Халлдор Лакснесс - Милая фрекен и господский дом
К прибытию парохода все было готово. Фру Туридур в сопровождении нескольких почтенных женщин пришла за фрекен Раннвейг, так как ей предстояло решать, подойдет ли эта комната для жениха. После продолжительной беседы сестер с глазу на глаз они вместе спустились по лестнице. Раннвейг едва держалась на ногах, глаза у нее были опухшие, щеки впалые, вокруг рта складки.
Дамы нежно и ласково приветствовали Раннвейг, но она не ответила и отстранила их от себя. И все церемониальной процессией двинулись но направлению к господскому дому. Яркие банты на груди и шелковые передники переливались на солнце всеми цветами радуги. Простые женщины выходили из своих хижин и с восхищением смотрели на процессию, говоря:
— Сейчас ей покажут комнату будущего мужа. А другие:
— Боже мой, как странно: само счастье улыбается ей, а она так печальна!
— Да, — соглашались остальные, — подумать только, она больше никому не улыбается, жизнь угасла в ее глазах.
Она не только не улыбалась, но и не отвечала на приветствия, она шла с поникшей головой, окруженная женщинами; казалось, она не слышит и не видит, что происходит вокруг.
Разве она никого не замечала? Нет, как же, она увидела одного человека. Он шел по тропинке из фактории и остановился на мостике, перекинутом через ров, там, где тропинка, ведущая к фактории, переходит в большую дорогу. Он стоял, почтительно склонившись, пока не прошла мимо эта важная процессия. Он был в том же лоснящемся костюме из сукна, который носил осенью, он не поправился с тех пор, на белках глаз у него появились красные прожилки, морщины на щеках стали более глубокими. Но когда он поднял руку для приветствия, можно было заметить, что рука эта красива, хотя она и пропахла запахом товаров, которые он отпускал.
Возможно, что к Раннвейг на миг явилось хорошее расположение духа, каким она отличалась в старые добрые времена, потому что она подняла голову и, пытаясь улыбнуться, ответила на его приветствие. Никто не мог отгадать тайну этой перемены; ведь никому не было известно, что перед отъездом фрекен Раннвейг этот человек дал ей несколько ёре и просил купить кое-что для себя. Он заявил тогда, что может ждать целую зиму. То ли она забыла об этом поручении, то ли в Копенгагене не знают, что такое сабадиловое семя, — ясно одно: она вернулась, не выполнив поручения, даже не извинилась перед ним, не возвратила ему денег. Раннвейг в задумчивости прошла несколько шагов, затем вдруг остановилась, оглянулась, но приказчик Ханс уже исчез. Она стояла и смотрела ему вслед.
— Что ты там увидела, дорогая? — спросили женщины.
Вместо ответа фрекен Раннвейг, освещенная вечерним солнцем, разрыдалась тут же на улице, закрыв лицо руками.
— Дорогая, что с тобой? — спрашивали ее женщины, обнимая и утешая ее.
— Я обманула его! — рыдала она и все повторяла: — Я обманула его!
И ни слова больше.
Однако заставить ее продолжать путь к господскому дому и осмотреть комнату жениха было невозможно.
— Вы можете идти, а я возвращаюсь домой.
— Она не в своем уме, — прошептала Туридур.
Но Раннвейг, услышав эти слова, открыла лицо
и растерянно посмотрела на сестру заплаканными глазами. В них не было ненависти и злобы. Просто младшая сестренка в отчаянии взглянула на старшую сестру. Она не сказала ничего плохого. Она ведь вообще не могла сказать ничего дурного ни одному живому существу на свете. Она только произнесла:
— Я в полном здравии. Это ты, Туридур, сошла с ума! — и, повернувшись, направилась к дому.
Женщинам ничего не оставалось, как последовать за ней.
Наконец наступил долгожданный день. Это был один из тех ясных весенних дней, которые мы все знаем и с которыми у всех у нас связаны лучшие воспоминания жизни. Над домами пробста, управляющего и бухгалтера развевались флаги. Прежде чем сирена возвестила о прибытии на рейд парохода, белая лодка управляющего отчалила от берега. В ней сидели управляющий, его жена и пробст. Мужчины были в черных пальто, в котелках самого лучшего качества, в руках они держали эбонитовые палки с блестящими наконечниками. Жена управляющего надела исландский национальный костюм, светлый платок, белые перчатки. Она слегка нервничала, но была такой же внушительной, величественной, как всегда. Фру Туридур отдавала распоряжения гребцам, потому что она вообще привыкла распоряжаться.
На пристань все больше и больше собиралось людей, которые пришли поглазеть, как господа встречают своего будущего зятя. Все шло очень хорошо. Как только прогудела сирена и пароход бросил якорь, лодка пришвартовалась к пароходу.
