Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер
— Не надо!
— Мне казалось, вы хотели что-то сказать мистеру Вустеру, сэр.
Старик Блуменфелд перевел дух.
— Хотел, но теперь передумал, — пробормотал он. — Только бы выйти отсюда живым — большего я не прошу.
Я слышал, как дверь гостиной отворилась и затворилась. Немного погодя хлопнула парадная дверь. Я выполз из-под дивана. Там было не слишком уютно, и меня обрадовало, что можно, наконец, оказаться в более приятном месте.
— Ушел?
— Да, сэр.
Я одобрительно посмотрел на Дживса.
— Дживс, вы достигли небывалых высот.
— Благодарю вас, сэр.
— Что меня поражает, так это, почему он вообще сюда явился. С какой стати он решил, что похитил Макинтоша я?
— Видите ли, сэр, вопрос, который вы подняли в связи с тем, что мисс Уикем могут заподозрить в соучастии в деле похищения животного, не остался вне сферы моего внимания. Поэтому я взял на себя смелость посоветовать мисс Уикем сказать мистеру Блуменфелду, что она видела, как вы забрали животное. Мне показалось, что в результате такого заявления репутация мисс Уикем весьма возрастет в глазах мистера Блуменфелда.
— Понял. Риск, конечно, есть, но, вероятно, он оправдан. Да, в целом, конечно, оправдан. Что у вас в руках, Дживс?
— Банкнота в пять фунтов, сэр.
— А-а, та, что я вам дал?
— Нет, сэр. Эту я получил от мистера Блуменфелда.
— В самом деле? Что это на него наехало?
— Мистер Блуменфелд столь щедро наградил меня за то, что я вручил ему собаку, сэр.
Я разинул рот.
— Вы хотите сказать?..
— Нет, сэр, не Макинтоша. Макинтош находится в моей спальне. Мистеру Блуменфелду я отдал другое животное такой же породы, я его приобрел в магазине на Бонд-стрит во время вашего отсутствия. Все скотч-терьеры похожи друг на друга, как близнецы, сэр, и только любящий глаз может увидеть различие между ними. Я счастлив сообщить вам, сэр, что мистер Блуменфелд не заметил этой невинной подтасовки.
— Дживс, — сказал я прерывающимся — не стыжусь в этом признаться — голосом, — вам нет равных!
— Очень вам благодарен, сэр.
— Исключительно потому, что у вас череп изобилует выпуклостями в самых неожиданных местах и вы соображаете в два раза лучше, чем двое любых вместе взятых умников, благодать, можно сказать, воцарилась вокруг нас. Тетя Агата в выигрыше, я в выигрыше, Уикемы, и мамаша и дочка, в выигрыше, Блуменфелды, и отец, и сын, в выигрыше. Куда ни кинь взгляд, куча людей благодаря вам в выигрыше. Дживс, тут пятеркой не обойдешься. Если бы я знал, что кому-то может прийти в голову, что Бертрам Вустер вздумал ограничиться какой-то жалкой пятеркой в качестве вознаграждения таких свершений, как ваши, мне было бы стыдно смотреть людям в глаза. По-моему, еще одна будет не лишней?
— Благодарю вас, сэр.
— И еще одна.
— Очень вам благодарен, сэр.
— И третья, Бог троицу любит.
— Большое спасибо, сэр, я чрезвычайно признателен. Прошу прощения, сэр, кажется, звонит телефон.
Он вышел в коридор, и я услышал, как он то и дело повторяет: «Да, мадам», «Разумеется, мадам».
— Миссис Спенсер Грегсон у телефона, сэр, — сказал он, возвращаясь в гостиную.
— Тетя Агата?
— Да, сэр. Ее сиятельство звонит с вокзала «Виктория» и желает поговорить с вами относительно скотч-терьера Макинтоша. Мне кажется, она желает услышать из ваших собственных уст, что с песиком все в порядке, сэр.
Я поправил галстук. Я одернул жилет. Я слегка выдвинул манжеты из рукавов. Я чувствовал себя на высоте в самом полном значении этого слова.
— Передайте ей, что я сейчас возьму трубку.
6
ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА
Я сидел за обедом у моей тетушки Далии, и хотя Анатоль, несравненный тетушкин повар, на этот раз превзошел себя по части кулинарных изысков, должен вам сказать, пища богов превращалась у меня во рту в нечто, более или менее напоминающее мочалку. Понимаете, мне предстояло сообщить тетушке дурные вести, а подобная перспектива всегда начисто лишает меня аппетита. Тетя Далия будет недовольна, я это предвидел, а когда тетя Далия недовольна, она в выражениях не стесняется, недаром всю юность посвятила охотничьим забавам.
Однако, подумал я, лучше не тянуть кота за хвост и сразу покончить с неприятным делом.
— Тетя Далия, — сказал я, беря быка за рога.
— Да?
— Вы не забыли о круизе?
— Нет.
— В смысле, о путешествии на яхте, в которое вы собирались?
— Нет, не забыла.
— Об этом чудном круизе на вашей яхте по Средиземному морю, в который вы так любезно меня пригласили и который я с таким нетерпением предвкушал?
— К чему ты клонишь, олух Царя небесного?
Я с трудом проглотил кусок cotelette-supreme-aux-choux-fleurs[74] и пролепетал:
— Мне очень жаль, тетя Далия, но я не смогу составить вам компанию.
Как я и ожидал, она вытаращила глаза.
— Что?!
— Очень жаль, но, боюсь, не смогу.
— Ты, чучело гороховое, хочешь сказать, что не едешь с нами?
— Да, никак не смогу.
— Это еще почему?
— Дела чрезвычайной важности требуют, чтобы я непременно остался в Лондоне.
Тетушка фыркнула.
— Знаю я твои дела! Верно, какая-нибудь девчонка снова вскружила тебе голову?
Мне очень не понравилось, как тетушка выражается, но, признаюсь, я был поражен ее проницательностью — или пронзительностью? — право, не знаю, как называется качество, которым наделены детективы.
— Да, тетенька, — сказал я, — вы угадали. Я и в самом деле влюблен.
— Кто она?
— Некая мисс Пендлбери. Ее имя Глэдис, но пишется Гвлэдис.
— В смысле, с буквой «г».
— Да, с «г» и «в».
— Неужели Гвлэдис?
— Да, именно так.
Тетушка издала воинственный клич.
— Неужели у тебя не хватает ума бежать, как от чумы, от девицы, которая называет себя Гвлэдис? Послушай, Берти, — заговорила тетя Далия, взяв серьезный тон, — я гораздо более опытная женщина, чем ты, и могу дать тебе несколько полезных советов. Во-первых, если ты свяжешься с девицей, которая заявляет, что ее зовут Гвлэдис или Зои, или Беэйта, или Мабелль, жди беды. Причем самые опасные из них — Гвлэдис. Какова же твоя пассия?
— Она божественна.
— Не та ли это особа, которую я на днях видела в Гайд-парке? Она мчала тебя в красном спортивном автомобиле со скоростью шестьдесят миль в час?
— Да, на днях она меня катала в Гайд-парке. По-моему, это обнадеживающий знак. И у нее красный «Видженсевен».
Тетя Далия вздохнула с облегчением.
— Ну тогда ты наверняка с ее помощью свернешь себе шею, прежде чем она потащит тебя к алтарю. Это немного утешает. Где ты с ней познакомился?
— На вечеринке в Челси. Она художница.
— Боже правый!
— Уверяю вас, тетенька, она достигла больших высот. Она написала мой портрет. Мы с Дживсом его сегодня повесили у нас в квартире. По-моему, Дживсу он не нравится.
— С какой стати он должен ему нравиться, если он на тебя хоть сколько-нибудь похож. Художница! Называет себя Гвлэдис! Гоняет на автомобиле, как заправский шофер. — Тетушка задумалась. — Что ж, все это весьма прискорбно, но не понимаю, почему ты с нами не едешь.
Я объяснил:
— Надо быть ненормальным, чтобы в такой ситуации уехать из Лондона. Вы же знаете, каковы эти девицы. С глаз долой — из сердца вон. К тому же у меня из головы нейдет некий тип по имени Люций Пим. Мало того, что он тоже художник, и их с Глэдис это связывает, так он еще и кудрявый. Никогда не следует сбрасывать со счетов кудрявые волосы, тетя Далия. И вообще этот Люций Пим крутой парень. Глэдис в грош не ставит. Охаивает ее шляпки, поносит ее светотень. Я часто замечал, что по непонятным причинам такое обхождение пленяет девиц, а так как я по натуре настоящий крем-брюле, да еще и рыцарь в придачу, то, сами видите, положение у меня невыгодное. Учитывая все эти соображения, я не могу пуститься в Средиземное море, оставив без присмотра этого самого Пима. Вы же понимаете, тетя Далия.
Тетушка расхохоталась. Хохот был довольно противный. Этакий, знаете, презрительный.
— Стоит ли волноваться, — сказала тетка. — Неужели ты хоть на минуту допускаешь мысль, что Дживс одобрит твой выбор?
Я был уязвлен.
— Стало быть, вы считаете, тетя Далия, — сказал я и, помнится, стукнул черенком вилки по столу… или не стукнул? Нет, кажется, все-таки стукнул, — что я допущу, чтобы Дживс руководил мною, чтобы он помешал мне жениться, на ком я хочу?
— Но он же не позволил тебе отрастить усы, правда? А вспомни фиолетовые носки? А мягкие рубашки с фраком?
— Ну, это совсем другое дело.
— Готова заключить с тобой пари, Берти. Дживс не допустит этого брака.
— Какая чепуха!
— И от портрета отделается, если он ему не по вкусу.
— Чепуха! Не бывать этому никогда.
