Валерия Перуанская - Бабушка
– Скажи-ка, – думала вслух, не замечая этого, бабушка, воротясь на кухню и наливая в миску горячей воды, чтобы помыть за Шурой посуду. – Старый человек, а чему радуется? Совсем как малый ребенок или молодая девчонка, для которой ничего важней нет, чем новая кофточка или туфельки. Девчонка – понятно, а Шура с ума, что ли, спятил?.. Все Тоська, – догадалась бабушка. – У них там компания собирается, женщины тоже, и не все с мужьями. Уж не надумал ли жениться? – пришла в голову нелепая мысль. – Жених, скоро семь десятков стукнет. Всего-то три месяца с Наденькиной смерти прошло, – привела она новый довод, первый не показался ей достаточным. – Совесть-то у него есть, не совсем же он без совести, чтоб об таком думать, когда могила осесть не успела. – Рассудив так, бабушка успокоилась, перетерла посуду, убрала ее в шкафчик, включила радиотрансляцию – репродуктор Шура приладил для нее в кухне, чтобы она, занимаясь стряпней, не скучала, и села на табуретку отдохнуть.
Бабушка любила слушать радио. Музыку любила. Не всякую, а классическую или красивые современные песни. Вроде «Черемшины» или «Я люблю тебя, жизнь». Разные балалайки и частушки не признавала. «В деревне у нас пьяные парни да крикливые девки не хуже умели, – убежденно объясняла она свою нелюбовь. – Зачем же такое по радио передавать?» Нравились ей постановки – их она слушала внимательно, запоминала хорошо, постоянно норовила пересказать содержание Сереже, не замечая, что он слушает нетерпеливо и вполуха. Последние известия бабушка тоже не пропускала. Во многом она не разбиралась, но многое ее живо интересовало: про космонавтов, про разные стихийные бедствия – вообразить же невозможно, сколько людям от них горя, – внимательно выслушивала она и сводку погоды, было любопытно узнать не только, что лично у нее за окном, но какова погода в Ленинграде, где Коля, и что делается на Урале, где живет сестра Вера, или в Крыму, где у Шуры брат, а также в столице Родины – Москве.
Про погоду она тут же докладывала Шуре, если тот почему-либо не слушал. На память бабушка и теперь не жаловалась, помнила и дальнее и близкое.
...По радио передавали про атомную угрозу, и бабушка запечалилась людским недомыслием – войны придумали, будто на земле мало других несчастий, чтобы еще друг друга убивать. Потом заиграла музыка, бабушка наскоро напилась чаю с булкой и пошла в ванную постирать, а тут как раз пришел Сережа. Пораньше, чем обычно.
Бабушка захлопотала поскорей его накормить. Отощал парень с тех пор, как умерла мать. Не оттого, что заботы о нем меньше – и раньше, кроме бабушки, кто о нем заботился? – а от переживаний. И учиться много приходится, легко ли? Сережа молча прошел на кухню, сел к столу, принялся за еду. Глаза – в тарелку. О чем думает?.. Когда маленький был, всегда бабушка его понимала, а теперь ничего не знает, какие такие у него заботы. А он не спешит ими делиться, бабушка и спрашивать перестала. Он-то думает, что она из пустого любопытства. Ему невдомек, что своей жизни у нее давно нет, а живет она тем, что они – Сережа, Шура да недавно Наденька – подкинут ей от своей. А они не щедро отдают, велика ли забота до бабушкиных интересов?
Не дождавшись, чтобы внук заговорил первым, бабушка сама заводит беседу:
– Папа себе новый костюм купил.
Сережа ничего не ответил, и бабушка сообщила подробности:
– Синий, восемьдесят четыре рубля заплатил. Сережа откусил хлеба и опять промолчал.
– Ровно жених, – сказала она.
– А ты не знала? – Он как-то странно хлюпнул носом и скосил глаза в сторону, словно не хотел или не мог почему-то смотреть на бабушку.
– Чего не знала?
– Что он женится? – Лицо его медленно наливалось краской, он вдруг поперхнулся, закашлялся и посмотрел прямо бабушке в глаза.
– Кто женится? – рассердилась она. – Несешь ахинею.
– Не ахинею. Мне Марина сказала.
Марина – дочка Антонины Зосимовны, ей, пожалуй, больше известно, чем бабушке с Сережей.
– Где ж ты ее видел? – все еще противилась новости бабушка.
– Какая тебе разница – где? – Сережа отодвинул тарелку. То ли бабушке показалось, то ли правда – глаза у него заблестели, и он снова спрятал их от нее, уставившись в стол. – Я пошел.
– Чай, опять ночью вернешься? – проворчала она, словно ничего не замечала.
