Кальман Миксат - Странный брак
Приговор суда каноников подействовал на всех удручающе, однако Фаи сохранял мужество, не давая пасть духом и Бутлеру.
— Хладнокровие, сын мой Янош, теперь мы передадим дело в коллегию архиепископов.
— Но и там заседают попы.
— Да, но те попы лучше, и потом за их спиной нет этой коварной лисы — Фишера. А если мы и там проиграем дело, существует еще папский суд. У нас есть время. Ведь Пирошка терпеливо ждет. Ты же читал ее письмо?
Дело в том, что после состоявшегося решения суда Фаи спросил Пирошку в письме: готова ли она ждать Бутлера, пока дело пройдет все инстанции (ибо до тех пор всегда есть надежда)?
Пирошка ответила: "Я буду ждать, пока есть надежда, буду ждать и тогда, когда ее не станет".
Разве в состоянии шесть эгерских каноников даже на тысячах фолиантов пергамента написать столько горьких слов, чтобы они смогли испортить сладость этих двух строчек?
Что бы ни говорили поэты, горе не в силах сломить человека. Кажется почти невероятным, сколько горя может принять на себя человек. Есть люди, которым безразлично, сколь велико то горе, которое обрушивается на их плечи, — с фунт оно или во много тысяч раз больше. Маленький муравей с одинаковым проворством ползает и под большой глыбой и под маленьким камешком. Бутлер не мог даже представить себе, что сможет пережить такой исход дела, при котором останется в силе прежнее решение. И что же — он все еще живет и даже продолжает строить планы.
А положение стало куда хуже, чем прежде. Теперь и Мария — Дёри повела себя смелее. До сих пор она втихомолку пробиралась в замки Бутлера, разыгрывала из себя несчастную, достойную всяческого сожаления, которую родной отец выгнал из дома ("Убирайся вместе со своим ублюдком к мужу, пусть все видят, что ты там живешь!"), она взывала к милости управляющих, которые не решались выставить ее, рассуждая так: "Дьявол не дремлет, а истина спит: кто знает, может, она еще будет когда-нибудь нашей госпожой". Но теперь иное дело: приговор уже вынесен, и она — настоящая графиня Бутлер. С большой помпой водворилась она в парданьском замке, окружила себя камеристками, горничными и завела собственную гофмейстершу. Так как управляющий Ференц Ногал стал протестовать против этого, графиня обратилась с жалобой к комитетскому собранию. Торонтальский вице-губернатор посетил Бутлера и убедил его, что, поскольку эта женщина носит его имя, граф, как один из первейших магнатов и кавалеров Венгрии, не может допустить — но крайней мере, до тех пор, пока суд не вынесет другого приговора, — чтобы она жила в какой-нибудь дыре, ибо тем самым будет скомпрометировано имя Бутлеров.
Граф ответил на это, что не признает ее своей женой, но, принимая во внимание, что закон остается законом и один приговор суда уже вынесен, разрешает Марии Дёри впредь до изменения этого приговора жить в эрдётелекском замке Бутлера и ежемесячно брать из его казны две тысячи форинтов, с тем, однако, условием, чтобы в других его замках и ноги ее не было.
Итак, Мария обосновалась в эрдётелекском замке. Граф Тиге и эгерские армейские офицеры были ее каждодневными гостями. Шум веселых пиршеств нарушил тишину доселе заброшенного гнезда. И все же соглядатаи Фаи не могли сообщить ничего такого, что свидетельствовало бы о распутном поведении Марии. А между тем в качестве мажордома в замке подвизался сам хитроумный Крок, под именем Яноша Кампоша, и особенно зорко следил за тем, не начнет ли посещать замок поп из Рёске (переодетый или еще в каком-нибудь виде).
Но Мария была умна и умела себя блюсти. Более того, с присущей женщинам хитростью она так преобразила Эрдётелек, словно эта была подлинная резиденция Бутлеров; что касается самого графа, то он "просто-напросто выродок, циник, который бросил свою честную дворянскую семью и рыщет по свету, одержимый бредовой манией".
Надо сказать, что в Германии проживало множество Бутлеров; здесь были и бароны, и просто дворяне, и обедневшие, но достойные рыцари. Была там целая куча детей, уйма старых дев, всевозможные дяди и тети, с которыми Мария вавязала родственную переписку, всячески заманивала их в Эрдётелек и даже оплачивала им путевые расходы. Тут они как сыр в масле катались, и не проходило дня, чтобы за столом в замке не сидели четыре-пять человек из рода Бутлеров.
