Мигель Астуриас - Глаза погребённых
— В какой срок? — спросил негр. — Выровнять все? — И покачал головой как-то по-птичьи. — My God. Двух дней хватит, если дождик перестанет…
От нахлынувшего ливня Боби нашел убежище в ближайшей лачуге, у входа в которую наткнулся на грязного-прегрязного мальчишку, похожего не то на призрак, не то на дождевого червя, ползшего по земле. У Боби он не вызвал ни жалости, ни отвращения. Страх. Он испугался, потому что наступил на него. Малыш закатился плачем. Разглядеть его было нельзя, слышен был только его рев. Теперь он хныкал где-то в углу. Вошел негр, вымокший до нитки. Он быстро освоился в темноте, воскликнул что-то похожее на «just a minute!»[93] и подошел к плачущему ребенку.
— Ну-ну, де-е-точка!.. Ну-ну, де-е-точка… — затянул он, а руками будто качал колыбель. — Ну-ну, де-еточка, де-е-точка, не плачь, не плачь… де-е-точка!..
Малыш выдохся, успокоился и теперь, по-зверушечьи блестя глазенками, с удивлением озирался, пытаясь понять, что происходит.
— Папа знаю, — с трудом изъяснялся по-испански негр, — мама знаю… Папа работай, срезать банан. Мама ушла, унесла обед, ребеночек один, но не плачь, больше не плачь, де-е-точка, не плачь!..
— Please one moment… — сказал Боби негру, который подхватил малыша на руки и вышел туда, где хлестал ливень, сверкали молнии и грохотал гром.
В клубе «Христианских братьев» пропагандистки «Благостной вести» — в своей небесного цвета униформе напоминавшие сизых голубей, — пережидая дождь, жевали резинку или курили сигареты; после дождя они снова должны были идти распространять библейские тексты.
Боби ворвался, как мокрая борзая, оставляя на щелястом полу следы грязных башмаков, с пиджака и брюк лились струйки воды.
Задыхаясь, словно утопающий в водах бурной реки, он начал дико орать.
Сизые голубки встрепенулись. Боби показался им пророком, явившимся с неба в образе незнакомого юноши.
Они пошептались, затем одна из них, самая молоденькая, отважилась пойти вместе с Боби, прикрывшись дождевиком и огромным зонтом — собственностью па- стора, который воспользовался тем, что из-за грозы рабочие не могли работать, и просвещал их насчет вечной жизни.
Пастор спросил, с кем это ушла мисс Черри — ее едва видно было под зонтиком. Услышав, что ее спутник — Мейкер Томпсон-младший, ужасный внук ужасного деда, пастор воскликнул:
— Greatly honored, to be sure!...[94]
Мать малыша уже вернулась домой и беседовала с негром. У нее были огромные глаза и туго заплетенные косички: на огромном животе юбка вздернулась спереди, а сзади свисала, как утиный хвост; блузку оттягивали всевозможные четки, крестики и освященные медальончики. Ребенка она держала на руках.
Боби вошел в лачугу, рассказывая на ходу мисс Черри, как он увидел этого ребенка, — одного, покинутого, ползавшего по земле. Мать, не понимая, что говорит по-английски этот юный наглец, но предположив, что он, по-видимому, обвиняет ее в чем-то и, очевидно, потребует какой-нибудь штраф, стала объяснять, что ей не с кем оставить ребенка, а она должна носить обед мужу, работающему на плантациях.
После тропического ливня поля впитывали последние лучи солнца — косые, скользящие лучи закатного солнца. Когда солнце заходит в горах, не испытываешь ощущения, что оно исчезает навсегда. А на побережье кажется, что оно тонет в океане и уже никогда не поднимется больше, что сегодня был его последний день, что покидает оно землю навечно.
Отец малыша — мать укачивала сынишку — вошел, пошатываясь, пьяный от усталости. Он наотрез отказался отвечать на вопросы Боби и стал говорить с мисс Черри.
Вдруг, круто повернувшись к Боби, он закричал:
— А в конце концов, какого дьявола вам здесь нужно, сопляк, какое вам дело до того, как мы живем? Это я вам говорю, хоть вы ни черта не понимаете и умеете только болтать по-английски с этой сукой гринго, что пришла с вами. Единственное, о чем я вас прошу, — не делайте нам подачек. Лучше сдохнуть, чем получать ваши подачки. Работать здесь, в таких условиях…
— Shut up!..[95] — завопил Боби.
Негр встал между ними и взял Боби под руку.
— Пошли, — сказал он ему, — каток ждать!..
— Уже темно, — пожаловался Боби, его все еще трясло от ярости.
— Мне нет важность!..
