Оноре Бальзак - Супружеское согласие
Графиня вздрогнула, заметив в самом темном углу комнаты Суланжа, откинувшегося на спинку диванчика: его бледное и искаженное лицо, повисшие в изнеможении руки и застывшая поза выдавали страдание; игроки проходили, не обращая на него никакого внимания, будто его не существовало. В том зрелище, которое являли собою жена в слезах и мрачный, подавленный муж, разлученные друг с другом среди пышного празднества, как две половины надвое расщепленного дерева, графиня почувствовала что-то пророческое. Она испугалась, что для нее это предвестник будущего возмездия. Ее сердце еще не очерствело, доброта и отзывчивость еще не стали ей совершенно чужды; она пожала руку герцогине, поблагодарив ее улыбкой, от которой веяло детским очарованием.
— Дитя мое, — сказала ей на ухо старуха, — не забывайте, что мы умеем так же искусно отстранять от себя поклонников, как и привлекать их.
— Если вы не наделаете глупостей, она ваша!
Слова эти г-жа де Лансак шепнула полковнику Монкорне, в то время как графиня размышляла о Суланже, жалея его, потому что она еще достаточно искренне его любила; желая ему счастья, красавица дала себе слово воспользоваться неотразимой властью, какую оказывали на него ее чары, и заставить его вернуться к жене.
— О! Я постараюсь убедить его, — сказала она г-же де Лансак.
— Не надо, дорогая! — воскликнула герцогиня, возвращаясь к своему креслу. — Изберите себе хорошего мужа и откажите моему племяннику от дома. Не предлагайте ему даже вашей дружбы. Поверьте, моя милая, женщина не принимает обратно от соперницы сердце своего супруга; она бывает во сто крат счастливее, думая, что отвоевала его сама. Уговорив племянницу приехать сюда, я хотела предоставить ей удобный случай вновь обрести нежность своего супруга. Прошу вас лишь об одном: ради успеха нашего заговора плените полковника Монкорне.
И когда она указала на друга Марсиаля, графиня улыбнулась.
— Ну как, сударыня? Узнали вы наконец имя незнакомки? — обиженно спросил Марсиаль у графини, когда та осталась одна.
— Узнала, — ответила г-жа де Водремон, взглянув на него.
Ее лицо было и лукаво и весело. Оживленная улыбка не сходила с ее губ, мерцающий блеск глаз напоминал блуждающие огоньки, смущающие путника. Марсиаль, нисколько не сомневаясь в том, что он все еще любим, принял изящную позу мужчины, склонившегося перед женщиной, в которую он влюблен, и произнес напыщенно:
— Вы не посетуете на меня, если я скажу вам, что мне очень хотелось бы знать ее имя?
— А вы на меня не посетуете, — спросила г-жа де Водремон, — если я, все еще немного любя вас, не скажу вам ее имени и не позволю вам даже слегка ухаживать за ней? Вы рискуете, быть может, своей жизнью.
— Сударыня, утратить вашу благосклонность — не значит ли утратить больше, чем жизнь?
— Марсиаль, — строго сказала графиня, — это госпожа де Суланж! Ее муж прострелит вам голову, если только у вас на плечах есть голова.
— Ха-ха! — самодовольно рассмеялся Марсиаль. — Полковник не тронул того, кто похитил у него ваше сердце, и вдруг вызовет меня на поединок из-за жены! Какой переворот во взглядах! Умоляю вас, позвольте мне танцевать с этой дамой! Вы получите доказательство, как мало любви к вам жило в холодном сердце Суланжа, ибо если ему не понравится, что я танцую с его женой, то как же он мог вынести, что я...
— Но она любит своего мужа.
— Это — лишнее препятствие, которое только усугубит радость победы.
— Но она замужем.
— Забавное возражение!
— Ах! — горько усмехнувшись, воскликнула графиня. — Вы нас наказываете и за наши проступки и за наше раскаяние.
— Не сердитесь, — с живостью сказал Марсиаль. — Умоляю вас, простите меня! Я больше и не думаю о госпоже де Суланж.
— Вы заслуживаете того, чтобы я вас прогнала к ней.
— Иду, — смеясь, ответил барон, — и вернусь к вам еще более влюбленным. Вы убедитесь, что даже самая прекрасная женщина в мире не может завладеть сердцем, которое принадлежит вам.
— Это значит, что вы желаете выиграть у полковника его коня.
— Вот предатель! — воскликнул, смеясь, Марсиаль и погрозил пальцем улыбавшемуся приятелю.
Полковник подошел к ним, и барон уступил ему место около графини, проговорив насмешливо:
— Сударыня, этот дерзкий человек хвалился, что в один вечер завоюет вашу благосклонность.
И Марсиаль покинул их, радуясь тому, что уязвил самолюбие графини и повредил Монкорне; но, несмотря на его обычную проницательность, от него ускользнула ирония, которой были проникнуты слова г-жи де Водремон, и он не заметил, что она и его приятель одновременно, хотя и бессознательно, сделали несколько шагов навстречу друг другу. Когда барон, порхая, словно мотылек, приблизился к креслу, где сидела бледная и трепещущая графиня де Суланж, все жизненные силы которой, казалось, сосредоточились в глазах, у дверей появился ее муж, бросая вокруг гневные взгляды. Старая герцогиня, наблюдавшая за всем происходившим, быстро подошла к племяннику и, заявив, что она смертельно скучает и хочет уехать, попросила его подать ей руку и вызвать карету; она надеялась, что таким образом искусно предотвратит взрыв его ярости. Прежде чем удалиться, герцогиня выразительно взглянула на племянницу, указывая глазами на предприимчивого кавалера, собиравшегося вступить с ней в беседу, словно говорила этим взглядом: «Вот он, отомсти за себя!»
