Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер
— Чепуха! Не бывать этому никогда.
— И к назначенному часу доставит тебя, бестолочь ты несчастная, на борт нашей яхты. Не ведаю, как он это сделает, но ты будешь на месте, экипированный всем, от яхтсменской кепки до трех дюжин запасных носков.
— Тетя Далия, давайте переменим тему, — холодно сказал я. Расстроенный до глубины души таким отношением со стороны ближайшей родственницы, я вынужден был немного погулять по Гайд-парку, чтобы успокоиться. Около половины пятого, когда мои нервы перестали вибрировать, я вернулся домой. Дживс стоял в гостиной и рассматривал портрет.
Я чувствовал себя несколько неловко, так как перед уходом объявил Дживсу, что намерен отменить морское путешествие, и хотя он сделал вид, что ему все равно, я знал, что он огорчен. Видите ли, он заранее предвкушал это плавание. С той минуты, как я принял приглашение тетушки, его глаза загорелись мечтой о море. Мне даже показалось, что он напевает на кухне хоровые матросские песни. Должно быть, кто-то из предков Дживса был моряком, может, даже служил под началом Нельсона, потому что любовь к морю у него в крови. Когда мы с ним плыли в Америку, я не раз замечал, как он расхаживает по палубе вразвалочку, будто истый моряк, и казалось, вот-вот бросится поднимать мейн-брас или сплеснивать нактоуз.
И хотя я выложил Дживсу все резоны, поверил ему свои сердечные тайны, ничего не скрывая, мне было совершенно ясно, что он раздосадован, поэтому, войдя в гостиную, я сразу постарался внести немного сердечности в наши отношения.
— Ну как, Дживс, по-моему, неплохо смотрится, а?
— Да, сэр.
— Произведение искусства украшает дом, как ничто другое.
— Да, сэр.
— Придает комнате некий… как бы сказать…
— Да, сэр.
Соглашаться-то он соглашался, но тон у него был начисто лишен сердечности, и я твердо решил вправить ему мозги. В конце концов, черт побери! Не знаю, имеется ли у вас дома ваш портрет, но если имеется, вы поймете мои чувства. Созерцание собственного портрета, висящего на стене, рождает в вас по отношению к нему нечто вроде отеческой нежности, и от окружающих вы ждете похвал и восторгов. А вместо этого они кривят губы, морщат носы, про взгляд и говорить нечего — стеклянный, надменный, точно у дохлой скумбрии. Представьте себе, каково вам приходится, если этот портрет написала девушка, к которой вы питаете чувства, куда более глубокие и теплые, чем просто дружба.
— Дживс, — сказал я, — это произведение вам не по душе.
— О, нет, сэр, отчего же.
— Дживс, увертки бесполезны. Вы для меня — открытая книга. По какой-то причине этот портрет вам не нравится. Что вы имеете против него?
— Мне кажется, цветовая гамма немного ярковата, сэр.
— А мне не кажется, Дживс. Что еще?
— Прошу прощения, сэр, но мисс Пендлбери придала вашему лицу несколько голодное выражение.
— Голодное?
— Возникают некоторые ассоциации с собакой, взирающей на косточку, сэр.
Тут я его оборвал.
— Ничего подобного, никакого сходства с собакой, взирающей на косточку, я не вижу. По-моему, лицо на портрете имеет задумчивое и одухотворенное выражение.
— Понимаю, сэр.
Я перевел разговор на другую тему.
— Мисс Пендлбери сказала, что, может быть, навестит нас сегодня, чтобы осмотреть портрет. Она приходила?
— Да, сэр.
— И ушла?
— Да, сэр.
— То есть, совсем ушла?
— Совершенно верно, сэр.
— Может быть, она сказала, что вернется?
— Нет, сэр. У меня сложилось впечатление, что у мисс Пендлбери не было намерения возвращаться, сэр. Она была немного огорчена, сэр, и выразила желание вернуться в студию отдохнуть.
— Говорите, огорчена? Чем же?
— Несчастным случаем, сэр.
Я не то чтобы нахмурился, вернее, нахмурился, но мысленно.
— Неужели с ней произошел несчастный случай?
— Да, сэр.
— Какой именно?
— Мисс Пендлбери попала в аварию, сэр.
— И получила увечья?
— Нет, сэр. Увечья получил джентльмен.
— Какой джентльмен?
— Мисс Пендлбери имела несчастье сбить джентльмена почти напротив нашего дома. У него перелом ноги, правда, не слишком тяжелый.
— Ничего себе! А с мисс Пендлбери все в порядке?
— Мне кажется, сэр, ее физическое состояние вполне удовлетворительно. Она испытывает нравственные страдания.
