Жозеф Кессель - Смутные времена. Владивосток 1918-1919 гг.
Вот почему в их танцах и инструментах, в их голосах были и самобытность, и сила, которые им предстояло потерять вместе со своим раем. Бедные, бедные райские уголки, где вместо музыки слышалось бряцание монет, где пахло хот-догами и гамбургерами, а по выходным на зафрахтованных рейсах сюда прибывали толпы туристов.
Но почему я думаю об этом? Я закрываю глаза и вижу девушек, исполненных грации, чувственности и чистоты, вижу юношей с красивыми телами, сформированными лазанием по склонам вулканов, нырянием и греблей на лодках, плаванием на пирогах, которые они делали из деревьев, как их далекие предки. И юноши, и девушки носили венки и пояса из цветов, запах которых завораживал, они пели и танцевали, как перед мрачными богами, которым они все еще поклонялись. А в центре, на голову выше их всех, стоял старик, он и руководил этим действом.
Был ли это бывший вождь, король или принц? В нем была величественность и гордость. Великий колдун? В нем были огонь и тайна. А может, его неистощимый и неутомимый пыл объяснялся употреблением кавы, из которой на островах готовили напиток и сильнейший наркотик? Или это священное неистовство было дано ему от природы? На эти вопросы нет ответов… Да и возникли они у меня гораздо позже. В то мгновение работа мысли словно остановилась, повисла в воздухе.
К счастью, Япония была второй и последней нашей остановкой. Ничего нового. Наше пребывание здесь было слишком кратким. Нужно было запастись углем. Никаких контактов с людьми. Отсюда впечатление нереальности происходящего. Перед нашим взором возникали, увеличиваясь многократно, образы, сошедшие с гравюр и почтовых открыток: люди, одетые в кимоно, гора Фудзияма, курума, люди, впряженные в маленькую двухколесную повозку. Храмы и, наконец, Внутреннее море[3], его маленькие сказочные острова, маленькие домики, маленькие поля, небольшие бамбуковые леса, миниатюрные буйволы, маленькие люди на берегу, и с правого и с левого борта казалось, что они находятся на расстоянии вытянутой руки.
И вдруг все изменилось, чудесная картинка исчезла, как по щелку хлыста. Корабль и мир. Небо и свинцового цвета вода. Даже барашки от волн были серого цвета. Нам вдруг стало холодно, очень холодно. Этот холод принес ветер, не знавший пощады, он обжигал, хлестал по лицу. От ветра веяло льдами. Да, это был Тихий океан, но уже чувствовалось дыхание Арктики.
Дни шли, снег усиливался, мостики все больше покрывались льдом. Ледокол прокладывал фарватер, чтобы «Шерман» смог войти в порт Владивостока.
Владивосток.
Прошло восемьдесят дней с тех пор, как мы покинули Брест.
Властелин Востока
Иная вселенная. Другая планета. После огромного количества людей, суматохи, величественных строений в порту Нью-Йорка, великолепной бухты Сан-Франциско, его Golden Bay[4] — Золотой бухты, после пляжей Гонолулу и волшебства Японского моря, после такого количества солнца, столь насыщенной жизни и красоты, что же предстало перед нашим взором? Тусклый свет, замерзший порт, корабли в тисках льдов; на набережных китайские кули, одетые в лохмотья и копошащиеся, словно черви. Все: небо, лед, дома, люди — все было серого цвета, все было мрачным и грязным.
И, наконец, расположившись по кругу и развернув пушки в сторону города, подобно черным стальным призракам, в тумане стояли японские броненосцы. Да, японские. В этой войне они были нашими союзниками. Почему? Против кого? Признаюсь, я уже не помню этого, если я вообще когда-то это знал. Во всяком случае, их военные корабли находились здесь, словно закованные в льды мрачные чудища, они охраняли подступы к мертвенно-бледному континенту.
Да, это раздражало. Но одновременно восхищало. Эта таинственная земля в плену льдов именно из-за того, что она казалась столь запретной, пробуждала непреодолимое желание ступить на нее. Тем временем матросы свалили в кучу наши ящики прямо на палубе, морские пехотинцы прощались с нами. Они считали french greens[5] своими друзьями и искренне сочувствовали нашей участи.
Им предстояло идти на юг, в теплые моря. Местом их остановок должны были стать райские уголки, где царили выпивка и дебоши, огромные притоны, легендарные места Дальнего Востока, имя которым Шанхай, Гонконг и Кантон[6]. И, наконец, их ждали Филиппины, пляжи и девушки, прелести которых они нам воспевали.
Я не завидовал им. Правда, ни капли не завидовал. Попойки, игры (игра в покер на борту «Шермана», как и следовало ожидать, разорила меня в пух и прах), экзотические цветы и фрукты — всем этим я был уже пресыщен и утомлен. За излишества всегда приходится платить. И нравственное похмелье — далеко не самая ужасная расплата. Сейчас мне было необходимо прийти в себя, обрести новые силы в климате тяжелом, суровом и опасном. Владивосток давал нам такую возможность. Владивосток… Владивосток… По-русски: Властелин Востока. Так назвали город его создатели. Я узнал об этом в Оренбурге, когда учился в гимназии[7]. Освоение Сибири… Началось оно с Ермака, разбойника с большой дороги во времена царствования Ивана Грозного. Растянулось на века, на расстояние в тысячи миль, потребовало перехода через гигантские реки, ледяные пустыни, непроходимые чащи лесов… и завершилось покорение на берегах Тихого океана, где и построили Владивосток — Властелин Востока. Вряд ли когда-нибудь столь страстное ожидание заканчивалось подобным разочарованием. И это Властелин Востока? Жалкий провинциальный городок в глухой местности… Грязный снег. Мрачные ветхие домишки. Ни одного проспекта или приличной улицы. А вдоль скорбных фасадов неторопливой поступью проходили патрули, при этом все солдаты были одеты в разную форму. Какой удар по моим мечтам! Какое падение в реальность!
Но сильное разочарование — эта заброшенность и неустроенность — открывало чудесную возможность окунуться в иную жизнь, отличную от той, что мы вели совсем еще недавно. И вновь с удвоенной силой на меня нахлынули детские воспоминания.
Не прошло и десяти лет, как я покинул Оренбург и Урал. Тамошние люди, как впрочем и здешние, зимой носили тулупы из овчины, валенки и меховые шапки. Здесь, как и там, сквозь ледяные узоры окон можно было увидеть дымящийся самовар, а из кабаков вываливались на улицу и падали в снежные сугробы такие же пьяницы — грудь нараспашку, несмотря на холод. Купола церквей, сани, упряжки — все было похоже. И если в Оренбурге ты бесконечно натыкался на татар или киргизов, сыновей степей Туркестана, то здесь, во Владивостоке, это были выходцы из тайги или тундры Полярного круга: буряты, якуты, самоеды[8]. Не говоря уже о китайцах. Те же плоские лица и раскосые глаза.
Однако, когда мы добрались до места расположения французской миссии во Владивостоке, тогда все остальное было забыто и потеряло значение. Чтобы в это поверить, надо было увидеть все собственными глазами. Из-за нехватки места миссию разместили в музее этнологии, археологии и естественной истории [9]. Вдали от Омска, месторасположения ставки, французским офицерам приходилось работать среди скелетов гигантских китов, чучел сибирских тигров — самых крупных в мире, стрел, сделанных из костей, и прочей утвари каменного века.
Вот в какой обстановке мы впервые услышали о том, что происходит.
Порт Владивостока контролировали японцы, этим объясняется их далеко не последняя роль в этой сибирской истории. Нельзя было умалять и роли чехов. Они удерживали железную дорогу.
И тут история принимает удивительный оборот. Чехия против собственной воли входила в состав Австро-Венгерской империи. До завоевания в истории королевства была славные времена. В течение многих веков чехи вели борьбу за независимость, устраивая бунты и восстания. Имея славянские корни, они видели в России свою естественную покровительницу, а в русских — старших братьев. Когда началась Первая мировая война, взводы, роты и целые батальоны чехов дезертировали, чтобы присоединиться к русской армии. В 1917 году в России их объединили в армию численностью от 15-ти до 20 тысяч человек, хорошо вооруженную, с собственным командованием и движимую единственным желанием: вернуться на фронт и оказаться по другую сторону линии военных действий, откуда они бежали, сражаться против бывших хозяев, чтобы вернуться на освобожденную родину.
Но тут в России произошла Октябрьская революция, Советы и Германия подписали Брестский мир. И вот чешские добровольцы, организованные и дисциплинированные, страстно желающие вступить в бой, оказались в самом сердце бескрайней России, погруженной в пучину Гражданской войны, к которой чехи не имеют никакого отношения. Тогда они принимают решение, почти безумное. Они решали расчистить себе путь, чтобы вернуться на родину.
Прямой путь, с запада, им закрыт. Здесь хозяйничают немцы. Но это не имеет никакого значения. Они захватывают восточное направление. Это значит — Волгу, Урал и всю Сибирь до Тихого океана, чтобы однажды сесть на какое-нибудь судно. Такой путь растянулся на десятки тысяч километров посреди неизвестности в самом пекле кровавого хаоса. И чехи проделали этот путь. Они брали, одну за одной, станции Транссибирской магистрали и добрались до Владивостока. Построенная два года назад новая ветка присоединилась к самой длинной железной дороге в мире не так давно.