Госпожа де Водремон перехватила взгляды тетки и племянницы, и внезапное сомнение зародилось в ней: она испугалась, что стала игрушкой старой герцогини, такой хитрой и искушенной в интригах. «Коварная старуха, — подумала она, — может быть, она ради забавы читала мне нравоучение, а между тем сыграла со мной одну из своих злых шуток».
При этой мысли самолюбие г-жи де Водремон было задето, пожалуй, еще сильнее, чем любопытство, побуждавшее ее распутать клубок интриги. Беспокойство, владевшее ею, лишало ее самообладания. Полковник Монкорне, истолковав в свою пользу замешательство, сквозившее в разговоре и обращении графини, стал еще более пылок и настойчив. Старые, пресыщенные дипломаты, ради развлечения наблюдающие на балах за тем, как бывает изменчиво выражение лиц присутствующих, никогда еще не видели и не распутывали такого сплетения интриг. Чувства, волновавшие обе четы, находили отклик в этих многолюдных гостиных, разнообразно отражаясь на множестве лиц. Все эти кипучие страсти, эти любовные ссоры, нежные кары, жестокие милости, пламенные взгляды, эта бурная жизнь, разлитая вокруг, — все это зрелище заставляло стариков еще острее ощущать свое бессилие. Наконец барону удалось сесть около графини де Суланж. Взгляд Марсиаля украдкой скользил по ее шейке, свежей, как роса, и благоуханной, словно полевой цветок. Он вблизи любовался теми прелестями, которые поразили его издали. Он видел маленькую, изящно обутую ножку, оценивал взглядом гибкий и грациозный стан. В те годы женщины носили пояса платьев под самой грудью, подражая греческим статуям; это была жестокая мода для женщин, у которых фигура отличалась каким-либо недостатком. Бросая беглые взгляды на грудь графини, Марсиаль был восхищен ее совершенством.
— Сегодня вы ни разу не танцевали, сударыня, — нежным и вкрадчивым голосом обратился он к графине. — Надеюсь, что не по вине кавалеров?
— Я почти не выезжаю в свет, и меня здесь никто не, знает, — холодно ответила графиня де Суланж, не понявшая взгляда тетки, который советовал ей пленить барона.
Тогда Марсиаль, будто случайно, повел рукой; дивный бриллиант, украшавший его левую руку, заиграл, и блеск драгоценного камня, казалось, прорезал внезапным лучом сознание молодой графини; она покраснела и бросила на барона какой-то неизъяснимый взгляд.
— Вы любите танцы? — спросил провансалец, пытаясь возобновить разговор.
— Очень люблю, сударь.
При этом неожиданном ответе их взгляды встретились. Молодой человек, пораженный взволнованным тоном незнакомки, пробудившим в его сердце смутную надежду, вдруг вопросительно заглянул ей в глаза.
— В таком случае, сударыня, надеюсь, вы не сочтете за дерзость, если я попрошу вас отдать мне первый контрданс?
Графиня мило смутилась, и легкий румянец окрасил ее бледные щеки.
— Но, сударь, я уже отказала одному танцору, военному...
— Не тому ли высокому кавалерийскому полковнику?
— Да, ему.
— Не беспокойтесь, мы с ним приятели. Осмелюсь я надеяться, что вы окажете мне эту милость?
— Хорошо, сударь.
Она говорила с такой непосредственностью, с таким искренним волнением, что пресыщенная душа барона была потрясена. Его, словно юнца, охватила застенчивость, он потерял уверенность в себе, его кровь, кровь южанина, воспламенилась; он хотел было блеснуть в разговоре, но его слова по сравнению с умными и меткими ответами г-жи де Суланж показались ему невыразительными. К счастью для него, началась кадриль. Стоя в паре со своей прелестной дамой, он почувствовал себя уверенней. Некоторые мужчины воображают, что, выставляя напоказ свое изящество в танцах, они пленяют женские сердца сильнее, чем когда обнаруживают в беседе острый ум. Провансалец, очевидно, намеревался, судя по вычурности его движений и жестов, пустить в ход все свое искусство обольщения. Он с победоносным видом ввел графиню в тот ряд танцующих, которому наиболее блестящие светские женщины придавали какое-то особенное значение. Оркестр заиграл ритурнель к первой фигуре кадрили, и барон испытал чувство удовлетворенной гордости, когда, окинув взором дам, построившихся в устрашающее каре, заметил, что туалет г-жи де Суланж затмевает туалет даже г-жи Водремон, которая, может быть, не случайно оказалась в паре с Монкорне напротив барона и его дамы в голубом. На мгновение все взоры обратились к г-же де Суланж: одобрительный шепот свидетельствовал, что она служит предметом разговора каждой танцующей пары Завистливые и восхищенные взгляды так упорно устремлялись к ней, что молодая женщина, смущенная своим невольным торжеством, скромно потупилась и покраснела, став от этого еще прелестней. Если она и поднимала свои бледные веки, то только для того, чтобы взглянуть на восхищенного кавалера, словно хотела с признательностью дать ему понять, что хотя своим триумфом она обязана ему, но предпочитает всеобщему восторгу его одобрение; кокетство ее было простодушно, казалось, она доверчиво отдается тому наивному восхищению, которое сопутствует зарождающейся любви в искренних юных сердцах. Каждый думал, что графиня, танцуя, стремится пленить лишь Марсиаля и что, несмотря на скромность и неискушенность в светских ухищрениях, она умеет не хуже самой опытной кокетки вовремя взглянуть на него и с притворной стыдливостью потупиться. Когда, по новым правилам контрданса, введенным танцором Трени и получившим его имя, Марсиалю пришлось очутиться против полковника, он, смеясь, сказал:
