Алан Силлитоу - Начало пути
В самолете было жарко, и мой сосед вытер лоб и щеки. Он рассказывал так, будто все это не о нем, а о ком-то другом, улыбался, когда говорил о том, что его волновало, верней, губы его почти все время чуть кривила усмешка, в ней было и презрение и жалость к самому себе.
- Не стану плакаться или уверять, что я был полон истинной любви и понимания. Знаю одно: я любил ее, хотя она теперь твердит, будто вовсе я никогда ее не любил. Под конец стало казаться, что нас с женой связывает уже не любовь, а нечто прямо противоположное.
Я протянул ему сигареты, Он не стал закуривать, а может, вообще не курил. Он только пил. Тогда я закурил сам.
- Жалко все-таки. А вашей жене, наверно, не сладко пришлось.
- Конечно,- с ироническим смешком сказал он.- Это несомненно. И я жалел ее, я всеми силами старался ей помочь. Но ей все было мало. Ей непременно требовалось самой найти лекарство от своей боли, и лекарство оказалось такое: погубить меня. Только того ей и надо было - но для меня это слишком дорогая цена, хотя платить мне все равно пришлось, Путь для этого Верил выбрала древний как мир: изменила мне, завела любовника и не стала этого от меня скрывать - и в конце концов довела меня до исступления. Связь эта продолжалась два года, хотя потом Верил перестала выставлять ее передо мной напоказ, потому что постепенно чувство к тому, другому, стало глубже и серьезней. Она вяжет меня по рукам и ногам, потому что все время твердит, как сильно она меня любит, только меня одного, все остальное ничего не значит. Из-за этих уверений я все не решался с ней расстаться, а потом оказалось - она просто хитрила по наущению своего любовника. Она чудовище, но и я не лучше. Ей легко меня обманывать - ведь я постоянно в разъездах. И зачем только я взялся за такую работу, если я не могу доверять жене? Чтобы оправиться после самоубийства подруги, жене моей необходимо погубить мою душу, а мне, чтобы прийти в себя, надо убить жену. Такова вкратце суть дела, надеюсь, я не нагнал на вас скуку.
Перед нами уже стояли подносы с едой, и это дало мне силы слушать дальше.
- Мне очень интересно.
Он с жадностью накинулся на еду - планы насчет ближайшего будущего жены нисколько не портили ему аппетита. Я думаю, человек всегда ест с аппетитом перед тем, как совершить убийство, но не тогда, когда собирается покончить с собой, хотя, по правде сказать, слушая его, я все еще не верил, что это не пустые слова.
- Так вот, когда она стала осторожней, я стал настойчивей, я непременно хотел точно знать, что происходит. Я приставил к ней частных сыщиков и заплатил им не одну сотню фунтов, в лучшие времена я потратил бы эти деньги с большим толком - скажем, на ремонт дома. Возможно, она догадывается, что я установил за ней слежку. и пробует заметать следы. Но я точно знаю, где она бывает и что делает. И вот на этот раз, перед тем как я уехал, мы несколько дней допекали друг друга, под конец чудовищно разругались, а потом я заставил ее торжественно пообещать, что она бросит его, больше с ним не увидится и мы попробуем начать все сначала. Казалось, все сулит нам безоблачное будущее, но в глубине души я ни одной минуты в это не верил. Мы нежно поцеловались на прощание, и я уехал. А по дороге в аэропорт заехал на такси в сыскное агентство в Сохо и дал им обычные указания, заплатил вперед солидную сумму наличными и распорядился: если она пойдет на квартиру к любовнику, они немедленно телеграфируют мне в мою гостиницу в Лиссабоне. Я решил твердо: если она еще раз меня обманет, я ее убью. Уничтожу. Она погибнет.
Когда я уезжал, я всем сердцем надеялся, что все образуется, она больше меня не предаст, все будет забыто и прощено. По дороге в Лиссабон и первые дни по приезде я был спокоен, полон надежд, телеграммы не было, и я верил, что мы и вправду начнем жизнь сначала. Так прошло еще несколько дней. Мне кажется, я никогда еще не был так счастлив, как в те дни. Деловые переговоры шли превосходно. Голова у меня работала отлично, и во время переговоров я стоял на своем тверже обычного. Наконец я уложил чемодан, у подъезда ждало такси, которое должно было отвезти меня в аэропорт, я уже выходил из гостиницы, и тут ко мне подбежал посыльный и подал телеграмму. Я прочел ее в такси, и меня бросило в жар, я откинулся на спинку сиденья и едва не лишился чувств. Мне привиделось - по стеклу струятся потоки дождя, а передо мной - распоротый живот, кровавые внутренности. Улицы блестели и содрогались под ливнем, а вы ведь знаете, день был ясный, ни единого облачка. Глаза мне изменяли, мерещилось что-то чудовищное. Я посмотрел вперед и увидел громадную лошадь, она лежала посреди дороги, загородив проезд, бок у нее был разворочен - наверно, она попала в какую-то страшную катастрофу,- белая лошадь, она билась, вскидывала в предсмертных муках голову, будто силилась лизнуть огромную красную рану. Берил была с любовником все ночи. Я отчаянно закричал, велел таксисту остановиться, но он засмеялся и проехал прямо по лошади. Белой кобыле не жить! Что еще мне остается?
У него тряслись руки, он даже выронил вилку. И не поднял ее, не попросил другую, стал доедать одним ножом, и чем больше я наливался шампанским, тем более зловещим казался мне нож в его руке.
- А убивать все равно ни к чему,- сказал я.- Вышвырните ее вон - и дело с концом.
- У меня нет на это сил.
- Да, не повезло ей с мужем - до того малосильный, только и может, что убить.
Стюардесса налила нам кофе.
- Я думал, вы писатель,- не без язвительности усмехнулся он.- Если вы и вправду писатель, вы должны понять: другого выхода у меня нет.
- А потом как же? - спросил я.
- Время остановилось. Нет больше покоя, ни единой минуты, нигде, никогда. На всем поставлен крест. Нет больше покоя, и любви нет.
- Да вы святой: вон чего захотели - покоя и любви - сказал я.- Первый раз встречаю святого - и где: в самолете, тридцать тысяч футов над землей!
В порыве добрых чувств он вдруг стиснул мою руку.
- Рад, что вы так говорите. Вы далеко пойдете как писатель.
Я протянул свою чашку, чтоб мне налили еще кофе, тут как раз самолет тряхнуло и горячая клякса разлилась у меня на брюках. Если мы разобьемся, его жена, считай, выиграла сто тысяч.
- Теперь мне полегчало,- сказал он.- Полезная штука - поесть и выпить шампанского. Пожалуй, и правда, я еще не конченый человек. После всего, что творилось у меня в душе на той неделе, я уже стал в этом сомневаться.
- Вот и хорошо,- сказал я.- Может, теперь вам и дома будет не так погано.
- Ну нет. В таком настроении я еще сильней ее ненавижу.Только в таком настроении я и могу ее убить. Во мне и дно океана, и выси небесные. И душа моя мечется между бездной и высью.
Он не плакал, но из глаз у него поползли слезы. Я приподнял бокал.
- А все-таки выпьем за счастливое приземление.
Он улыбнулся, и лицо у него стало совсем добродушное, будто всю душевную неурядицу как рукой сняло.
- А я вот мечтаю найти какое-нибудь глухое, укромное местечко, чтоб было где писать в тишине да в покое,- признался я.- В городе мне все равно как ореху в щипцах, давит он меня, только треск стоит. Чувствую, надо вырваться и засесть за работу.
- Это несложно,- сказал он.- Пока тянулась вся эта история с женой, мы с ней иногда говорили, что хорошо бы найти какой-нибудь уголок за городом и наезжать туда, попытать счастья - может быть, там вновь оживет наша любовь. Жена, конечно, никогда в это не верила, просто как только узнавала, что где-то продается что-то подходящее, пользовалась случаем отослать меня из города, а сама в это время без помех встречалась с любовником. Ничего, скоро конец всем ее похождениям. Через час я вернусь и сразу же сделаю, что задумал. Я знаю, как я это сделаю. А пока вот что я вам скажу: в Фенах продается дом при старом железнодорожном полустанке. Он последнее время пустует, и как будто никто им пока не заинтересовался, так что, я думаю, за тысячу двести фунтов вы сможете его получить. У меня есть о нем все нужные сведения.- Он достал из портфеля несколько листков и протянул мне.- Я там был, место безлюдное, тихое, спокойнее не найти. Перед этой поездкой я хотел было его купить, но теперь с таким же успехом уступлю его вам. Здесь вот отчет инспектора. Дом в хорошем состоянии, разве что потребуется несколько галлонов краски.
Я сунул листки в карман.
- А вам самому они не понадобятся?
- Нет, нет. Я больше не нуждаюсь ни в покое, ни в укромном уголке.
- Тогда спасибо,- сказал я.- А может, ваша ненависть к жене - та же любовь?
- В раю оно, может, и так, а в нашем грешном мире - нет. Я уже никогда ее снова не полюблю.
Самолет приземлился, я сошел по трапу вслед за своим спутником, а в автобусе, на пути к таможенному залу, стал малость в сторонку и разглядел его еще лучше: рубашка и галстук прямо сверкают, бородка аккуратненько подстрижена, шляпа самая модная, такой, видать, чистюля, любую женщину отпугнет. Наверно, надо предупредить его жену, сказать - он помешался, хочет ее прикончить, пускай поостережется. Я все не знал, как поступить, вышел за ним следом из автобуса и прошел в таможенный зал. Таможню мы случайно миновали в одно время. И вдруг он резко повернул голову и кинулся бежать, да так, будто кто-то ему на ушко скомандовал: стой, мол, сдавайся, а он все равно решил дать стрекача, хоть и нет надежды вырваться.
