KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Классическая проза » Камилло Бойто - Коснись ее руки, плесни у ног...

Камилло Бойто - Коснись ее руки, плесни у ног...

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Камилло Бойто, "Коснись ее руки, плесни у ног..." бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Семь минут разницы! — воскликнул я.

Дама ласково ответила улыбкой, полной тайны.

Скоро граф заснул, присоединив свой храп простуженного человека к храпу остальных остававшихся в кухне людей.

Тем временем наш диалог с любезной дамой продолжался, не прерываясь ни на минуту. Мы вошли в манерный мир поэзии — я имею в виду поэзию Петрарки, — влечение к которой новообращенной читательницы возрастало почти до пылкой страсти.

— О, какой высокий идеал изящества!

— Он был человеком духовного звания.

— Вот существо, терзаемое искушениями!

— Да, он был капелланом королевы Джованны.

— О, мечта женских фантазий!

— Да, в Падуе у него был тепленький приход.

— Вот образец сентиментального любовника.

— Да, пока он воспевал неземную любовь, ему родили сыночка.

— Вот неподражаемо чистые чувства!

— Да, когда ему было тридцать девять, у него родилась дочь.

— Вот истинно великий союз поэта и поэзии!

— Да, да, он вскакивал посреди ночи, чтобы завить раскаленным железом свои волосы, отчего носил на лбу отметины в виде неприглядных ожогов; всегда боялся, что легкий порыв ветра взлохматит трудоемкое сооружение, представлявшее собой его прическу; не ленился утруждать себя сменой одежды по утрам и вечерам; шагая по улице, сторонился прохожих, чтобы те не помяли складок его надушенного облачения; на ногах у него было множество мозолей из-за привычки делать под столом любовные намеки. Вдобавок нужно учесть, что он часто писал стихи так же манерно, как завивался, одевался и обувался.

Каким бы ни было приятным место и желанной собеседница, воодушевленная болтовней, музыкой, танцами, забавами, в течение долгой ночи всегда случается так, что легкие крылья Морфея касаются твоих век и они, пусть на мгновенье, становятся тяжелыми как свинец. Ты сразу же встряхиваешься, ты просыпаешься, ты вновь воодушевляешься; но в тот момент с твоих губ срывается страстная мольба к сыну Эребуса и Никты[15], и ты уже с вздохом вспоминаешь о твоей любимой постели, которая, если и не сделана из ливанского кедра и не имеет серебряных колонн, золотого изголовья и полога из пурпурной ткани, как у владеющего тремястами наложницами царя, но и не представляет собой зелень природы, как по странности вкуса хотелось возлюбленной невесте из «Песни песней».

В таких случаях молчание фатально. Не знаю, как это случилось, мы не говорили всего мгновенье, и сразу сон, пролетавший над головами спящих, одновременно коснулся своим маковым жезлом лба моего и лба прекрасной дамы. Но та нашла неожиданный выход: она встала и, словно фея, подошла к одному из окон, я проследовал за ней. Сразу воздух стал пощипывать лицо, озноб пробежал по телу, Морфей исчез, ветерок погасил фитиль, теплившийся перед образом Мадонны.

Огонь в камине угасал. Время от времени он посылал вспышки света, несколько искр, треск поленьев, потом превратился в распавшуюся кучу головешек, вспыхивавших там и здесь, чтобы сразу окончательно потускнеть, рассыпаться и обратиться в угли и пепел. При неясном свете, еще исходившем от очага, госпожа стала искать в буфетах свечу, масляный светильник, какой-то источник, могущий дать хоть немного света. Она действительно нашла две сальные свечи, которые я вставил в оловянные подсвечники и симметрично расположил на углу стола, предварительно освободив его от груды вещей. Тогда благороднейшая дама попросила меня показать ей мои зарисовки в альбоме.

Светловласая дама листала альбом то быстро, то медленно, задерживаясь на рисунках, которые что-то говорили ее фантазии или вызывали душевный трепет воспоминания о чем-то своем. Насчет одного рисунка она отпускала шутку, другой вызывал у нее вздох, при виде третьего она терялась в тысячах туманных рассуждений. Дойдя до листа, на котором несколькими штрихами был набросан ее грациозный образ, она одобрила его, прошептав:

— Похоже на рисунок Перуджино.

Тем временем бледные проблески зари начинали наполнять комнату слабым холодным светом; предметы казались бесцветными, все было таким обыденным, таким опустошенным, такого ледяного, почти мертвенного цвета, что я почувствовал, как нехорошо сжалось сердце. Наверное, госпожа испытывала то же ощущение, потому что, накинув на голову край своей шали, образовавшей некое подобие капюшона, она вдруг взяла меня за руку и сказала:

— Выйдем на улицу посмотреть на Аврору.

