Жозеф Кессель - Лиссабонские любовники
Он услышал едва различимый голос:
– Вы совсем не любите меня? – спрашивала Кэтлин.
Антуан долго стоял, опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то в собственной груди. Наконец он сказал, отчетливо произнося каждое слово:
– Ты единственная, кого я когда-нибудь любил. Только этого не должно быть. Я убийца. Я убил женщину. Мою жену.
Еще какое-то время они стояли, разделенные пространством, равным длине рук Антуана. Но Кэтлин тихонько заставила их согнуться и на этот раз медленно и совершенно сознательно прижалась к плечу Антуана. Несмотря на туман, ее глаза сияли, как зеленые светлячки.
Когда она заговорила, ее голос прозвучал как-то совершенно необычно, настолько слабо и настолько умиротворяюще, что могло показаться, будто Кэтлин засыпает:
– Если ты сделал это, значит, ты должен был это сделать. Я уверена в этом, и не мне тебя судить.
Только тут Антуан понял, что ему никогда в жизни не хотелось ничего так сильно, как услышать эти слова. Он прижал Кэтлин к себе, как будто хотел вжать ее в свой бок.
Они снова были рядом друг с другом и больше ничего не говорили.
Пароход плыл вверх по течению Тежу.
Антуан был уверен, что Мария и Янки Жозе не могли знать, что он провел ночь у Кэтлин. Однако на следующий день за обедом они его буквально затерзали.
Жозе спрашивал его без передышки о его поездке к маяку, и всякий раз Антуан отвечал с невероятным смущением. Любопытство Марии вначале казалось таким же живым, таким же настойчивым, как и любознательность ее сына, но оно, похоже, иссякло очень быстро.
– Ну все, хватит об этой прогулке, – крикнула она вдруг Жозе. – Как будто они были где-нибудь на краю света!
Загорелое лицо Антуана кирпичного цвета. Мария обо всем догадалась. Он ушел, не глядя ни на кого. Тем не менее сначала на улице, а потом на работе, когда он забыл даже о существовании Марии и Жозе, Антуан продолжал ощущать неловкость, испытывать чувство тревоги, и их тяжесть все возрастала и возрастала.
Антуан должен был ужинать у Кэтлин, но в конце рабочего дня, между двумя маршрутами, он остановил свое такси перед старинным особняком, где она жила, поднялся к ней и, не став объяснять причину, сообщил, что не выполнит этого уговора.
После окончания работы Антуан не поехал к Марии.
Он зашел в дешевый ресторанчик для бедняков и, не притронувшись ни к одному блюду, которые он заказал, выпил – чего он никогда не делал – багасеры.
Кэтлин дождалась Антуана около полуночи; щеки у него горели, зубы были сжаты. Она поцеловала его в волосы и вытерла пот, который выступил у него на лице из-за выпитого алкоголя и из-за тяжелой внутренней борьбы. От этого жеста губы Антуана немного задрожали, потом он разделся, принял душ и овладел Кэтлин в темноте.
Она уснула так быстро и так глубоко, что, казалось, ждала этого сна несколько лет. Антуан лежал в темноте с открытыми глазами. Он размышлял и мысль его – как всегда – была подозрительной, тяжелой, неблагоприятной для него самого.
Предыдущая ночь, самые разнообразные эмоции – восторг, нежность, гордость, чувственный голод – способствовали возникновению состояния благодати, которое мешало Антуану наблюдать за поведением Кэтлин сквозь призму физической любви. А в эту ночь все обстояло иначе. И Антуан спрашивал себя с беспокойством, с яростью, почему это распростертое около него тело то было инертным, оскорбительно пассивным, то содрогалось в конвульсиях от почти невыносимого удовольствия, но и в этом, и в другом случае оставалось абсолютно немым.
«Можно подумать, что я то противен ей, то она от меня без ума», – размышлял Антуан.
Он вспомнил других женщин, которым он был небезразличен. Ни одна из них не вела себя таким образом. Но это было раньше… перед тем, как он убил Анн. И Антуану все стало ясно.
«Она знает, что я убийца, – подумал он. – Вот почему… порок… Вот почему».
Тяжелая тоска, выходившая далеко за пределы настоящего момента, навалилась всем своим весом на Антуана. Накануне из-за тех слов, которые Кэтлин сказала ему на пароходе, он поверил, что вновь обрел нормальное человеческое состояние. А теперь он видел себя отброшенным в сторону от него еще дальше, чем раньше.
Он был отрезан от тех, кто не знал про совершенное им убийство ощущением, что он один носит в себе этот секрет. И в то же время он видел, что и с другими, теми, кто знал о его преступлении, он тоже не сможет найти общего языка, потому что у них в сердце навсегда останется недоверие к нему.
«Я же ведь прекрасно понимал, что это невозможно», – подумал Антуан.
