Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. I.Возраст зрелости
Даниель застыл, руки прижаты к телу, вид жалкий. «Почему ему взбрело в голову каяться именно передо мной?» – жестко подумал Матье. Он понимал, что должен найти нужные слова, но погрузился в глубокое, парализующее безразличие. Все казалось ему в ту минуту таким естественным, таким нормальным: он негодяй, а Даниель – гомосексуалист, все в порядке вещей. Наконец он сказал:
– Ты можешь быть кем хочешь, это меня не касается.
– Конечно, – высокомерно улыбнулся Даниель. – Конечно же, это тебя не касается. У тебя достаточно забот с собственной совестью.
– Тогда зачем ты мне это сказал?
– Я... я хотел посмотреть, какое впечатление это произведет на такого человека, как ты, – сказал, откашлявшись, Даниель. – И потом, теперь есть кто-то, кто знает, возможно, мне... мне удастся поверить в это самому.
Он позеленел и говорил с усилием, но продолжал улыбаться. Матье не мог вынести этой улыбки и отвернулся.
Даниель усмехнулся.
– Это тебя удивляет? Это нарушает твои представления о гомосексуалистах? Матье живо поднял голову.
– Не пыжься. Ты жалок. Не стоит пыжиться передо мной. Возможно, ты сам себе отвратителен, но не более, чем я себе, мы друг друга стоим. Впрочем, – подумав, сказал он, – именно поэтому ты мне и исповедуешься. Это должно быть менее тяжко – исповедоваться перед подонком; а облегчение от исповеди все равно есть.
– Ax ты, маленький лукавец! – развязно – Матье прежде такого не слышал – сказал Даниель.
Они замолчали. Даниель смотрел прямо перед собой, неподвижно и тупо, как это делают старики. Матье пронзило острое раскаяние.
– Но если ты такой, то зачем ты женишься на Марсель? – спросил Матье.
– Это тут ни при чем.
– Я... я не могу тебе позволить жениться на ней. Даниель выпрямился, и его зеленовато-сизое лицо пошло багровыми пятнами.
– Вот как? Не можешь?– высокомерно спросил он. – А как ты мне помешаешь?
Матье, не ответив, встал. Телефон был на письменном столе. Матье набрал номер Марсель. Даниель с иронией смотрел на него. Наступило долгое молчание.
Матье вздрогнул.
– Алло! Это Матье. Я... послушай, мы были идиотами. Я хочу... алло! Марсель? Ты меня слушаешь? Марсель! – в ярости крикнул он. – Алло!
Ответа по-прежнему не было. Он потерял голову и крикнул в трубку:
– Марсель, я хочу на тебе жениться!
Наступило короткое молчание, потом что-то вроде лая на другом конце провода и короткие гудки. Какое-то время Матье сжимал трубку, затем тихо положил ее на стол. Даниель, не говоря ни слова, смотрел на него, но выглядел он отнюдь не торжествующе. Матье сделал глоток рома и сел в кресло.
– Ладно!
Даниель улыбнулся.
– Успокойся, – утешающе сказал он, – гомосексуалисты обычно становятся прекрасными мужьями, это общеизвестно.
– Даниель! Если ты женишься на ней ради красивого жеста, ты испортишь ей жизнь.
– Не тебе бы говорить, – оборвал его Даниель. – Знаешь, я женюсь на ней вовсе не ради красивого жеста. Прежде всего она хочет ребенка.
– А... А она знает?
– Нет!
– Так почему ты женишься на ней?
– Потому что мы с ней друзья. Голос его звучал неубедительно. Они налили себе еще, и Матье упрямо произнес:
– Не хочу, чтобы она была несчастной.
– Клянусь, я сделаю все для ее счастья.
– Она думает, что ты ее любишь?
– Вряд ли. Она предложила жить у нее, но мне это не подходит. Я поселю ее у себя. Вероятно, чувство мало-помалу возникнет – так мы думаем.
Он добавил с вымученной иронией:
– Я ведь собираюсь скрупулезно выполнять супружеские обязанности.
– Но как же... – Матье сильно покраснел. – Разве ты любишь и женщин тоже?
Даниель как-то странно фыркнул:
– Не особенно.
– Понятно.
Матье опустил голову, и слезы стыда навернулись ему на глаза. Он проговорил:
– Я сам себе стал противен еще больше с тех пор, как узнал, что ты женишься на ней. Даниель выпил.
– А, – сказал он рассеянно и бесстрастно, – я думаю, ты должен чувствовать себя довольно мерзко.
Матье не ответил. Он сидел, опустив глаза: «Он гомосексуалист, а она выйдет за него замуж».
Он расставил руки и поскреб каблуком паркет: он ощутил себя загнанным в угол. Внезапно он почувствовал неловкость, он подумал: «Даниель на меня смотрит» – и поспешно поднял голову. Даниель действительно смотрел на него, да с такой ненавистью, что у Матье сжалось сердце.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросил он.
– Ты знаешь!–сказал Даниель.–Ты тоже знаешь!
