Готфрид Келлер - Мартин Заландер
Неожиданно мать выпрямилась, повинуясь внезапному наитию, быстро прошла к своему секретеру, открыла дверки, выдвинула ящички и из одного вынула шкатулочку, где сберегала кой-какие золотые украшения. Это был свадебный подарок мужа, неприкосновенное сокровище, но искала она не его. Среди прочих мелочей там лежал бумажный сверточек, его-то она достала и развернула. Внутри обнаружилась блестящая золотая радужная тарелочка, сиречь старая-престарая монетка с углублением посредине, именуемая брактеатом.[3] В состоятельных семействах издавна охотно хранят такие монетные древности и только в знак особого благоволения дарят, например, крестникам. Вот и Мария Заландер получила золотую монетку, которую держала в руках, при крещении, в пеленочку, и сейчас неожиданно вспомнила про нее. В углублении была отчеканена неуклюжая мужская голова, а рядом россыпью виднелись буквы надписи: Heinricus rех. На бумажной обертке рукою Заландера помечено, что стоимость золота составляет десять франков, но продажная цена может быть выше вдесятеро и более.
Она подивилась, что раньше не вспомнила об этой спасительной вещице. И показалась себе чуть ли не этакой странницей из числа земляных человечков, которая завела в чужом краю кучу детей и теперь, чтобы их прокормить, вынуждена продать полученную в наследство золотую тарелочку.
— Все хорошо! — сказала она детям. — Эту ночь придется еще попоститься, вернее поспать, а завтра с утра отправимся в город, продадим памятную монетку и заживем припеваючи!
Дети недоверчиво воззрились на нее, наверно, сочли эти слова продолжением сказки, правдоподобность которой явно убывала по мере пробуждения чувства голода.
Тут звякнул дверной колокольчик. Это был Мартин Заландер, который после всех перипетий по поводу своего состояния забрал на вокзале чемоданы и ящики и, наняв двух работников, доставил их домой, чтобы не явиться к своим с совсем уж пустыми руками — странный, однако простительный самообман.
Не успела жена зажечь лампу, как он уже стоял на пороге комнаты и прямо в сумрак, где угадывал лишь смутные фигуры, взволнованно и негромко проговорил:
— Добрый вечер!
Узнав его голос, жена всплеснула руками, скованная испугом, медленно шагнула навстречу, пала ему на шею и тотчас расплакалась от радости.
— Ах, мой дорогой! — чуть прерывистым голосом сказала она. — Ты приехал? Ты наконец-то здесь?
— Да, милая моя Мария! И, еще не видя тебя, я чувствую, это ты, моя верная, милая половинка, во всем моя женушка! — Он крепко обнял ее, гладил ее плечи, руки, нежные щеки.
Она закрыла ему рот поцелуями, потом, не выпуская его из объятий, воскликнула:
— Дети, зажгите же лампу, чтобы отец вас увидел!
Девочки так и сделали, а когда стало светло, стали рядом с братишкой. К моменту разлуки одной дочке было два годика, другой же — три, и они еще смутно припоминали отца, а потому детская благонамеренность скоро помогла им узнать его. Обе смотрели на него доверчиво и с любопытством. Но мальчугану, Арнольду, в ту пору едва сравнялся год, и он не мог узнать отца, при том что мать много о нем рассказывала. Поэтому он оробел, потупился, но все же искоса нет-нет да и поглядывал на незнакомого мужчину, который подошел ближе, приподнял подбородок сперва ему, потом девочкам и снова и снова рассматривал всех троих, после чего заключил всех троих в объятия и расцеловал.
— Милая моя, — прошептал он, опять обнимая жену, — каких замечательных, красивых детей ты мне вырастила! И как же я рад, что смогу отныне помогать тебе!
— Они еще и послушные! — доверительно шепнула она ему на ухо; пока он любовался детишками, она при свете лампы разглядывала его: загорелый от тропического солнца, он казался почти таким же, как семь лет назад, и ничего чужестранного к нему не пристало.
Работники, доставившие багаж, постучали в дверь: мол, дело сделано. Г-жа Заландер указала, куда поставить вещи; муж расплатился и отпустил обоих, а затем, обратившись мыслями в ином направлении, но в добром, чуть ли не самозабвенно-радостном настрое вскричал:
— Ну-е, хозяюшка! Чем напоишь-накормишь мужа? Я голоден как волк, с утра толком ничегошеньки не ел!
— Мы все нынче, правда в первый раз, ничегошеньки не ели! — отвечала жена с улыбкой, рассчитывая таким образом подсластить ему горечь. — Аккурат перед твоим приходом вконец прогорели, но будь уверен, долгов у нас всего-то — месячная плата за хлеб и молоко.