И каток, испещренный звездами, покатился по теням, подминая их под себя, утрамбовывая и размельчая, — негр, сидевший рядом с ужасным внуком ужасного деда, словно намеревался выровнять саму ночь, звездную и все же темную…
XXII
— Привет, Пьедрасанта — мошка высшего ранга!
— Что делать, дружище, нет клиентов — вот и остаются одни мошки… — отвечал дон Ихинио; он было опустился на колени позади стойки своего заведения «Золотой шар» — тут у него и магазинчик, и продажа в розлив спиртного и пива. Он искал бутылку с уксусом, вернее, пробку от пустой бутылки из-под уксуса. Однако, подняв голову и увидев вошедшего, он тотчас же встал, правда, из-за ревматизма не столь поспешно, как ему хотелось бы, всплеснул руками и воскликнул:
— Вот уж не думал, что сам сеньор комендант полиции окажет честь моему дому! Он же не посещает бедняков!
— Хорош бедняк — румянец во всю щеку…
— Румянец! Румян, как боров, сеньор комендант, как боров, которого откармливают на убой. Что за жизнь! Дела в заведении идут из рук вон плохо, видите сами. Открываю, закрываю, а продавать некому. Скверно! Все просят в кредит, и я ничего не могу с ними поделать, приходят и не платят. Уж сколько домов я приобрел бы, если бы выжал все эти долги! Надеюсь, вы выпьете чего-нибудь… У меня есть все — от шоколада до настойки санчомо…[96]
Комендант, прикрыв рукой рот, зевнул — зевнул с таким шумом, будто поезд вышел из туннеля зевка, — взглядом обвел полки, заставленные бутылками.
— Вин, как вы видите, полным-полно… а продается только гуаро, гуаро и опять гуаро…
— А чего вы хотите, мой друг? Что им еще делать после работы, да если люди работают, как скоты, день-деньской? Только выпить…
— Ай, комендант, но вы не представляете себе, как они пьют! Лишь тот, кто видит их здесь каждый день, знает, сколько они пьют. Пьют от отчаяния. От полного отчаяния. Ни искры радости, ни удовольствия…
— Чтобы убить самого себя…
— Именно, и в конце концов, как ни жаль, становятся пьянчугами.
— Тоба!.. Тоба!..
— Опять притащился этот несчастный учитель! Две недели пьет напропалую и все время твердит: Тоба!.. Тоба!.. Виктореана, должно быть, увела его собутыльника; заливал он тут с одним… у нее живет… некий Раскон! Что закажете, комендант, что вам нравится?
— Ничего, Пьедрасанта. Выпью, пожалуй, пивка, похолоднее. Плачу наличными.
— Оставьте счет! Неужто я буду брать за пиво у представителя власти!
— Нет, сеньор, я здесь не как представитель власти — не путайте божий дар с яичницей, — а как частное лицо.
Комендант полиции встал у стойки, ближе к двери — здесь, на этих оцинкованных полутора метрах, Пьедрасанта предлагал клиентам любое спиртное или пиво.
— Мне нравится с пеной, — сказал комендант, высоко подняв бутылку и направляя струю жидкости в бокал, — и с крупной солью…
— Как угодно, пожалуйста, соль… А я выпью с вами бренди.
— Вы что-то скисли…
— Вчера вечером зашли сюда кое-кто из друзей, рассказали… они из «Тропикаль платанеры»… кажется, что… не знаю, уже сообщали вам или нет… дела на Северном побережье идут из рук вон плохо, никак не могут там договориться, ни по-хорошему, ни по-плохому, и у нас здесь, комендант, здесь тоже затевается что-то…
— Что?
— Не знаю…
— Бутылочка пуста, давайте-ка откроем другую…
— Не другую, а другие, сказал бы я. Ведь у вас, комендант, не на одну места хватит…
— Прямо-таки арена для боя быков, слава господу богу… — пошутил комендант, погладив круглый живот, обтянутый топорщившимся, как накрахмаленная юбка, широким мундиром; на руке кроваво сверкнул большой перстень с гранатом. — Затевается что-то… — повторил он слова Пьедрасанты, задумчиво вращая бокал с пивом на оцинкованной стойке.
Пьедрасанта принес на тарелке ломтики сыра и оливки, по-прежнему не упуская из поля зрения пьянчужку, который сначала взывал к Тобе, а теперь задремал за столиком, усеянным мошками.
— Здесь всегда можно узнать много новостей, вам; следовало бы почаще сюда заглядывать. Однако сегодняшняя новость — самая сенсационная. Все эти дни здесь ждали приезда сенатора, но внезапно появилось какое-то начальство из Компании, говорят, он словно с цепи сорвался, чуть не уволил управляющего, а вместе с ним нескольких чиновников. Кто его знает, как из всего этого выпутается управляющий.
— Какая-нибудь растрата?
— Какая там растрата! У них растраты не в счет, миллионами ворочают. Игра…