– Ты бы, наверное, не остановился перед тем, чтобы пустить мне пулю в лоб?
Даниель не ответил. Вдруг Матье обожгла невыносимая мысль.
– Даниель, ты ведь женишься на ней, чтобы наказать себя?
– Ну и что? – равнодушно пробормотал Даниель. – Это касается меня одного.
Матье схватился за голову.
– Боже мой! – воскликнул он.
Даниель быстро добавил:
– Это не имеет никакого значения. Во всяком случае, для нее.
– Ты ее ненавидишь?
– Нет.
Матье грустно подумал: «Это меня он ненавидит».
Даниель снова заулыбался.
– Допьем бутылку? – предложил он.
– Допьем, – согласился Матье. Они выпили, и Матье почувствовал, что хочет курить. Он взял в кармане сигарету и закурил.
– Послушай, – сказал он, – меня не касается, кто ты. Даже теперь, когда ты мне об этом сказал. И все-таки кое-что я хотел бы у тебя спросить: почему тебе стыдно?
Даниель отрывисто засмеялся:
– Я ждал этого вопроса, мой дорогой. Мне стыдно быть гомосексуалистом именно потому, что я гомосексуалист. Я знаю, что ты мне скажешь: «Я бы на твоем месте не стыдился, я бы добивался своего места под солнцем, эта склонность не хуже любой другой» и т. д. Только это меня не трогает. Я знаю, что ты мне все это скажешь именно потому, что ты сам не такой. Все гомосексуалисты стыдятся, это в их природе.
– Но разве не лучше было бы... принять себя таким, как есть? – робко спросил Матье.
Даниель, казалось, разозлился.
– Ты мне об этом скажешь в тот день, когда согласишься остаться негодяем, – жестко отрубил он. – Нет. Гомосексуалисты, которые хвалятся этим, которые афишируют это или просто с этим смирились... мертвецы: они убили себя из-за того, что стыдились. Я такой смерти не хочу.
Но он, казалось, успокоился и без ненависти посмотрел на Матье.
– Я всего лишь слишком себя принял, – мягко продолжал он, – я себя очень хорошо знаю.
Разговор был исчерпан. Матье закурил другую сигарету. На дне его бокала осталось немного рома, и он его допил. Даниель внушал ему ужас. Он подумал: «Через два, через четыре года... стану ли я таким?» Ему вдруг захотелось поговорить с Марсель: только ей одной он мог рассказать о своей жизни, своих страхах, своих надеждах. Но он вспомнил, что больше никогда ее не увидит, и его неутоленное, неназванное желание медленно превратилось в отчаяние. Он был одинок.
Даниель, казалось, размышлял: его взгляд остановился, губы время от времени приоткрывались. Он коротко вздохнул, и что-то дрогнуло в его лице. Он провел рукой по лбу: вид у него был удивленный.
– Сегодня я все-таки попался, – сказал он вполголоса.
У него мелькнула странная улыбка, почти детская, которая выглядела неуместной на оливковом лице, где плохо выбритая щетина отсвечивала синевой. «Это правда, – подумал Матье, – на сей раз он на пределе». Ему вдруг пришла мысль, стиснувшая его сердце: «Он свободен». И ужас, который внушал ему Даниель, вдруг смешался с завистью.
– Ты должен быть в странном состоянии, – сказал он.
– Да, я в странном состоянии, – согласился Даниель.
Все еще добродушно улыбаясь, он сказал: – Дай мне сигарету.
– Ты разве куришь? – спросил Матье.
– Нет, только одну. И только сегодня. Матье быстро произнес:
– Я хотел бы быть на твоем месте.
– На моем месте? – без особого удивления переспросил Даниель.
– Да.
Даниель пожал плечами.
– В этой истории по всем позициям выиграл ты.
Матье горько усмехнулся. Даниель пояснил:
– Ты же свободен.
– Нет, – покачав головой, сказал Матье. – Бросить женщину еще не значит обрести свободу. Даниель с любопытством поглядел на него.
Однако сегодня утром ты, кажется, считал именно так.
– Не знаю. Это неясно. Все неясно. Истина в том, что я бросил Марсель н и р а д и ч е г о.
Он задержал взгляд на оконных шторах, колыхавшихся от ночного ветра. Он устал.
– Ни ради чего, – повторил он. – Во всей этой истории я играл роль только отказа и отрицания: в моей жизни больше нет Марсель, но есть остальное.
– Что же?
Матье неопределенно махнул рукой в сторону письменного стола.
– Ну, все это, все остальное.
Он был околдован Даниелем. Он подумал: «Значит, это и есть свобода?» Даниель д е й с т в о в а л, он уже не может вернуться назад: ему должно казаться странным чувствовать за собой беспричинный поступок, которого он и сам уже почти не понимает и который перевернет его жизнь. А я все делаю ни ради чего; можно подумать, что у меня украдут результата! моих действий; все происходит так, словно я всегда могу начать сначала. Не знаю, что бы я отдал, лишь бы совершить непоправимый поступок».
