадиса-бея? — возразила Софья. — Могли бы просто напомнить тебе о твоем обещании.
— Я сделал свое предложение, когда шел суд и судьба сокровища висела на волоске. А теперь я могу уплатить им две тысячи долларов—и дело с концом.
Софья положила ему руки на плечи и глубоко заглянула в глаза.
— Давай примем Фотиадиса-бея с открытым сердцем. Помнишь, как говорят на Крите? Доброе имя дороже денег.
Но только к апрелю 1875 года, вконец истрепав им нервы, все дела с Турцией уладились. В этих проволочках не были повинны ни Фотиадис-бей, ни министр просвещения Сафвет-паша, которого вполне удовлетворили восемь тысяч долларов Шлимана в придачу к двум тысячам долларов штрафа. Помехи чинил доктор Филип Детье, чье положение сильно пошатнулось после отозвания в Константинополь. Во время этих почти пятимесячных переговоров они находили душевный покой на Акрополе, часами наблюдая, как рабочие разбирают Венецианскую башню, обращаясь с древними плитами точно с хрупким стеклом.
Генри заранее распорядился Насчет европейского путешествия. Их комнаты в отеле «Чарииг-Кросс» были удобные и уютные; друзья прислали майские цветы, горничная поставила их в гостиной в высокие вазы. Софье понравился Лондон. Погода была прохладная, но приятная. По-английски Софья говорила с легким акцентом.
— Как, впрочем, все англичане, — сказал она себе в утешение.
Генри и его давние знакомые из конторы Шредера показали Софье Лондон: Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец. Лондонский Тауэр, рынок на Петтикоут-Лейн, мосты через Темзу. Каким оборвышем были Афины по сравнению с
Лондоном! Ее поразило множество прохожих на улицах, все одеты в темное, на всех дождевики, в руках неразлучный зонтик, ни одного кафе под открытым небом. Чарльз Ньютон в ответ на прошлогоднее гостеприимство показал Генри и Софье сокровища своего музея, устроил в их честь обед. Восхищаясь «мраморами лорда Эльджина», Софья негодовала: их место в Парфеноне, на родине! На другой день посетили палату общин—Гладстон распорядился провести их на галерею для публики. Бурные парламентские дебаты развеяли ее вчерашнюю досаду в музее. В перерыве между утренним и вечерним заседаниями Гладстон пригласил их на залитую солнцем веранду, выходящую на Темзу, где Софья познакомилась с несколькими министрами и заодно отведала чаю и клубники со взбитыми сливками.
