Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты
Еще больнѣе читать критику на сочиненія хорошія. Хотѣлось бы знать, кто разбираетъ сочиненія Дружинина, Григоровича, Тургенева, Гоголя, Гончарова, совѣтуетъ имъ, жалѣетъ о нихъ и желаетъ имъ? Все этотъ роковой «мы». Онъ не выдетъ изъ своего инкогнито, потому что, ежели бы изъ величественнаго «мы» вдругъ вышелъ какой нибудь NN, который когда-то въ 30 годахъ написалъ дурную повѣсть и судитъ теперь о первостепенныхъ писателяхъ, всѣ бы сказали, что это просто смѣшно, и подлѣ самой фамиліи его поставили вопросительный знакъ въ скобкахъ.
Хотя выходящія на литературное поприще, какъ и на сцену, подвержены суду всѣхъ, но свистать не позволено, такъ и не должно быть позволено говорить личности и дѣлать пасквили. Что есть личность и пасквиль, я опредѣлилъ выше.
Итакъ, я требую 2 важныхъ перемѣнъ. 1-е, чтобъ не говорили такихъ вещей про NN, разбирая его сочиненіе, которыя нельзя сказать ему въ глаза, и слѣдовательно говорить, что сочиненіе безсмысленно, что желаемъ то-то въ сочиненіи, жалѣемъ или совѣтуемъ Господамъ NN. — все это не должно существовать.
Можетъ быть, скажутъ, что это совершенно условно, что можно сказать въ глаза — какому литератору? и какой критикъ? и въ какихъ они отношеніяхъ? Ежели вы не хотите допустить, отвѣчу я, чувства приличія, которое должно быть у каждаго человѣка, то разсматривайте всякое сочииеніе безъ всякаго отношенія къ его автору. И уничтожили бы форму «мы». Мнѣ кажется, что форма эта есть нарочно выдуманная и утвержденная обычаемъ личина,[152] подъ которой удобнѣе пишутся пасквили. Еще желалъ бы я, чтобы уничтожили въ скобкахъ вопросительные и восклицательные знаки. Они ровно ничего не значатъ безъ объясненія, а ежели есть объясненіе, то ихъ не нужно. — Вотъ перемѣны, которыхъ требуютъ приличія. О смѣшномъ, какъ-то: напыщенности и фигурности выраженій и о философскихъ терминахъ, которые вклеиваютъ въ критику, желая объяснить мысль и, напротивъ, показывая неясность на этотъ счетъ мысли критика, я не буду говорить.[153] Теперь поговорю о томъ, какихъ измѣненій требуетъ справедливость въ критикѣ.
(Я никакъ не полагалъ, чтобы цѣлью критики было изложеніе свойствъ и недостатковъ самого автора и чувствъ, подъ вліяніемъ которыхъ онъ писалъ.) Согласитесь со мной, Милостивые Государи, что критика — двоякая, ироническая и серьезная. Это раздѣленіе, взявъ первый журналъ, въ отдѣлѣ библіографической хроники сдѣлаетъ всякій; даже въ одной и той же статьѣ можно указать мѣста, гдѣ кончается серьезная и начинается ироническая. — По расположенію самого критика, согласитесь тоже, что критику можно также легко раздѣлить на пристрастную «за» и пристрастную «противъ». Слѣдовательно, мы можемъ соединить оба раздѣленія, и логика указываетъ намъ, что должно существовать:
1) Ироническая — пристрастная за
2) Ироническая — пристрастная противъ
3) Серьезная — тоже за
4) Серьезная — тоже противъ.
Но первое соединеніе не можетъ существовать. Остаются 3 рода, имянно: ироническая — противъ, серьезная — за и серьезная — противъ. Ироническая, слѣдовательно, можетъ быть только пристрастна противъ, и поэтому не удовлетворяетъ цѣли критики — дать ясное и по возможности вѣрное понятіе о предметѣ — не есть критика, a правильнѣе можно назвать насмѣшкой надъ сочи[нителемъ]. Но такъ какъ извѣстно, что нѣтъ вещи, не подверженной насмѣшки, то на ея сужденіе нельзя полагаться.
<Остаются два послѣдніе рода, хотя не совершенные, выкупающіе свои недостатки тѣмъ, что сужденія ихъ не могутъ быть безразсудны и противорѣчащи.>
Сенковскій ввелъ обычай смѣяться надъ книгами въ отдѣлѣ Библіографической Хроники, и этотъ отдѣлъ былъ дѣйствительно очень забавный, но нисколько не удовлетворялъ своему назначенію — дать понятіе о ходѣ литературномъ, о значеніи и достоинствѣ новыхъ книгъ.
Теперь этотъ обычай такъ укоренился, что все остроуміе сотрудника Журнала устремлено преимущественно на этотъ отдѣлъ, тогда какъ въ критикѣ, ежели логика не обманываетъ меня, должна быть исключена всякая шутка и забавная выходка, какъ пристрастная противъ. Критика есть вѣщь очень серьезная. Ежели скажутъ: «никто не будетъ читать критику и Библіографическую Хронику, что за бѣда — по крайней мѣрѣ не будутъ читать несправедливостей, а ежели такъ много остроумія у сотрудниковъ, что некуда дѣвать, пусть составятъ особый отдѣлъ подъ названіемъ[154] Б. И. или пусть пишутъ анекдоты. Итакъ, я требую уничтоженія личностей, формулы «мы», скорописныхъ буквъ и всѣхъ насмѣшекъ.
Что же будетъ тогда критика? скажутъ мнѣ. Будетъ критика, а не анекдоты. Чтобы показать, какъ по моему мнѣнію не нужно писать и какъ нужно, я возьму изъ своей повѣсти главу, хоть «Разлуку» и буду ее критиковать трояко: пристрастно за, пристрастно противъ и иронически. Я этимъ хочу показать отношенія между этими родами. Несмотря на большой или меньшій талантъ, пропорція останется та же.
————
ЮНОШЕСКИЕ ОПЫТЫ.
[ДЕТСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ.]
I.
[ИЗ УЧЕНИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ 1835 г.]
Орелъ, царь птицъ. Говорятъ о немъ, что одинъ малчикъ сталъ дразнить, но онъ рассердился на него и заклевалъ его.
2. СоколъСоколъ есть очень полезная птица она ловитъ газелей. Газель есть животное которое бегаетъ очень скоро, что собаки не могутъ его поймать, то соколъ спускаеться и убиваетъ.
————
*II.
[ПОЗДРАВИТЕЛЬНЫЕ СТИХИ.]
1840-года 12 Генваря
Милой ТетинькѣПришелъ желанный день счастливый,
И я могу вамъ доказать
Что не дитя я молчаливый
Когда меня ласкала мать. —
. . .
Теперь я ясно понимаю
Все что вы сдѣлали я знаю
Для насъ пожертвовали собой
И добрымъ сердцемъ и душой. —
. . .
Теперь я счастіе понимаю
Которымъ день сей подарилъ
Отъ всего сердца вамъ желаю
Чтобъ Богъ за всѣ труды благословилъ. —
. . .
Теперь еще разъ можетъ быть
Фортуна къ намъ опять заглянетъ
Веселье прежнихъ дней настанетъ
И мы счастливо будемъ жить.
. . .
Я какъ залогъ счастливыхъ дней
Съ восторгомъ день сей принимаю
Потокъ жизни вамъ желаю
Чтобъ былъ прозрачнѣй и свѣтлѣй. —
————
*III.
A ma chère Tante.
