Джейн Остен - Гордость и предубеждение
– Лучше бы она оставалась у себя! – воскликнула Элизабет. – Может быть, ее слова и выражали участие, но в таком горе я бы предпочла обойтись без соседей. Их помощь невозможна, а сочувствие невыносимо. Пусть злорадствуют подальше от нашего дома.
После этого Элизабет перешла к вопросам относительно мер, которые хотел принять их отец в то время, пока будет находиться в городе и разыскивать свою дочь.
Полагаю, – ответила Джейн, – что сначала он собирался отправиться в Эпсом – в то место, где они в последний раз поменяли лошадей, – чтобы встретиться там с форейторами и выведать у них как можно больше. Главная цель у него – узнать номер наемного экипажа, который увез их из Клапема. Известно, что тот прибыл из Лондона с каким-то пассажиром; и, поскольку отец считает, что нельзя не обратить внимания на то, как молодой человек и барышня поспешно пересаживаются с одного экипажа в другой, он намерен расспросить в Клапеме всех очевидцев. Если ему удастся выяснить, у какого дома тот извозчик ссадил своего пассажира, то он попробует навести справки и там. Другими словами, отец надеется, что узнать место стоянки экипажа и его номер вполне возможно. Ни о каких других его планах я не знаю; но ты ведь понимаешь: он уезжал в такой спешке и в таком волнении, что я не решалась докучать ему своими вопросами.
Глава 48
Все следующее утро семья Беннетов и Гардинеры с большим нетерпением ждали письма от мистера Беннета, но с почтой от него не пришло ни единой строчки. Жена и дочери всегда знали, что обычно он не очень охотно берется за перо и может подолгу задерживаться с ответом, но сейчас они рассчитывали на то, что в столь крайних обстоятельствах он все-таки сделает над собой усилие. Увы, их надежды не оправдались; и они, таким образом, пришли к заключению, что у него для них просто не было приятных новостей, и радовались уже тому, что им известно хотя бы это. Как только выяснилось, что почты больше не будет, мистер Гардинер тотчас же отправился в дорогу.
Когда уехал и он, все, кто остался дома, могли, по крайней мере, быть уверенными, что теперь станут регулярно получать сообщения о том, чт(же все-таки происходит в Лондоне. Кроме того, прощаясь с ними, дядюшка пообещал при первой же встрече убедить мистера Беннета вернуться в Лонгбурн, чем несказанно утешил сестру, находившую в этом единственное спасение для своего мужа, которому якобы грозила смерть на дуэли.
Миссис Гардинер решила остаться с детьми в Хертфордшире еще на несколько дней, так как считала, что ее присутствие может оказаться полезным для племянниц. Она помогала им ухаживать за миссис Беннет и всячески успокаивала их, когда те готовы были пасть духом. Другая тетка тоже довольно часто захаживала к ним, и всегда, как она сама говорила, с намерением приободрить их; но не было еще ни разу, чтобы она не принесла с собой каких-нибудь новых историй об экстравагантных выходках Уикема; и таким образом, скоротав с ними часок-другой, оставляла родных далеко не в приподнятом настроении.
Весь Меритон теперь, казалось, занимался только тем, что старался как можно сильнее очернить мужчину, который для всех жителей еще три месяца тому назад был чист, как ангел. Пока одни заявляли о том, что он должен абсолютно каждому лавочнику в округе, другие рассказывали о его многочисленных любовных связях, которыми он обзавелся благодаря своему таланту обольстителя. Понятно, что в каждой семье эти слухи получали свое, куда более изощренное продолжение. Отныне все были убеждены, что нет молодого человека грешней, чем Уикем, и каждый теперь якобы припоминал, что всегда не доверял его благочестивому виду. Элизабет, хотя и отметала добрую половину из того, что говорил народ, в какой-то степени с ним все же соглашалась, и потому еще больше опасалась за судьбу своей сестры; и даже Джейн, которая вообще тому народу верила крайне редко, постепенно начинала расставаться со всеми своими надеждами; тем более что к этому времени, если бы те двое действительно сбежали в Шотландию, дома уже обязательно об этом знали бы от них самих.
Мистер Гардинер покинул Лонгбурн в воскресенье; и уже во вторник они получили от него письмо, в котором он сообщал о том, что по приезде в Лондон сразу же разыскал мистера Беннета и уговорил его отправиться с ним на Грейсчерч-стрит; а также о том, что тот уже успел побывать в Эпсоме и Клапеме и, не добыв там никакой удовлетворительной информации, собирается теперь расспросить администраторов всех главных гостиниц города, так как вполне допускает, что они, когда прибыли в Лондон и обнаружили, что не имеют здесь подходящего жилья, могли остановиться в одной из них. Сам мистер Гардинер полагал, что эти действия не принесут каких-либо ощутимых результатов, но, поскольку брат настаивал, он вызвался помочь ему и в этом. Кроме того, он добавил, что мистер Беннет в настоящее время наотрез отказывается уезжать из Лондона, и пообещал прислать вскоре еще одно письмо; после чего шел постскриптум следующего содержания:
«Я написал полковнику Форстеру и попросил его по возможности выяснить у оставшихся в полку близких друзей Уикема, есть ли у того какие-нибудь родственники или знакомые, которым может быть известно, в каком районе города скрывается сейчас Уикем. Если окажется, что такие люди есть, их сведения имели бы для нас огромное значение, так как пока в своих поисках нам совершенно не от чего оттолкнуться. Полковник Форстер, я уверен, сделает все, что в его власти, чтобы удовлетворить эту просьбу; но я подумал, что, возможно, лучше, чем кто-либо другой, о связях Уикема знает Лиззи…»
Элизабет прекрасно понимала, чем вызвано такое внимание к ее персоне, но порадовать дядюшку она, к сожалению, вряд ли чем могла.