Остановившимся взглядом Мартин Заландер смерил жену и детей, по очереди, молча, но вздыхая в душе: час от часу не легче! Потом воскликнул:
— Ради Бога, Мария, отчего же ты написала, чтобы я более не присылал тебе денег, ты, мол, и так справишься?
— Оттого что раньше в самом деле справлялась, — отвечала она, — и оттого что хотела, чтобы ты не растрачивал свои доходы и мог использовать их с большей пользою.
— Теперь говорить об этом бессмысленно, надо поесть, в первую очередь тебе и детям! Дома, стало быть, ничего нет?
— Ни крошки!
— Тогда сей же час едем в город, в хороший трактир, закажем ужин. Ох, бедняжки вы мои! Живо одевайтесь! Курточки и шляпы у детей есть?
Дети уже выбежали вон и скоро вернулись в воскресных нарядах, воротничках и шляпках. Мать тоже надела выходную шляпу, накинула шаль, натянула перчатки. — Вот видите, нынче все даже лучше, чем мы думали! — с радостным волнением сказала она детям, надеясь их расшевелить. Потом велела детям идти вперед и взяла мужа под руку. Он же, увидев в передней грязные приборы и бокалы, на секунду задержался и сказал:
— Тут все ж таки ели-пили, иначе откуда эта посуда?
— Да, ели-пили, но мы-то лишь смотрели! Идем, завтра я тебе расскажу, какая из меня хозяйка!
Они вышли из дома; мать заперла дверь, и они проворно зашагали вниз по дороге, хотя вот только что с ног падали от усталости. Мария Заландер конечно же уверенно опиралась на локоть мужа, о печалях которого никак не подозревала. А он просто надеялся без помех посидеть где-нибудь со своим семейством; но, когда они проходили мимо большого, ярко освещенного сада, где играла музыка и было множество народу, детям захотелось утолить голод под звуки скрипок и флейт: они остановились, с вожделением глядя сквозь решетчатую ограду в сад, ведь там, за столиками, кстати говоря, повсюду виднелись трапезничающие посетители.
— Они правы! — сказал отец. — Почему бы им не послушать сегодня застольную музыку? Постой с ними здесь минутку, я посмотрю, найдется ли укромный уголок, где нас не потревожат!
Он зашел в дом и обнаружил в нижнем этаже зал с открытыми окнами, где сидело несколько человек; однако соседняя небольшая комната была совсем пуста, хотя и там стоял круглый накрытый стол. Он тотчас провел туда жену с детьми и усадил за стол, над которым висела газовая люстра.
О, с каким же довольным видом дети сидели, положив ладони на скатерть и временами легонько барабаня пальцами по столешнице.
Мартин Заландер пожал руку жене, которая сидела с ним рядом, а потом через стол каждому из детей. Он ничего при этом не говорил, был счастлив, забыв обо всем остальном. Подошел официант принять заказ.
— Мария, выбери, будь добра, чего хочется тебе и что полезно детям! А я, с твоего позволения, внесу поправки, коли ты станешь скупиться! — сказал Заландер.
— Горячего супа, наверно, не найдется? — спросила она у официанта.
— Отчего же, в концертные вечера по желанию подается полный ужин; отвечал тот.
— Вот это по нашей части, — заметил Заландер, можно не ломать себе голову, верно, Мария?
— Совершенно с тобою согласна! — сказала она, радуясь, что избавлена от всего прочего. Официант быстро разложил салфетки и столовые приборы, остальные принадлежности из посеребренного нейзильбера уже сверкали на столе. Вскоре он подошел с супницей, из которой поднимался душистый пар.
— Поставьте ее на стол, — сказал Заландер, — и не спешите нести прочие блюда, нам торопиться некуда! В накладе вы не останетесь.
— Как прикажете! — Официант удалился, покамест оставив общество наедине с супом. Заметив, что супруга, уютно расположившаяся в кресле, как раз собралась подняться, чтобы наполнить тарелки, Заландер удержал ее и взялся сам разливать суп, благоухающий словно амброзия. А едва они вооружились ложками, оркестр в саду грянул что-то бравурное, так что средь этой бури фанфар и барабанов первую ложку дети поднесли ко рту со странно смешанным чувством жгучего голода и душевного восторга. Впрочем, первоначальный шум скоро сменился пианиссимо, и публика в саду безмолвно внимала; те, что в доме, продолжали орудовать ложками, снаружи кто-то шикнул, отчего г-жа Мария испугалась, дети засмеялись, а Мартин Заландер закрыл окно.
— Ешьте, не обращайте на них внимания! — успокоил он. Так они и поступили, и немного погодя сытые дети угощались простеньким десертом. Каждый получил бокал вина, а мать выпила целых три, и мужу казалось теперь, будто он в раю, ведь со всех сторон ему навстречу сияли оживленные, слегка разрумянившиеся лица, которые как бы говорили, что есть счастье — этакая травка — непропадайка!