Прошло некоторое время. Чем дольше господа находились на борту парохода, тем больше людей становилось на пристани — мужчин, женщин, детей, стариков, — всем не терпелось хотя бы мельком взглянуть на жениха, когда он сойдет на берег.
Прошло еще некоторое время, и белая лодка управляющего оттолкнулась от парохода. Зрители, проявляя нетерпение, стали протискиваться вперед, к самому краю пристани, чтобы получше рассмотреть жениха. Лодка не прошла и половины пути, как самые дальнозоркие заметили, что в ней не прибавилось пассажиров. Теперь все с напряжением вглядывались, приставляя к глазам руки, и по мере того, как приближалась лодка, даже люди с самым слабым зрением убеждались, что народу в ней не прибавилось, но, видимо, за время этого короткого рейса произошли события, вызвавшие полное душевное смятение у всех троих членов этой делегации. Достоинство сменилось торжественной смиренностью, важность — глубоким горем.
Пробст, высоко подняв воротник пальто, снял очки и, закрыв рукой глаза, молитвенно склонил голову. А на корме сидел отчаявшийся управляющий, держа в объятиях жену. Она судорожно рыдала на груди мужа, прижав к лицу платок. Управляющему не удавалось утешить жену. Когда они поднялись на причал, всю толпу облетела новость: он умер! Вместо жениха Вик посетило горе — в это солнечное майское утро, когда шхеры, отражаясь в водяной глади, кажутся далекими сказочными городами! Десять минут спустя флаги над домами пробста, управляющего, бухгалтера были приспущены. В тот же день послали человека в окрестности и на острова с извещением об отмене свадьбы и с официальным сообщением о внезапной смерти магистра Богелуна как раз накануне отплытия парохода.
Тут злопыхатели вновь вытащили на свет версию, — правда, простые люди в нее не верили, хотя некоторым она и запала в голову, — что, дескать этот Богелун вовсе и не был магистром, как говорили в господском доме, и что его докторская диссертация существовала только в воображении жены управляющего. А кое-кто даже стал нагло утверждать, будто с самого начала было ясно, что никакого торжества не будет. Но, конечно, многих потрясла эта роковая весть, и они посылали пробсту свои самые искренние соболезнования по случаю невозвратимой утраты.
Благотворительность и кустарная промышленность
Никакие силы в мире, ни на земле, ни на небе, не могли воспрепятствовать появлению незаконнорожденного ребенка у фрекен Раннвейг. В каком бы свете ни представить это дело, но ребенок родился. Это был красивый мальчик с синими глазами: когда он спал, было видно, какой он беленький, счастливый. Раннвейг любила его, ухаживала за ним. В первый июльский день она вышла с сыном на выгон отца; солнце освещало мать и сына; пели птицы. Было невозможно представить себе что-либо более простое и естественное в своей красоте. И никогда мысль, что им нужно извиняться за свое существование, не казалась такой несуразной. Что могло быть благороднее, чем та красота, которую излучали мать и сын здесь, на зеленом лугу. Это было олицетворение спокойной материнской радости.
Раннвейг улыбалась прохожим. Все восхищались ребенком, поздравляли ее и просили бога благословить мать и дитя. Иногда, когда солнце грело особенно щедро, Раннвейг гуляла с сыном по поселку и показывала его бедным рыбачкам, чувствуя себя такой же счастливой, как они. Женщины тоже показывали ей своих детей, рассматривали сына фрекен Раннвейг, хвалили его, и все были рады за дочь пробста. Как чудесно было в Вике!
Но фру Туридур не стремилась так часто видеться с сестрой, как накануне свадьбы, будто ей трудно было простить сестре, что магистр Богелун так внезапно умер в неподходящий момент. Стало известно, что как-то летом фру Туридур, навестив мать, наказала ей присматривать, чтобы сестра не разгуливала со своим приплодом по поселку, на глазах у всех. Во всяком случае, не среди бела дня. К счастью, жаркое лето сменилось пасмурными, дождливыми днями, и прогулки фрекен Раннвейг прекратились сами собой.
К концу августа свекор Туридур затеял большое торжество в Дальвике по случаю замужества дочери. Конечно, господа из Вика получили приглашение. Обряд венчания должен был совершить пробст. К сожалению, управляющий и его жена не могли присутствовать на празднике: управляющий уезжал по делам за границу, и фру Туридур была занята сборами в путь. Не могла поехать и фрекен Раннвейг. Как ей расстаться с ребенком хотя бы на три дня! Она его так любит! После долгих уговоров ее убедили, что ей будет полезно побыть без ребенка несколько дней, и фрекен Раннвейг вместе со своими родителями отправилась на свадьбу.