— Ну, разумеется, ведь она тонкая, чувствительная натура. Это вполне естественно. Как невыносимо жесток для юной девушки этот мир, где все так и норовят броситься под колеса ее автомобиля. Должно быть, бедняжка испытала страшное потрясение. А что с оболтусом?
— Вы имеете в виду джентльмена, сэр?
— Да.
— Он находится здесь, сэр, в спальне для гостей.
— Что?!
— Да, сэр.
— Он здесь, в спальне?
— Да, сэр. Мисс Пендлбери пожелала, чтобы его принесли сюда. Она распорядилась, чтобы я телеграфировал в Париж сестре этого джентльмена, сэр, и уведомил ее о несчастном случае. Кроме того, я вызвал доктора, который сказал, что, по его мнению, пациент некоторое время должен сохранять status quo.
— В том смысле, что тело Бог знает сколько времени нельзя вынести из дома?
— Да, сэр.
— Дживс, по-моему, это слишком!
— Да, сэр.
Да, черт подери, слишком! Я хочу сказать, будь барышня трижды божественной, будь ваше сердце без остатка пленено ею и все такое прочее, никто не дает ей права превращать вашу квартиру в морг. Должен сказать, в эту минуту моя страсть чуть-чуть пошла на убыль.
— Ладно, полагаю, мне следует представиться этому идиоту. В конце концов, я же хозяин дома. Как его зовут?
— Мистер Пим, сэр.
— Пим?!
— Да, сэр. Юная леди, адресуясь к нему, называет его Люций. Он как раз шел сюда, чтобы посмотреть портрет, который написала мисс Пендлбери, поэтому и оказался на проезжей части вблизи вашего дома в тот момент, когда мисс Пендлбери выехала из-за угла.
Я направился в гостевую спальню. Надо сказать, мне было здорово не по себе. Не знаю, были ли вы когда-нибудь влюблены и попадался ли вам в качестве соперника кудрявый субъект, но, уверяю вас, в подобных обстоятельствах крайне нежелательно, чтобы этот самый соперник обосновался у вас в гостевой спальне, да еще со сломанной ногой. Кроме всего прочего, преимущества, которые он при этом, само собой, обретает, просто безграничны. Вот он, полулежа, с интересной бледностью в лице, пощипывает виноград, девица исполнена жалости и сочувствия к нему, а вы — где же вам добиться успеха, когда вы расхаживаете по квартире в визитке и гетрах и на физиономии у вас играет здоровый румянец? По-моему, обстоятельства складывались для меня довольно мрачно.
Войдя в спальню, я увидел, что Люций Пим лежит на кровати, одетый в мою пижаму, курит мои сигареты и читает детективный роман. Он помахал в мою сторону сигаретой с этаким покровительственным, черт его подери, видом,
— А-а, Вустер, — сказал он.
— Давайте обойдемся без этих ваших «А-а, Вустер», — бесцеремонно оборвал его я. — Когда вы отсюда уберетесь?
— Думаю, примерно через неделю.
— Через неделю!
— Или полторы. Пока доктор настаивает на полном покое и отдыхе. Так что, извините, старина, но прошу вас не повышать голос. «Лишь тихий шепот войску был угоден». А теперь, Вустер, что касается аварии. Нам с вами надо прийти к взаимопониманию.
— Вы уверены, что не можете убраться отсюда?
— Уверен. Так сказал доктор.
— По-моему, необходимо посоветоваться с другим доктором.
— Нет смысла, мой друг. Доктор категорически запретил куда-либо меня перевозить, а он производит впечатление человека, знающего свое дело. Я понимаю, вас тревожит, что мне здесь недостаточно удобно. Уверяю, все будет хорошо. Кровать мне нравится. Итак, вернемся к теме аварии. Завтра приедет моя сестра. Она будет просто убита. Я ее любимый брат.
— Вы?
— Да.
— А сколько вас всего?
— Шестеро.
— И вы самый любимый?
— Да.
Наверное, остальные пятеро — полные придурки, подумал я, но ничего не сказал. Мы, Вустеры, умеем держать язык за зубами, когда это необходимо.
— Она замужем за неким Слингсби. Должно быть, слышали «Непревзойденные супы Слингсби». Он купается в деньгах. Наверное, считаете, что я могу время от времени взять у него в долг какую-нибудь мелочишку? — с горечью вопросил Люций Пим. — Как бы не так! Впрочем, это к делу не относится. Штука в том, что сестра меня любит без памяти, поэтому может начать судебное преследование, и вообще от бедняжки Глэдис останется мокрое место, если сестра узнает, что это она меня сбила. Поэтому, Вустер, моя сестра не должна ни о чем догадываться. Прошу вас как порядочного человека хранить молчание.
— Естественно.
— Приятно, Вустер, что вы с ходу все уловили. Вы совсем не так тупы, как о вас говорят.
