Мор Йокаи - Черные алмазы
И он дал Шпитцхазе пять форинтов.
Шпитцхазе усиленно благодарил и не преминул поцеловать Чанте руку.
«Эге, — подумал господин Чанта, — наверное, это много ему, пять форинтов?»
— Дайте-ка назад эту бумажку, я ошибся, хотел дать другую, — сказал он.
И дал вместо пятифоринтовой однофоринтовую кредитку.
Шпитцхазе опять поблагодарил и поцеловал руку.
«Ara! Выходит, это честный человек, мне такой и нужен».
— Дайте назад эту однофоринтовую, я опять ошибся. И дал пятьдесят форинтов.
Шпитцхазе на этот раз поцеловал ростовщику обе руки и пожелал ему процветать и благоденствовать до скончания веков.
Господин Чанта теперь был совершенно уверен, что по гроб жизни осчастливил маклера вкупе со всеми его потомками.
— А кабы нам подождать с серебром до послезавтра, не получили бы мы за него еще больше?
— О нет, не извольте сомневаться, сегодня как раз было самое время, а послезавтра серебро упадет на два процента.
— А вы откуда знаете?
— Эх, я давно уже изучил все порядки на бирже.
— Да? Если вы все знаете, так почему же не играете сами?
— Потому что для этого нужны деньги, а у меня их нет.
Я манипулирую только чужими деньгами.
— Так вы на бирже свой человек?
— Осмелюсь доложить, я, можно сказать, живу там, только что не сплю.
— Тогда сводите меня на биржу. Мне хотелось бы там побывать. — Господин Чанта намеревался, если подвернется подходящий человек, тут же и продать бондаварские акции. — А вечером туда тоже можно пойти?
— Вечером там как раз самое оживление, особенно в такой день, как сегодня.
Господин Чанта позволил отвести себя в храм золотого тельца.
Даже через закрытые двери вырывался беспорядочный гул, который царил в зале, а когда Чанта и его провожатый вошли внутрь, у господина Чанты голова пошла кругом от невиданного зрелища. В огромном, как храм, битком набитом зале сквозь толпу продирались тысячи людей в цилиндрах и шляпах; все одновременно говорили, кричали что-то возбужденно, сердито, словно ссорились; грозили кулаками, размахивали бумагами, показывали на пальцах разные числа и выкрикивали имена и суммы, — от всего этого и впрямь можно было растеряться.
Шпитцхазе, как завсегдатай, вел за собой сквозь толпу господина Чанту, который не успевал поражаться тому, сколько толчков в бок здесь можно получить, не услышав ни единого извинения.
Ему хотелось понять, что значит «ich gebe!»[151] и «ich neh-me!»,[152] которые то и дело выкрикивали люди, похожие на ссорящихся.
Но еще больше заинтересовало его одно слово, которое он постепенно стал различать: «Пунтафар! Пунтафар!» Неужели это Бондавар?
Настолько-то он разбирался в коммерции, чтобы знать: если кто собирается что-либо продать, то сперва разузнает цены на рынке как покупатель, а уж потом решает, почем запрашивать за свой товар.
Поэтому он спросил одного из кричавших «Wer will Puntafar?»,[153] почем тот продает бондаварские акции.
— Тридцать выше пари.
У господина Чанты зарябило в глазах. Невероятно!
— Ведь это очень много! Вчера было только двадцать.
— То было вчера, а то сегодня. Если же господин захочет купить завтра, то будет уже тридцать пять. Весь мир покупает эти акции. Один богатый набоб из Вест-Индии привез все свое серебро, чтобы купить на него бондаварские акции, приезжают даже из Перу и Бразилии и платят за акции звонкой монетой. Один марокканский властелин и какой-то московский князь, у которого свои серебряные рудники, закупили по десять тысяч акций. Каждый, у кого завелась лишняя сотня форинтов, лезет по головам и умоляет уступить ему хотя бы одну бондаварскую акцию по тридцати форинтов ажио. Так чему же вы удивляетесь, сударь?
Господин Чанта и не подозревал, что пенджабский набоб, перуанский инка, марокканский властелин и московский князь — это он сам, единый во многих лицах, и он же непосредственный виновник всего этого бума.
Более того, он подумал, что над ним шутят и что тут придется как следует поторговаться. Он готов был довольствоваться гораздо меньшим.
— Ах, полно вам, сударь! — возразил он предлагающей стороне. — Какие там тридцать форинтов ажио. Я уступлю вам тысячу бондаварских с ажио в двадцать пять.
Сроду не доводилось господину Чанте видеть такого переполоха, какой вызвали эти его слова.
Спереди, сзади, сбоку — отовсюду на него налетели, накинулись, затолкали, орали ему на ухо, совали под нос… «В чем дело? Кто это? Спекулянт! Мошенник! Жулик! Негодяй! Реакционер! Наемный провокатор! Вон его! Сбейте с него шляпу! Всыпьте ему двадцать пять по спине! Вытолкать его взашей!»
