Альберто Моравиа - Равнодушные
— Живее, живее, — дважды повторила она Карле, которая, не двигаясь, разглядывала ее одеяние. — Поторопись, ведь тебе еще надо надеть маскарадный костюм!
— Так я должна надеть маску? — не подымая глаз, грудным голосом, в котором звучало сомнение, спросила Карла.
Мариаграция засмеялась.
— Проснись, Карла, — сказала она, и ее испанская вуаль сразу заколыхалась. — О чем ты только думаешь?… Уж не хочешь ли ты отправиться на бал без маски?!
Она взяла дочь под руку.
— Идем, идем, не то мы опоздаем, — сказала она.
Карла машинально сняла шляпу и, тряхнув большой головой, с копной растрепавшихся волос, пошла за матерью. Испанская вуаль мягко колыхалась, ниспадая на большие, туго обтянутые бедра. Карла смотрела на мать, совершенно не меняющуюся с годами, верную своим привычкам, и ей казалось, что с ней самой сегодня ничего не произошло. «И все-таки, — подумала она, — нужно сказать маме о предстоящем замужестве».
Так, все ускоряя шаги, они вышли из передней.
Лиза и Микеле остались одни.
С первой же минуты Лиза с жадным, болезненным любопытством следила из своего угла за братом и сестрой, которые откуда-то вернулись вместе. Теперь, не дождавшись, пока Микеле заговорит первым, она сама подошла к нему.
— Расскажи же… чем все кончилось! — воскликнула она, не скрывая бесцеремонного, назойливого интереса.
Он повернулся, пристально посмотрел на нее.
— Чем все кончилось? — неторопливо повторил он… — Плохо кончилось… Я выстрелил в него в упор.
— О, боже! — с напускным ужасом воскликнула Лиза. — Ты его ранил?!
— Промахнулся. Он даже царапины не получил.
— Идем…
В сильном возбуждении она потащила его к дивану.
— Садись вот сюда… Рассказывай! — И сама села рядом.
Но Микеле устало и недовольно отмахнулся.
— Не сейчас… позже…
Он смотрел на ее бледно-розовое тело, на тугую грудь, и ему отчаянно хотелось хоть на миг забыть о своем жалком положении.
— Ты тоже идешь на бал-маскарад? — перестав любоваться ее пышными формами, спросил он наконец.
— Нет.
— Тогда… тогда, коль скоро я тоже остаюсь дома, — после секундного колебания сказал он, — поужинаем вместе. У тебя… Там я тебе все и расскажу.
Она с восторгом согласилась.
— Очень хорошо, чудесно… Мы поужинаем вместе.
Он печально усмехнулся.
«На этот раз, — с раздражением и в то же время с внутренним удовлетворением подумал он, — можешь не бояться — я тебя не оттолкну, моя милая».
Ему стало противно, тошно. В сердце были лишь опустошенность и сознание одиночества, точно он один в целой пустыне. Ни веры, ни надежды, в тени которой можно было бы утолить жажду, отдохнуть душой. Он видел, что и другие столь же лицемерны, и грязны, и подлы, как и он. И все время с отчаяньем наблюдал за самим собой, и это отравляло ему жизнь. «Хоть немного искренности и веры, — повторил он, не в силах избавиться от навязчивой идеи. — И я бы убил Лео… Погубил бы себя, зато стал бы чистым, как капля в ручье».
Он чувствовал, что задыхается от тоски. Посмотрел на Лизу, и ему до боли захотелось крикнуть ей прямо в лицо: «А как ты живешь? Честно? С искренней верой? Объясни, как тебе удается наслаждаться жизнью?» Мысли его сбивались, путались. «А может, — подумал он, внезапно вернувшись к суровой действительности, — может, у меня просто сдали нервы?… Может, все дело в деньгах или в неудачном стечении обстоятельств?» Но чем больше он старался упростить, преуменьшить свои проблемы, тем более пугающими и трудными они ему казались. «Так дальше жить нельзя!» Непролазно густой, темный лес жизни обступил его со всех сторон. А вдали — ни единого огонька. И никакого выхода.
Вернулись Мариаграция и Карла. Она была в костюме Пьеро. На лице — маленькая маска из черного атласа, шея схвачена огромным накрахмаленным воротником. Треуголка, слегка сдвинутая набок, курточка, панталоны, белые шелковые туфельки с большими черными пуговицами. Она шла на цыпочках, загадочно улыбаясь.
— Ну, как мы выглядим? — спросила Мариаграция.
— Очень оригинально… очень, — сказала Лиза. — Желаю вам повеселиться всласть.
— Так мы и сделаем, — с громким хохотом ответила Карла.
В маске она чувствовала себя иной, более веселой и легкомысленной… Она подошла к брату и хлопнула его веером по плечу.
— А с тобой мы завтра еще поговорим, — шепотом сказала она. Разговор в автомобиле произвел на нее тяжелое впечатление. Ей казалось, что Микеле губит себя и свою жизнь. «А между тем все так просто, — подумала она, надевая в своей комнатке перед, зеркалом панталоны Пьеро. — Взять хотя бы меня. После всего, что случилось, я, как ни в чем ни бывало, переодеваюсь и еду на бал-маскарад». И теперь ей хотелось крикнуть Микеле: «Все так просто!» И она решила, что нужно будет подыскать ему работу, приличное место, словом, какое-нибудь занятие, как только они с Лео поженятся… Но Мариаграция потащила ее за собой.
— Идем… идем… — повторяла она, — нас ждут Берарди.
Они вместе спустились по лестнице — белый Пьеро и черная испанка. На лестничной площадке Мариаграция задержала дочь.
— Постарайся, — прошептала она ей на ухо, — быть… ну как бы это сказать?… Полюбезнее с Пиппо… Я долго об этом думала… Наверно, он все-таки любит тебя… А жених он завидный.
— Не волнуйся, я постараюсь, — очень серьезно пообещала ей Карла.
Они спустились вниз. Мариаграция довольно улыбалась. Она подумала, что Лео тоже придет на бал, и заранее предвкушала приятный вечер.
Альберто МОРАВИА (собств. Альберто Пинкерле) (1907–1990)
МОРАВИА, АЛЬБЕРТО (Moravia, Alberto) (1907–1990), литературный псевдоним Альберто Пинкерле (Pincherle), самого известного за пределами своей страны современного итальянского писателя. Родился 28 ноября 1907 в Риме. Первое же произведение Моравиа, Равнодушные (Gli indifferenti), опубликованное в 1929, через несколько лет после создания, принесло ему известность. Современный город — излюбленное место действия в книгах Моравиа, а в качестве героев он выводит городские типы — людей с зыбкой моралью, руководствующихся в жизни инстинктами: похотью, жадностью, честолюбием. Безыскусный, репортерский стиль и пессимистическая ирония характеризуют все творчество Моравиа. При этом писатель постоянно меняет угол зрения.
Написанный как автобиография проститутки роман Римлянка (La Romana, 1947) представляет порожденный городом особого рода духовный уклад. В романе Приспособленец (Il Conformista, 1951) Моравиа исследует причины преуспевания в фашистском обществе, в Чочаре (La Ciociara, 1957) — последствия войны в судьбах лавочницы и ее дочери. Безжалостно остраненному анализу подвергнуты семейные отношения в романах Супружеская любовь (L'amore coniugale, 1949) и Презрение (Il disprezzo, 1954).
Один из ключевых аспектов творчества Моравиа — психология юности: повести Агостино (Agostino, 1944) и Неповиновение (La disubbedienza, 1948) рисуют чувствительных молодых людей в кризисные моменты переходного возраста. Малая проза Моравиа заслуживает не меньшего внимания, чем крупные произведения. Его перу принадлежат краткие, фотографически точные зарисовки из римской жизни в сборниках Римские рассказы (I Racconti romani, 1954) и Новые римские рассказы (I Nuovi Racconti romani, 1959). Среди прочих произведений Моравиа — сборники рассказов Автомат (L'automa, 1963) и Вещь есть вещь (Una cosa e una cosa, 1967), политический путевой дневник Китайская культурная революция (La rivoluzione culturale in Cina, 1967) и романы Скука (La nоia, 1960), Я и он (Io e lui, 1971), Внутренняя жизнь (La vita interiore, 1979), и Наблюдатель (L'uomo che guarda, 1985).
Умер Моравиа в Риме 26 сентября 1990.
(Из энциклопедии "Кругосвет")
Роман
Равнодушные
Альберто Моравиа
Издательство: Художественная литература. Москва
Дата выхода книги: 1976 г.
Серия книг: Зарубежный роман XX века
Перевод с итальянского Л. ВЕРШИНИНА
Alberto Moravia
GLI INDIFFERENTI
Примечания
1
Граппа — виноградная водка.
2
С глаз долой, из сердца вон (франц.).
3
Кончилась, кончилась твоя чудесная жизнь (итал.).