На достаточно меланхолическую Аврору. Ветер стих, с неба лились не потоки, а тихий, монотонный дождик, он покрывал легкой рябью глубокие лужи, делавшие дорогу непроходимой. Мы остановились на пороге перед прикрытой дверью. Водный поток грозил вот-вот выйти из берегов, в такой высокой воде колеса живописной мельницы не двигались, как бы охваченные изумлением. Оцепеневшая природа не хотела просыпаться. Постепенно по одному, по двое по горным тропам с обеих сторон дороги стали подходить крестьяне, чтобы возобновить работу предыдущего вечера, — своими медленными, вялыми, беззвучными движениями они походили на призраков. Два фонаря, выставленные на ночь для извещения проезжающих о разрушении на дороге, испускали в полумрак вспышки бледного света. Они погасли сами собой почти в то же время, когда сияние на востоке обозначило начало войны солнца с тучами. Несколько солнечных лучей просияли с минуту, но победа осталась за облаками, закрывшими лик светила, которое, если радостно и блистало, так в то утро, когда я с моим узелком выходил из Рима через Порта-дель-Пополо.

Постояльцы остерии начинали просыпаться; шум шагов, голоса людей, ржание лошадей, скрип экипажей и карет, суета кучеров, лай собак, пение петухов скоро нарушили таинственное очарование зари и отвлекли госпожу и меня от наших платонических созерцаний. Все обратилось в шум и беготню. Кто кричал хозяину, кто изливал свой гнев на кучеров, кто ругался, кто напевал песенку. Тем временем дорогу хорошо ли худо ли привели в порядок — отъехала одна карета, за ней вторая, потом третья. Настала очередь большой кареты, украшенной гербами. Пожав мне руку, графиня вскочила в экипаж, за ней, прочищая нос, последовал болезный граф. Карета собиралась отъезжать, когда, достав блокнот и карандаш, граф посмотрел на свои часы. Он забыл завести их, часы стояли. Он спросил время у жены, потом у меня. Все часы стояли.

V

О храбрости автора

Почти три столетия назад недалеко от Серравалле Мишель Монтень, французский дворянин, отвешивал звонкие пощечины по правой щеке своего возничего, что est un grand excès selon l’usage du païs, temoin le vetturin qui tua le Prince du Trésignano[16]. Князь Трезиньано и беспокойство Монтеня вспомнились мне, когда концом моего посоха я ткнул в спину нашего возницы, произнесшего в адрес старой немки уж и не знаю какие, но непристойные оскорбления. Мы ехали тогда вдоль берега разгневанно вздувшейся реки Кьента возле городка Вальчимара; бежавшая вдоль узкой долины дорога пересекала рощу из суровых дубов, едва шевеливших под ветром самыми тонкими своими ветками. Взгляд, брошенный на меня римским возницей, наклонившим голову от моего толчка, был взглядом разъяренной пантеры, тогда я снова поднял посох, его кончик очертил в воздухе полукруг, в результате чего возница кубарем покатился на землю. Взобравшись обратно на облучок, он со злостью стеганул лошадей и до самого Толентино не останавливал экипаж ни у одной остерии.

Выехав, кажется, около восьми утра, мы проехали мост в Траве и Камерино, чего я, усталый и сонный, переполненный сладостными воспоминаниями о прошедшей ночи, даже не заметил. Благородное дело защиты старухи немного взбодрило меня, но, вместо того чтобы быть довольными, мои попутчики глубоко обеспокоились этим происшествием. Они не читали сочинений старого французского писателя, но взгляд кучера заметили, поэтому теперь им мерещились месть, кинжальные удары, удушения, отравления, не знаю что еще. Невестка капитана торгового судна, получившая наконец возможность проявить бойкость своей речи, приняла участие во внутреннем обсуждении, от которого до моих ушей долетало только неясное бормотание, поскольку все говорили вместе и вполголоса. Время от времени смуглянка-певица передавала мне результаты обсуждения с великой осмотрительностью, чтобы кучер не мог ничего разобрать, — я все одобрял, хотя приходилось выслушивать весьма рассудительные и пространные замечания повара. Перед приездом в Толентино было рассмотрено, по меньшей мере, с десяток разных вариантов действий, но ни к чему определенному, конечно же, никто так и не пришел.

В Толентино мы пообедали. Я обратил внимание, что все мои попутчики каждый кусочек отправляли в рот с великим подозрением: они внимательно рассматривали пищу, как бы желая глазами провести ее химический анализ. Суп не понравился никому, салат был съеден без уксуса, перца и соли, успех и громкие похвалы имели, и у повара тоже, хлеб и сваренные вкрутую яйца. Что касается вина, то до самого конца обеда все, кроме меня, как бы позабыли о его существовании, однако позже я понял, что тот факт, что со мной не случилось желудочных колик, приободрил остальных и особенно капитана, который, хоть и начав пить поздно, не оставил в своей фьяске ни капли.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*