Она никогда не слышала, чтобы у Уикема вообще были какие-либо родственники, за исключением, разумеется, отца и матери, которые оба умерли уже много лет назад. Тем не менее, она не отрицала, что кто-нибудь из его сослуживцев в …ширском полку владеет более полезной информацией; и, хотя никаких иллюзий по этому поводу Элизабет не строила, она не считала, что просьба дядюшки является излишней.
Все дни в Лонгбурне теперь были преисполнены беспокойством, однако самые тревожные часы наступали тогда, когда ожидалась почта, с прибытием которой напряжение каждое утро усиливалось вдвое. Только письма, независимо от того, сообщали ли они хорошие или плохие новости, могли избавить их от мучительного неведения.
Но прежде чем они вновь получили весточку от мистера Гардинера, на имя их отца пришло письмо совершенно с другой стороны, от мистера Коллинза; и Джейн, которой были даны указания вскрывать в его отсутствие любую адресованную ему корреспонденцию, распечатала конверт и, не обращая внимания на Элизабет, которая всегда находила письма мистера Коллинза любопытными и потому заглядывала сейчас через плечо сестры, прочитала следующее:
«Дорогой сэр,
я чувствую себя обязанным, учитывая наше родство и мое положение в обществе, выразить вам свои соболезнования по поводу несчастья, которое постигло вашу уважаемую семью и о котором нам вчера сообщили в письме из Хертфордшира. Уверяю вас, дорогой сэр, что мы с миссис Коллинз искренне сочувствуем вам, так как понимаем, насколько велико ваше горе, ибо его последствия не в силах устранить даже время. Никакие слова с нашей стороны не смогут облегчить ваши страдания, утешить вас или избавить от боли, которая при таких обстоятельствах для любых родителей, я уверен, просто невыносима. По сравнению со случившимся смерть вашей дочери была бы Божьей милостью. Но что еще хуже, как утверждает моя дорогая Шарлотта, у нас есть основания полагать, что безнравственное поведение мисс Лидии вызвано чрезмерным снисхождением при ее воспитании; хотя в то же самое время, чтобы не огорчать вас и миссис Беннет еще больше, я склонен думать, что она была предрасположена к этому от природы, иначе бы не совершила в столь юном возрасте такого гнусного поступка. Как бы там ни было, вы достойны лишь сожаления; и вместе со мной так считает не только миссис Коллинз, но и леди Кэтрин и ее дочь, которых я не мог не посвятить в это дело. Они также согласны со мной в том, что сей отвратительный шаг одной вашей дочери нанесет непоправимый урон благополучию всех остальных, ибо никто, как говорит леди Кэтрин, не опустится до такой степени, чтобы обратить внимание на подобную семью. В этой связи мне с чувством удовлетворения остается добавить, что, если бы в прошлом ноябре не имели места определенные события, ваш позор коснулся бы и меня. А пока позвольте посоветовать вам, дорогой сэр, найти утешение в том, чтобы навсегда отвергнуть от себя распущенную дочь и, предоставить ей самой пожинать плоды своей аморальности.
Искренне ваш и т. д. и т. д.»
Мистер Гардинер не писал до тех пор, пока не получил ответ от полковника Форстера; но и после этого ничего обнадеживающего он сообщить не смог. Ни одному офицеру в полку не было известно о том, чтобы у Уикема водились родственники или близкие люди, с которыми он поддерживал бы отношения. Знакомых у него раньше было много; но тесной дружбы он ни с кем не завязал и как только вступил в войска, то забросил их всех. Таким образом, не было никого, кто мог бы с уверенностью сказать, где он находится. Более того, вдобавок к боязни быть обнаруженным родственниками Лидии, к чрезмерной скрытности его также побуждало и тяжелое финансовое положение. Совсем недавно на поверхность всплыло то, что, не единожды проигравшись в карты, он оставил после себя огромные долги. Полковник Форстер считает, что потребуется свыше одной тысячи фунтов стерлингов, чтобы покрыть все его расходы в Брайтоне. В Лондоне же, как выяснилось, он должен был еще более значительные суммы. Возможно, мистер Гардинер, не подумавший о том, чтобы утаить эти подробности от семьи в Лонгбурне, поступил несколько опрометчиво; ибо Джейн, узнав о них, в ужасе воскликнула:
