Ирвин Шоу - Ночной портье
Замыслы Фабиана будоражили меня, и я чувствовал себя все более взвинченным. О выставке Анжело Квина в Риме упомянула лишь одна незначительная итальянская газета. Выставку, правда, похвалили, но мимоходом, в двух строчках.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал я. – Потому что я в этом совершенный профан.
– Публику надо ошеломлять, – воскликнул Фабиан. – Посмотрите вокруг себя. Этот старый сарай теперь прямо-таки засверкал.
Все эти дни я так долго и пристально разглядывал развешанные на стенах картины, что они уже не производили на меня впечатления. Если б только было возможно, я бы спрятался в каком-нибудь укромном уголке на этом прославленном острове и просидел бы на берегу Атлантики, пока не кончилась эта кутерьма с выставкой.
Фабиан прошел в маленькую заднюю комнату, которую мы отделили перегородкой; устроив там контору, и принес оттуда бутылку шампанского. По его указанию в числе прочего был куплен и холодильник как необходимая часть обстановки галереи. «Он окупит себя в первую же неделю», – уверял Фабиан, когда холодильник привезли и поставили в конторе.
Я следил за тем, как привычно и уверенно открыл он шампанское и разлил в бокалы, не обойдя и нанятую нами девушку.
– За нашего художника и за нашу выставку, – провозгласил он, поднимая свой бокал.
Мы выпили. Я попытался представить себе количество шампанского, выпитого мной со времени встречи с Фабианом, и невольно покачал головой.
– Кстати, ведь чуть не забыл, Дуглас, – сказал он, снова наполняя свой бокал. – Еще одно из наших капиталовложений будет здесь сегодня.
– Какое капиталовложение? – Вчера в нашей теплой компании была выдающаяся гостья, – вспомнив об этом, Фабиан фыркнул от смеха. – Надеюсь, вы помните Присциллу Дин?
– О, только ее не хватало! – воскликнул я. Поток осуждений и бранных слов, обрушившийся на наш порнофильм, был в основном направлен по адресу исполнительницы главной роли. Однако это не помешало тому, что ее фотографии – голой и в весьма рискованных позах – появились в двух наиболее популярных журналах. Узнав Присциллу на улице, толпы людей следовали за ней. Ее освистала публика в телетеатре, когда она показалась на сцене, чтобы выступить по телевидению. Все это, конечно, значительно увеличило выручку от демонстрации фильма, но я сомневался, что ее появление на выставке поможет упрочить ценность картин нашего художника Анжело Квина.
– Уж не пригласили ли вы ее на сегодня? – недовольно спросил я.
– Разумеется, – холодно кивнул Фабиан. – С ее появлением о нашей выставке сообщат во всех газетах. Не огорчайтесь, милый друг. Я отвел ее в сторону и договорился, что наши связи с ней по-прежнему остаются в тайне. Она поклялась в этом жизнью своей матери. Дора, – обратился он к нанятой нами девушке, – вы поняли, что то, о чем мы сейчас говорили, нельзя ни в коем случае нигде разглашать.
– Да, конечно, мистер Фабиан, – озадаченно ответила девушка. – Но, откровенно говоря, я ничего не поняла. Кто такая Присцилла Дин?
– Падшая женщина, – сказал Фабиан. – И я рад за вас, что вы не знаете ни грязных фильмов, ни журналов.
Мы допили бутылку без каких-либо тостов.
Брат ожидал меня, когда с небольшим опозданием, вскоре после двенадцати, я вошел в ресторан. Он был не один, рядом с ним сидела очень хорошенькая молодая женщина с длинными рыжеватыми волосами. Генри поднялся из-за стола, и мы пожали друг другу руки. Он теперь не носил очков, его зубы были приведены в порядок, он загорел, хорошо выглядел, немного располнел. И даже покрасил волосы, так что мог сойти за мужчину лет тридцати.
– Познакомься с моей невестой, ее зовут Мадлен, – представил он сидевшую рядом женщину.
– Я очень хотела познакомиться с вами, – сказала Мадлен, когда я сел за стол. У нее был приятный грудной голос, большие серые глаза, отливавшие синевой. Она не походила на женщину, которая могла бы связать судьбу с никчемным человеком.
– Надо бы что-нибудь выпить, – предложил я.
– На нас не рассчитывай. Я не пью, – с некоторым вызовом, как бы побуждая меня на расспросы, отказался брат.
– И я никогда не пью, – сказала Мадлен.
– Что ж, тогда не будем, – согласился я.
– Будем ли мы вообще что-нибудь заказывать? Боюсь, у нас мало времени, – заметил брат.
– Не буду вам мешать, – сказала Мадлен, поднявшись из-за стола. – Обедайте без меня. Я знаю, что вам надо о многом переговорить. А я пойду пройдусь по этому милому городку.
– Смотри не заблудись, – напутствовал ее Генри.
– Постараюсь, – рассмеялась она.
Брат с напряженным лицом, не отрываясь, глядел ей вслед, когда она шла к выходу. У нее были стройные ножки, хорошая фигурка, легкая походка. И он даже затаил дыхание, словно забыл обо всем на свете.
– Дорогой праведник, что сие значит? – обратился я к брату.
– Ну как она, ничего?
– Очаровательна, – заверил я, и вовсе не из желания польстить ему или ей. – А теперь выкладывай все.
– Я получаю развод.
– Давно пора.
– Да, давно бы надо.
– Где же твои очки?
Генри рассмеялся.
– Ношу контактные линзы, – объяснил он. – Спасибо твоему другу Фабиану. Он убедил меня и направил к знакомому врачу. Когда увидишь его, передай ему мой горячий привет.
– Можешь сам лицезреть его здесь. Я только что расстался с ним.
– Мне нужно к четырем вернуться обратно в Нью-Йорк.
– Что ты делаешь в Нью-Йорке? – поинтересовался я, ибо не мог и представить себе, что брат уедет из своего Скрантона.
– Я теперь живу там, – ответил брат. – У Мадлен квартира, а наш бизнес сейчас в Оренжберге, в получасе езды от города.
Официант принес два стакана воды. Генри заказал коктейль с креветками и бифштекс. Про себя я отметил, что аппетит у него тоже улучшился.
– Приятно, Хэнк, что ты приехал повидаться со мной, но почему такая спешка? Почему именно сегодня?
– Юристы хотят сегодня же покончить с заключением договора. Мы вырабатывали его три месяца, и теперь, когда все учтено, они не хотят откладывать, чтобы другая сторона не выдвинула каких-либо новых условий. Ты знаешь, как настырны юристы.
– Нет, не знаю. А что за договор?
– Я не хотел докучать тебе, пока все окончательно не определится. И, надеюсь, ты не будешь возражать…
– Не буду, если ты толком объяснишь с самого начала.
– Я же сообщал тебе, что дело выглядит многообещающим.
– Да, – кивнул я, вспомнив, что его «многообещающее» я воспринимал как «ничего не значащее», а то и вовсе «неудачное».
– А оно оказалось много лучше. Во много раз лучше, чем можно было ожидать. И мы почти сразу начали расширять предприятие. Сейчас у нас в мастерской более ста рабочих. Наши акции еще невысоки на бирже, но уже растут. В настоящее время мы получили предложения от полудюжины компаний, которые хотят откупить наше дело. И самое значительное – от «Нортерн Индастрис». Это огромный концерн. Ты, наверное, слышал о нем.
– Нет, никогда не слыхал.
Брат с укором поглядел на меня, как школьный учитель глядит на ученика, не выучившего урок.
– Как бы то ни было, уж поверь мне, что это огромный концерн, – наставительно повторил он. – И они готовы хоть сегодня подписать с нами договор и уплатить полмиллиона долларов. Ну как, дошло до тебя?
– Вполне, – кивнул я.
– Более того, мы, то есть я и двое молодых инженеров, которые предложили идею, сохраняем контроль и управление делами в течение пяти лет. Жалованье нам увеличивается втрое, и, кроме того, за нами остается определенное количество акций. Ты, конечно, вместе со мной участвуешь в деле.
Официант принес заказанный бифштекс, и Генри с волчьей жадностью набросился на него, поедая вместе с жареной картошкой и булкой, обильно намазанной маслом.
– Теперь подсчитай, Дуг, – говорил он с набитым ртом. – Ты дал двадцать пять тысяч. Наша доля тридцать три процента от полумиллиона, что составляет сто шестьдесят шесть тысяч долларов, из коих две трети твои.
– Я и сам знаю арифметику, – перебил я.
– И это – не считая выплаты по акциям, – заметил Генри, продолжая жевать. Не то от горячей еды, не то от больших цифр, которые он называл, лицо его покраснело и заблестело от пота. – Даже при нынешней инфляции это все же подходящие деньжата.
– Кругленькая сумма, – кивнул я.
– Обещал я тебе, что ты не пожалеешь, не так ли? – сказал он.
– Совершенно верно.
– И мне больше не приходится считать чужие деньги, – с жаром проговорил он и, окончив есть, отложил в сторону нож и вилку. Потом с серьезным видом поглядел на меня. Сквозь контактные линзы глаза его казались глубокими и чистыми. Маленькие красные пятна у носа исчезли. – Ты спас меня от гибели, Дуг, – негромко сказал он. – И я никогда не смогу полностью отблагодарить тебя.
– И не пытайся.
– А у тебя все в порядке? В жизни и во всем?
– Лучше и быть не может, – заверил я.
– Выглядишь ты замечательно, братишка. Правда.