– Чай, ждать меня будешь? – Сережа постоянно насмешничал над бабушкиными негородскими словечками – «незнамо», «бывалоча», «чай»... Сейчас и то не удержался. Сколько лет бабушка прожила в городах, а застряли некоторые в ней навсегДа, не переучиваться же теперь из-за ученого городского внука?.. Чуяло сердце беду, говорила себе бабушка, оставшись одна. Как только костюм и ботинки увидела, так и почуяла. Сразу они ей не понравились...
Весь вчерашний день она не находила себе места. Отчего у Шуры оказалась такая память короткая? Вот ведь спешку устроил, и для виду, значит, потерпеть не хочет?.. И еще невольно закрадывалось беспокойство о себе: теперь не нужна будет Шуре, раз жену себе нашел.
Она ждала его до поздней ночи, чтобы порасспросить, может, напутала Марина, девчонка еще, не разобралась?.. Но не дождалась, уснула, намаявшись за день.
...А проснулась утром – не то что про вчерашний день, а себя-то не сразу вспомнила. Только когда до ушей дошел Шурин храп, очнулась, и все навалилось сразу: и своя старость и немощность, и такой неожиданно быстрый поворот судьбы. И она закрыла глаза и полежала так, ясно сознавая свое бессилие перед жизнью и тоскливый страх перед нею.
Наденька умерла – тут уж ничего изменить нельзя, такой, значит, был ей определен век, а бабушка рассчитывала дожить дни в привычных заботах о внуке и зяте, который ей давно как сын, а может, и побольше родного сына, и в этом находила свое предназначение и пусть слабый, но все же смысл существования. А получилось что?.. «Господи, Господи, отчего Наденьку, а не меня забрал?» – с тяжкой сердечной болью зашептала бабушка.
Тут зазвонил Сережин будильник; бабушка, завздыхав, стала спускать с дивана ноги, одеваться.
Она отправила внука в институт и не стала ждать, когда проснется Шура, собралась в магазин. Пораньше придешь – получше купишь. Опоздаешь – на прилавке застанешь одни кости, а то и их не будет. Окраина, она и есть окраина, снабжение никудышное.
День морозный, тротуар скользкий, накатанный. Бабушка осторожно ступает по нему больными, неуверенными своими ногами. Плохо ходят ноги. Сердце, говорят врачи, еще крепкое, давление «как у молоденькой», –однажды мерили ей заодно с Наденькой. А ноги – никудышные.
Идет, стараясь не шлепнуться, а мысли так и теснятся в голове. «Жили мы раньше вчетвером, – размышляет бабушка. – Стали жить втроем. Наденька в последнее время, после первого удара, была все равно как дитя малое, ничего как будто не зависело от нее в общей жизни. Оказывается, это лишь «как будто». Не стало ее, больной и беспомощной, и вроде семьи сразу нет. Как если одну ножку у стола отпилить – много еще, целых три останется, а без этой одной стол, как ни поставь, не стоит. Повалится. Так и у нас...» Бабушка добрела кое-как до магазина, а что собралась купить, никак припомнить не могла. У кассы замешкалась, какой-то парень обругал: «Сидела б лучше дома, бабка, чем под ногами мешаться». На свете много людей добрых, знает бабушка, но много и злых. Перед ними старость получается почему-то в чем-то виноватой. Будто мешает им. Будто старыми быть не собираются. Будто без старости откуда-нибудь взялась бы ихняя молодость. Злые есть люди, глупые. Так в прежние времена – как? С детских лет внушали уважение, почтение к старости, а нынче не находят нужным или не до того, раз до самой Луны летаем?.. Раньше бабушка даже боялась улицы, толпы, где ни за что обидят, оскорбят. Потом понемногу привыкла. Мимо ушей старалась пропускать ругань, злые слова. Да и не просидишь всю жизнь за запертой дверью. Раз уж родился на свет – приходится жить сколько положено. Хорошо тебе или плохо.
Парень ее обругал, а она тут же вспомнила, за что ей надо выбивать чеки. Удачно попала в магазин. Печенку купила, Сережа любит. А Шура в рот не берет, для него купила трескового филе. И на суп досталась хорошая косточка.
С полной сумкой бабушка побрела назад. У дома повстречала соседку Нюру, парикмахершу. Модница эта Нюра. Бабушка, бывало, когда Наденька еще здорова была, глядела на Нюрины наряды и все мечтала: Наденьке бы такое платье. Или кофточку. Да ведь не все могут угнаться за модой. И денег на нее пропасть нужна.
– Здравствуйте, Катерина Ивановна, – поздоровалась Нюра. – Я вчера заходила, а никто мне не открыл.
– Должно, в булочную выходила. Полчаса только меня и не было.
– Я слыхала, Александр Зосимович жениться собрался?
Вот, пожалуйста: вся улица уже знает.
– Откуда слыхала?
– Люди говорят.
Бабушка хотела с Нюрой поделиться – своими мыслями, растерянностью, но вместо этого сказала с достоинством:
