Оноре Бальзак - Супружеское согласие
— Сударь, — с нарочитой строгостью ответила старая дама, — попросите графиню де Водремон подойти ко мне. Обещаю вам открыть ей тайну о незнакомке, которой все так заинтригованы. Взгляните, все мужчины на балу интересуются ею не меньше, чем вы. Все невольно поглядывают в сторону канделябра, — возле него так скромно сидит моя протеже и принимает дань восхищения, которой завистницы хотели ее лишить. Счастлив тот, кого она удостоит танцем.
Герцогиня умолкла и взглянула на графиню де Водремон, словно сообщая ей: «Мы говорим о вас». Потом добавила:
— Думаю, что вам будет приятнее узнать имя незнакомки из уст вашей прелестной графини, чем от меня.
Герцогиня бросала такие красноречивые взгляды, что г-жа де Водремон встала, подошла к ней, села на стул, подвинутый ей Марсиалем, и, не обращая на него внимания, смеясь, сказала:
— Я поняла, сударыня, что вы говорите обо мне, но я так недогадлива, что не знаю, хвалите вы меня или порицаете.
Госпожа де Лансак сухой, морщинистой рукой пожала прелестную ручку молодой женщины и сочувственно шепнула ей:
— Бедняжка!
Женщины взглянули друг на друга. Г-жа де Водремон поняла, что Марсиаль был лишним, и отпустила его, повелительно сказав:
— Оставьте нас.
Барон, весьма недовольный тем, что графиня поддалась обаянию опасной сивиллы[9], подозвавшей ее к себе, бросил на г-жу де Водремон один из тех взглядов, которые обладают властью над слепой любовью, но кажутся смешными женщине, когда она начинает здраво судить о том, в кого была влюблена.
— Уж не думаете ли вы подражать императору? — заметила с насмешливым видом г-жа де Водремон, слегка повернув голову.
Марсиаль слишком хорошо знал свет, был слишком проницателен и расчетлив, чтобы пойти на риск и порвать с г-жой де Водремон, зная, что она пользуется благосклонностью двора и сам император хочет выдать ее замуж; кроме того, он надеялся, что ревность, которую он намеревался пробудить в графине, явится лучшим средством узнать тайну ее нежданного охлаждения к нему; итак, он охотно удалился, тем более, что в эту минуту новый контрданс вызвал оживление в зале. Барон сделал вид, что освобождает место для кадрили, и, отойдя в сторону, прислонился к мраморному подзеркальнику и, скрестив на груди руки, стал сосредоточенно смотреть на беседующих. Время от времени он улавливал их взгляды, которые они то и дело бросали на незнакомку. Сравнивая графиню с новоявленной красавицей, которую тайна делала столь привлекательной, барон строил чудовищные планы, свойственные баловням женщин; он колебался: завладеть ли ему богатством или же удовлетворить свою прихоть? При свете горевших вокруг свечей его озабоченное и мрачное лицо так резко вырисовывалось на фоне белых муаровых драпировок, которых касались его темные волосы, что его можно было сравнить с каким-то злым духом. Без сомнения, многие гости подумали: «Вот еще один несчастный малый, делающий вид, что ему чрезвычайно весело».
Слегка прислонившись плечом к косяку двери, ведущей из бального зала в игорный, стоял полковник Монкорне; под густыми усами его скрывалась усмешка: он наслаждался, любуясь водоворотом бала, он видел сотни прелестных пар, кружившихся в причудливом вихре танца, он читал на некоторых лицах, как, например, на лице графини и своего друга Марсиаля, тайну их волнения; затем, обернувшись, он подумал: какая же связь существует между мрачным видом графа де Суланжа, все еще сидевшего на диванчике, и печальным обликом незнакомки, в чертах которой сквозили попеременно то радостная надежда, то невольный ужас? Монкорне стоял здесь, словно властелин празднества; он находил в этой движущейся картине яркое отражение всего светского общества и смеялся над ними, ловя заискивающие улыбки сотни блистательных и пышно разодетых женщин; полковник императорской гвардии — чин этот соответствовал чину бригадного генерала — являлся, несомненно, одним из самых блестящих женихов среди военных. Время приближалось к полуночи. Разговоры, картежная игра, танцы, игра в любовь, расчеты, колкости и замыслы — все достигло своего апогея; настал тот миг, когда молодежь невольно восклицает: «Какой чудесный бал!»
— Ангел мой, — говорила г-жа де Лансак графине, — вы находитесь в том возрасте, когда я совершала множество ошибок. Я понимаю, какие муки терзают вас, и мне захотелось прийти вам на помощь. Сделать ложный шаг в двадцать два года — значит испортить себе все будущее, значит порвать платье, которое собираешься надеть. Дорогая моя, мы слишком поздно узнаем, как надо носить его, чтобы не помять. Продолжайте приобретать себе, дитя мое, умных врагов и искренних друзей, и вы увидите, как хорошо вам будет жить на свете.
— Ах, сударыня, женщине так трудно добиться счастья, не правда ли? — наивно воскликнула графиня.
— Милочка, в ваши годы надо научиться выбирать между удовольствиями и счастьем. Вы хотите выйти замуж за Марсиаля, а он не настолько глуп, чтобы быть хорошим мужем, и не так пылок, чтобы быть любовником. У него долги, дорогая моя, он промотает ваше состояние; однако все это было бы пустяки, если бы он дал вам счастье. Но разве вы не видите, как он истаскан? Он прожигает остатки здоровья. Через три года он будет конченым человеком. Он честолюбец и попытается, быть может, добиться положения, но удастся ли ему это? Не думаю. Кто он такой? Интриган, всегда умеющий воспользоваться обстоятельствами, ловкий пустомеля, но он слишком корыстолюбив, чтобы стать человеком уважаемым; далеко он не продвинется. Вглядитесь в него. Разве на его лице не читаешь, что сейчас он видит в вас не прелестную молодую женщину, а ваши два миллиона? Он не любит вас, дорогая моя, он расчетлив, и брак с вами для него — сделка. Если хотите выйти замуж, изберите человека более пожилого, почтенного и продвигающегося вперед. Вдове не следует выходить замуж легкомысленно, по любви. Мышь, и та не попадается дважды в одну и ту же мышеловку. Теперь брачный контракт должен быть для вас деловым; надо, чтобы, выходя замуж вторично, вы могли по крайней мере надеяться в один прекрасный день оказаться женою маршала.
Тут обе женщины невольно взглянули на представительную фигуру Монкорне.
— А если вам, моя милая крошка, хочется играть трудную роль покорительницы сердец и не выходить вторично замуж, — добродушно продолжала герцогиня, — то вы лучше, чем кто-либо, сумеете собирать предгрозовые тучи и рассеивать их. Но, заклинаю вас, не нарушайте ради забавы супружеское согласие, не разрушайте семейные устои и благополучие счастливых женщин. Когда-то, моя дорогая, я играла эту опасную роль. О, боже мой, как часто ради торжества собственного самолюбия губишь бедные добродетельные создания — а добродетельные женщины, моя дорогая, действительно существуют — и создаешь себе смертельных врагов! К сожалению, я слишком поздно поняла, что одна семга лучше тысячи лягушек, как говорил герцог Альба. Истинная любовь дает во много раз больше наслаждений, чем мимолетные страсти, которые мы внушаем. Знаете, ведь я приехала сюда, чтобы наставить вас. Да, да, ради вас сижу я в этом салоне, который смахивает на лакейскую. Ведь это все комедианты! В былое время, моя дорогая, их пускали не дальше будуара, но принимать их в гостиной, фи! Почему вы так удивленно смотрите на меня? Послушайте! Играйте только теми мужскими сердцами, которые свободны, теми, которые не связаны обязательствами, иначе мужчины не простят нам потрясений, какие вносит в их жизнь наша любовь. Воспользуйтесь этой истиной, я почерпнула ее из моего жизненного опыта. Вот, например, этот несчастный Суланж, — вы вскружили ему голову и за год с небольшим бог знает до чего довели. А знаете ли вы, на что покушаетесь? На жизнь его. Он женат уже два с половиной года; жена, очаровательное создание, обожает его; он ее любит, не изменяет ей. Ее жизнь проходит в слезах и горестном уединении. Не раз любовные радости Суланжа меркли по сравнению с терзавшими его муками совести. А вы, прелестная обманщица, вы предали его! Пойдемте же, посмотрим на дело ваших рук.
Старая герцогиня оперлась на руку г-жи де Водремон, и они встали.
— Взгляните, — сказала г-жа де Лансак, указывая глазами на бледную и дрожащую незнакомку, сидящую у ярко горевшего канделябра, — это моя племянница, графиня де Суланж; сегодня она уступила наконец моим настояниям и оставила обитель печали, где не может найти утешения, даже любуясь своим ребенком. Видите ее? Она прелестна, не правда ли? Но, красавица моя, представьте себе, какой бы она была, если бы любовь и счастье озаряли это грустное личико!
Графиня де Водремон молча отвернулась; казалось, ее охватило глубокое раздумье. Герцогиня повела ее к дверям игорного зала и заглянула туда, словно отыскивая кого-то.
— А вот и Суланж, — многозначительно сказала она молодой ветренице.
Графиня вздрогнула, заметив в самом темном углу комнаты Суланжа, откинувшегося на спинку диванчика: его бледное и искаженное лицо, повисшие в изнеможении руки и застывшая поза выдавали страдание; игроки проходили, не обращая на него никакого внимания, будто его не существовало. В том зрелище, которое являли собою жена в слезах и мрачный, подавленный муж, разлученные друг с другом среди пышного празднества, как две половины надвое расщепленного дерева, графиня почувствовала что-то пророческое. Она испугалась, что для нее это предвестник будущего возмездия. Ее сердце еще не очерствело, доброта и отзывчивость еще не стали ей совершенно чужды; она пожала руку герцогине, поблагодарив ее улыбкой, от которой веяло детским очарованием.