И он почувствовал огромное желание к Кэтлин, которое прогнало все его мысли. Он овладел ею посреди ее сна.
Но когда они разомкнули свои объятия, Антуан снова вернулся к мучившим его думам.
Он встал, как только рассвело.
– Ты боишься увидеть меня при солнечном свете? – спросила Кэтлин, улыбаясь.
– Я объясню тебе в другой раз, – сказал Антуан.
Ее глаза были пусты, словно закрыты каким-то бельмом.
В последовавшие за этой ночью два дня он не позволил себе зайти к Кэтлин. А потом не удержался.
– Любовь моя, – простонала Кэтлин, открыв ему дверь. – Что произошло? Я так боялась. Я чувствовала себя так одиноко, так одиноко…
– А я чувствую себя больше всего одиноким как раз рядом с тобой, – сказал Антуан.
Она посмотрела на него долгим, почти сверхъестественно пристальным взглядом, полным понимания и сочувствия. Казалось, она сейчас скажет ему что-то очень важное. Но она только вытерла пот, выступивший на лице и висках Антуана.
Потом он возвращался каждую ночь.
В любом случае, в следующем месяце он уезжал в Венесуэлу.
С поднимавшейся уступами крыши благодаря узору огней угадывался неровный рельеф Лиссабона. Атмосфера была тяжелая, все звезды куда-то исчезли. Антуан курил сигареты одну за одной. Кэтлин лежала около него. Они ни о чем не говорили и едва шевелились. Казалось, что законом их отношений стали молчание и темнота.
Антуан думал о своем путешествии. Еще несколько недель… Он чувствовал, что ничто не сможет ему помешать. Он сказал об этом Кэтлин. Она ничего не ответила. Все было хорошо.
Внизу, в квартире, раздался звонок. Кэтлин резко выпрямилась. Антуан положил руку ей на плечо.
– Спокойно, – сказал он.
– Но ведь никто и никогда на приходил сюда… Даже днем… – пробормотала Кэтлин.
– Кто-нибудь мог ошибиться, – сказал Антуан.
Звонок продолжал звонить, упрямый, размеренный, механический.
– Рукой так не звонят, – проворчал Антуан.
А звонок все звенел и звенел.
– Подожди… Подожди… – прошептала Кэтлин. – Это… это телефон… Я забыла, что домовладелец установил его. Я им никогда не пользовалась…
Телефон продолжал звонить.
– Надо все-таки узнать, кто это, – сказал Антуан.
Спускаясь, Кэтлин думала: «Мэйзи… Сильвейра… Но каким образом?»
Она сняла трубку, спросила, кто звонит, спросила еще раз, потом еще… Она была такой бледной, что Антуан подскочил, чтобы ее поддержать.
– Что случилось? – спросил он.
– Слушай, – показала одними губами Кэтлин.
Антуан взял другую трубку. Но ничего не было слышно, кроме какого-то слабого шипения.
Кэтлин спросила еще раз. И опять никакого ответа, а только тот же самый звук, более пустой, чем тишина.
– Я же тебе сказал, что кто-то ошибся, – проворчал Антуан.
Он положил трубку на место и спросил:
– Пошли наверх?
– Подожди… подожди… – попросила его Кэтлин.
Телефон зазвонил снова. И снова никто не ответил.
Кэтлин выпустила трубку, кинулась к Антуану, прижалась к нему всем телом. Так же, как и на пароходе, который плыл вверх по течению Тежу, он был ее единственной защитой, единственной преградой, отделявшей ее от ночного ужаса.
Антуан тоже вспомнил их возвращение по Тезку.
Там он ей тогда сказал: «Этого не должно быть. Я убийца. Я убил женщину… Мою жену».
А теперь та же дрожь появилась у Кэтлин, ею овладела та же страсть. И тот же отвратительный страх, причину которого он не знал. И тот же порок, как ему показалось, тяга к нему, потому что он убил.
Он так внезапно оттолкнул ее, что она, зашатавшись, отстранилась, и сказал:
– Ты не первая, кому захотелось вдруг связаться со мной, потому что я испачкал свои руки кровью женщины. После процесса ко мне так и полезли разные истерички, уж поверь мне.
Кэтлин слегка покачивалась слева направо и справа налево, как будто она разучилась поддерживать равновесие своего тела…
– Погаси, быстро погаси свет, – прошептала она вдруг.
Не понимая зачем, Антуан повиновался. Кэтлин на ощупь приблизилась к нему.
– Безумец, безумец… – сказала она. – Я тоже… я тоже… Мой муж… на скале, это я его толкнула.
Антуану понадобилось прикоснуться к Кэтлин, чтобы поверить в ее присутствие.
Потом он спросил:
– Не хочешь же ты сказать?… Своего мужа… ты его…
– Да, – выдохнула Кэтлин.
