Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты
Можетъ быть, я ошибался, но я останавливалъ себя всегда, когда начиналъ писать изъ головы, и старался писать только изъ сердца.
Еще я долженъ вамъ признаться въ одномъ странномъ предубѣжденіи. По моему мнѣнію, личность автора, писателя (сочинителя) — личность анти-поэтическая, а такъ какъ я писалъ въ формѣ автобиографіи и желалъ какъ можно болѣе заинтересовать васъ своимъ героемъ, я желалъ, чтобы на немъ не было отпечатка авторства, и поэтому избѣгалъ всѣхъ авторскихъ пріемовъ — ученыхъ выраженій и періодовъ.
*№ 34 (II ред.).
Обращеніе къ читателямъ: какого я себѣ воображаю читателя, и почему нужно воображать себѣ читателя. Я пишу изъ сердца — извините грубый слогъ. Я пишу автобіографію, извините, что нѣтъ авторскихъ пріемовъ.
Милостивые Государи!
Я выступаю на литературное поприще съ великой неохотой и отвращеніемъ. Чувство, которое я испытываю, похоже на то, съ которымъ я обыкновенно вхожу въ публичныя мѣста, куда пускается всякій народъ, и гдѣ я могу безъ всякой причины получить отъ пьянаго или безумнаго оскорбленіе. Почему? Потому что вы, Милостивые Государи, для меня тѣ, отъ которыхъ на литературномъ поприщѣ я боюсь получить оскорбленiе. Слово оскорбленіе я говорю здѣсь совсѣмъ не въ переносномъ смыслѣ, но въ прямомъ: т.-е. я не назову оскорбленіемъ, ежели вы задѣнете мое авторское самолюбіе, но я говорю о личномъ оскорбленіи, котораго я вправѣ бояться съ вашей стороны. Когда вы пишете критику на какое нибудь сочиненіе въ журналѣ, вы безъ сомнѣнія имѣете въ виду то, что авторъ того сочиненія прочтетъ вашу критику. (И даже, ежели вы захотите признаться откровенно, разсчитывая впечатлѣніе, которое произведетъ на читателей ваша критика, вы изъ всѣхъ читателей имѣете болѣе всего въ виду автора, а иногда его однаго.)
Писать или говорить такія вѣщи про какое-нибудь лицо, которыя вы не скажете ему въ глаза и не напишете ему, значитъ говорить оскорбительныя вещи.
Говорить эти вещи въ глаза или писать къ нему, значитъ оскорблять то лицо.
Писать эти вещи въ журналахъ — то же, что говорить въ глаза или писать къ нему письмомъ, потому что, когда вы пишете критику, вы имѣете въ виду личность автора.
Писать къ лицу оскорбительныя вещи и не подписывать, называется пасквиль. Слѣдовательно, критикуя NN, ежели вы говорите про него такія вѣщи, которыя не скажите ему въ глаза, значитъ, что вы пишете пасквиль.
Про сочиненіе, которое вы критикуете, вы все скажете въ глаза автору, не стѣсняясь ни чемъ — вы скажите, что книга дурна, что мысль несправедлива, что ссылки невѣрны, что языкъ неправиленъ, что правила орѳографіи не соблюдены, но вы не скажете автору: «ваша книга глупа», потому что глупую книгу можетъ написать только глупый человѣкъ, между тѣмъ какъ дурную можетъ написать хорошій человѣкъ; вы не скажете, что безсмысленно, что писалъ ее неучь. Однимъ словомъ, вы будете говорить о книги, а не о личности автора, иначе это будетъ оскорбленіе. Почему вы въ критикахъ дѣлаете эти оскорбленія и еще въ видѣ пасквили, которую вы подписываете общепринятой формулой «мы». Кто эти «мы», скажите, ради Бога?
Всѣ ли это сотрудники журнала, или одно множественное лицо? «Мы совѣтуемъ Г-ну N. то-то и то-то», «мы жалѣемъ», «мы желали бы», «это просто смѣшно» и т. д. Господа тѣ [?] «мы», теперь я къ вамъ обращаюсь, такъ какъ я убѣжденъ, что, хотя у васъ странное имя, но все-таки вы какое-нибудь лицо. Скажите пожалуйста, ежели вы встрѣтите меня где-нибудь, ну, положимъ, въ концертѣ, и замѣтите, что я не бритъ, вы не подойдете ко мнѣ и не скажете: «мы совѣтовали бы вамъ сначала обриться, а потомъ идти слушать музыку», или — «очень жалѣемъ, что вы не надѣли фрака», или — «мы желаемъ, чтобы вы тутъ стояли, а не здѣсь», или — «просто смѣшно, какой у васъ носъ». Вы бы не сдѣлали этаго, а то бы могли нажить исторію, потому что я не повѣрилъ бы, что вы фикція «мы», а, критикуя мою книгу, вы мнѣ сказали точно такія же дерзости, хотя я тоже зналъ, что «мы» кто-нибудь да есть, а не фикція. Вы совѣтовали сначала прочесть то-то, желали бы больше послѣдовательности, жалѣете о томъ, что я не знаю того [то], и не находите, что это просто смѣшно, что я говорю. — Вспомните библ[іографическія] кр[итики] на книги о [1 неразобр.], на стихотворенія неизвѣстныхъ авторовъ, на практическія книги. Поэтому развѣ не справедливо то, что я говорю о сходствѣ литературнаго поприща съ публичными мѣстами?
Вы скажете, что такимъ литераторамъ, которые, не зная дѣла, суются писать, нужны уроки. Развѣ вы ихъ этимъ исправите. (Уже не говорю о томъ, что все-таки это пасквиль, и что вы не имѣете на то никакого права.) Вы скажете въ литературныхъ выраженіяхъ, что NN дуракъ, и онъ скажетъ въ не менѣе литературныхъ выраженіяхъ, что «мы» такого-то журнала — дуракъ; по крайней мѣрѣ, онъ имѣетъ полное право это сдѣлать. Что жъ тутъ веселаго?
Еще больнѣе читать критику на сочиненія хорошія. Хотѣлось бы знать, кто разбираетъ сочиненія Дружинина, Григоровича, Тургенева, Гоголя, Гончарова, совѣтуетъ имъ, жалѣетъ о нихъ и желаетъ имъ? Все этотъ роковой «мы». Онъ не выдетъ изъ своего инкогнито, потому что, ежели бы изъ величественнаго «мы» вдругъ вышелъ какой нибудь NN, который когда-то въ 30 годахъ написалъ дурную повѣсть и судитъ теперь о первостепенныхъ писателяхъ, всѣ бы сказали, что это просто смѣшно, и подлѣ самой фамиліи его поставили вопросительный знакъ въ скобкахъ.
Хотя выходящія на литературное поприще, какъ и на сцену, подвержены суду всѣхъ, но свистать не позволено, такъ и не должно быть позволено говорить личности и дѣлать пасквили. Что есть личность и пасквиль, я опредѣлилъ выше.
Итакъ, я требую 2 важныхъ перемѣнъ. 1-е, чтобъ не говорили такихъ вещей про NN, разбирая его сочиненіе, которыя нельзя сказать ему въ глаза, и слѣдовательно говорить, что сочиненіе безсмысленно, что желаемъ то-то въ сочиненіи, жалѣемъ или совѣтуемъ Господамъ NN. — все это не должно существовать.
Можетъ быть, скажутъ, что это совершенно условно, что можно сказать въ глаза — какому литератору? и какой критикъ? и въ какихъ они отношеніяхъ? Ежели вы не хотите допустить, отвѣчу я, чувства приличія, которое должно быть у каждаго человѣка, то разсматривайте всякое сочииеніе безъ всякаго отношенія къ его автору. И уничтожили бы форму «мы». Мнѣ кажется, что форма эта есть нарочно выдуманная и утвержденная обычаемъ личина,[152] подъ которой удобнѣе пишутся пасквили. Еще желалъ бы я, чтобы уничтожили въ скобкахъ вопросительные и восклицательные знаки. Они ровно ничего не значатъ безъ объясненія, а ежели есть объясненіе, то ихъ не нужно. — Вотъ перемѣны, которыхъ требуютъ приличія. О смѣшномъ, какъ-то: напыщенности и фигурности выраженій и о философскихъ терминахъ, которые вклеиваютъ въ критику, желая объяснить мысль и, напротивъ, показывая неясность на этотъ счетъ мысли критика, я не буду говорить.[153] Теперь поговорю о томъ, какихъ измѣненій требуетъ справедливость въ критикѣ.