Было поистине удивительно, как ловко сумела она собрать в своем доме столько красноносых пожилых особ, носивших очки, напудренные парики, а также имя Бутлеров. Большинство этих благородных дам в прошлом были фрейлинами при каком-нибудь из тех маленьких немецких дворов, где княгиня запирала на ночь сахарницу, а его светлость князь с возмущением отпихивал стул, если поданный к обеду цыпленок оказывался без одной ножки; за хищение цыплячьей ножки рассвирепевший князь грозил всему двору драконовскими мерами, а если был по природе добросердечен, — то своим отречением.
Бывшие придворные дамы придали эрдётелекскому замку такой лоск, что сливки дворянского общества комитата Хевеш постепенно стали смотреть сквозь пальцы на "предшествующие события", и Алмаши, Брезоваи, Добоцки, Луби и даже пуритане Папсасы не устояли перед искушением повезти своих жен с визитом в Эрдётелек.
Обо всем этом папаша Крок докладывал Фаи следующим образом:
"Придворные дамы ходят в донельзя поношенных шелковых юбках, но окрестным дворянкам нравится их шелест, и они по очереди приезжают в Телек поучиться хорошим манерам.
И все же госпожа Мария несчастна, ее снедает какая-то тайная грусть. Часто она часами бродит в одиночестве по саду, прикасаясь концом зонтика к цветам. А когда женщина прикасается к цветку, она всегда мысленно кого-то целует. Probatum est[Это доказано (лат.)].
Не могу разобраться, кто засел у нее в голове. Только не граф Тиге. Недавно во время прогулки Тиге попытался было поправить локон, выбившийся у госпожи из-под шляпки, но потерпел неудачу. Рассердившись, она пригрозила ему: "Ведите себя прилично, слышите, господин граф, ибо я хоть и одна-одинешенька, но есть у меня муж или нет, а десять ноготков всегда при мне, и если вы сомневаетесь, я помогу вам в этом убедиться".
С остальными офицерами она, можно сказать, холодна как лед и беседует с ними только от скуки. Удивительная женщина! Свою маленькую девочку, именуемую "графинечкой", она не любит, из чего следует, что не любит и попа, и я напрасно подкарауливаю его…
Позавчера сюда прибыл и сам старик Дёри вместе со своим шимпанзе. Приживалки графини Бутлер проделывают с обезьяной всевозможные шутки. Да они и походят друг на друга.
Недавно я подслушал в замочную скважину следующий разговор между отцом и дочерью. Она сказала:
— Ах, отец, такая жизнь — сущее рабство, и коли продлится долго, станет для меня невыносимой.
— Терпение, терпение, время может поправить все то, что мы упустили.
Госпожа заплакала.
— Даже камень может повернуться в недрах земли, подмываемый подземными ручейками, но его сердце никогда не обратится ко мне.
— Кто знает! Со временем он забудет Пирошку.
— Ты думаешь, папа?
— Уверен в этом.
— Из чего ты это заключаешь?
— Я знаю человеческое сердце: оно пылает, пылает, но время гасит его пыл.
— Так ли?
— Эх, видела ли ты когда-нибудь, чтоб толстое полено непрестанно горело и не сгорало бы, не превратилось в пепел? Видела ли ты нечто подобное? А ну-ка, скажи! Ясно же — такого не бывает! Так и его сердце когда-нибудь охладеет; а когда это случится, то ветер, быть может, принесет к тебе пепел его сердца, особливо если ты проявишь побольше ловкости.
Этот разговор я только потому сообщаю вашей милости, что у меня есть подозрение, что госпожа Мария уже наказана господом, поскольку она втайне любит графа Яноша. Конечно, это только предположение Крока, который лишь чует, но не видит. Хотя очень часто нюх у него куда лучше зрения. Остаюсь преданный слуга вашей милости и т. д..
Фаи прочитал это письмо, но Бутлеру не сказал о нем ни слова. Он считал более полезным отвлечь внимание графа Яноша от этого злополучного процесса и уговорил его поехать на сессию государственного собрания в Пожонь, чтобы там приобщиться к политике. Конечно, политика — это размалеванная девица, и в конце концов она обманывает человека, но на некоторое время ею можно порядком увлечься.
Между тем время летело, как птица, а процесс полз, как черепаха. Прошел год, прежде чем коллегия архиепископов объявила свой приговор; еще год понадобился для решения этого дела папским судом. Дважды замерзал и дважды оттаивал маленький ручеек в борноцком саду Берната, пока и эти две высшие апелляционные инстанции признали законность брака.
— Ну, теперь нам осталось обратиться только к богу! — воскликнул Фаи с глубокой горечью.
Трудно даже представить себе, как подавлены были сторонники Бутлера. Теперь и надежды никакой не оставалось. А ведь в кладовой у бога надежда хранится в самом большом мешке, который никогда не завязывается, чтобы каждый мог запустить в него руку; лишь в этом одном бог безотказно щедр.