Шпитцхазе едва удалось вызволить Чанту, у которого все же растоптали шляпу, из священного вертепа, а выбравшись, он и сам принялся ругать своего господина.
— Какого дьявола вы все это затеяли, сударь? Ведь должно же у вас хватить ума, чтобы теперь, когда противник разбит и подавлен, не ввязываться в контригру и не сбивать курса собственных акций?
— Да я и не собирался его сбивать, — оправдывался господин Чанта, — я только хотел проверить, правда ли они продают акции.
— Правда ли продают? — сердито повторил господин Шпитцхазе. — Словно на биржу люди ходят затем, чтобы рассказывать друг другу анекдоты! Да бондаварские бумаги — золото! Сегодня тридцать «товар», двадцать восемь «деньги», завтра — тридцать два «товар», тридцать «деньги». И еще будут подниматься. Были бы у меня деньги, я бы последний грош в них вложил. Уж я-то знаю… Изучил биржу… А потом я еще кое-что узнал в конторе Каульмана. Ну, да об этом нельзя говорить.
— А что такое вы узнали? — подлаживался к поверенному господин Чанта. — Уж мне-то вы можете сказать.
— Я могу только намекнуть, — доверительно шепнул Шпитцхазе, оглядевшись по сторонам, — что это еще не самый высокий курс Пунтафара! Эге! Те, кто приобретут их по тридцать два, — счастливчики. Я посвящен в планы, — конечно, выдавать подробности я не стану, — однако скажу, что последуют скачок за скачком, которые погонят акции вверх: через полгода — один, еще через полгода — второй. Мир обомрет от удивления. Через год, считая с сегодняшнего дня, Пунтафары будут стоить выше пари на сто процентов.
— На сто процентов? — ахнул господин Чанта и в крайнем изумлении даже прислонился к стене. Но быстро пришел в себя. Он разозлился на Шпитцхазе — напрасно тот пытается его одурачить. — Послушайте вы, великий Aufschneider![154] Возвращайтесь-ка обратно. А я и сам найду дорогу домой.
И он прогнал Шпитцхазе.
Однако на следующее утро первым делом велел официанту принести ему «Биржевые ведомости».
И что же, там действительно все было так, как предсказывал Шпитцхазе. Серебро упало на два процента, а «Бондавар» был 30 деньги, 32 товар. Как в Священном писании.
— Ни одной не продам! — стукнув кулаком, решил господин Чанта.
Он встал и оделся.
Сумасшедшее везение! Не успеешь глазом моргнуть, а все ящики уже набиты деньгами.
Он доканчивал свой завтрак, когда явился Шпитцхазе. Физиономия его светилась торжеством.
— Ну, что я говорил? — выпалил он, сунув господину Чанте принесенные с собой «Биржевые ведомости», где красным были подчеркнуты интересующе его места.
Господин Чанта не подал вида, что уже читал «Биржевые ведомости», и потому легко разыграл роль хладнокровного финансиста; просмотрев отмеченные строки, он кивнул головой:
— Да, так оно и есть! Все, как вы говорили!
Уж это точно! К вечеру курс поднимется до тридцати пяти! Эх, кабы у меня были деньги!..
— Ну, вот вам, Шпитцхазе, еще пятьдесят форинтов. Станьте и вы счастливым человеком. Купите одну бондаварскую. Нет, не целуйте руки, я не позволю.
Однако все-таки позволил.
— Но не спускайте эту акцию. Сохраните ее. А когда подойдет срок очередного платежа, я заплачу за вас. Да не целуйте вы каждый раз руки. Я вам еще много раз буду делать добро. Если вы каждый раз, как я вам сделаю добро, станете целовать руки, так у меня и рук не останется. Однако теперь я вправе ждать, что вы в знак признательности поставите меня в известность, если ваш патрон вздумает предпринять какой-нибудь маневр с акциями. Не забудьте предупредить, когда настанет время их продавать. Вы меня поняли? Ну, вот! Да ведь теперь и вы заинтересованы, у вас тоже будет своя акция. Так что следите внимательнее. А там и комиссионные перепадут вам, когда сбудем акции.
Шпитцхазе поочередно перецеловал все пальцы господина Чанты.
— Я только об одном прошу вас, — умолял Шпитцхазе, — не выдавайте меня господину Каульману: ведь если он узнает, что я разглашаю коммерческие тайны, он меня тут же выгонит.
— Не бойтесь! Вы имеете дело с порядочным человеком. И сей порядочный человек всецело поверил, что он теперь купил с потрохами другого порядочного человека, чтобы тот выдавал ему тайны третьего порядочного человека. Неизвестно только, среди этого скопища порядочных людей кто кого обманет более жестоко?
