Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла
— Я вас не обижу. Пожалуйста, разрешите мне войти.
Молли спросила:
— Что вам нужно?
Она закрыла за ним дверь, и он сказал:
— Я хочу только поговорить с вами. Я хочу услышать ваш голос. Больше мне ничего не нужно.
— Вы врываетесь насильно? — спросила Молли.
— Нет, мисс! Вы только позвольте мне немножко побыть у вас, а потом я уйду.
— Но что вам нужно?
Тондер силился объяснить:
— Поймите меня… Поверьте мне… Неужели нельзя забыть эту войну, хоть на минутку? На одну минутку! Неужели мы не можем поговорить друг с другом, как люди?
Молли долго смотрела на него, потом на ее губах промелькнула улыбка:
— Вы не знаете, кто я такая?
Тондер сказал:
— Я видел вас в городе. Я знаю, что вы красивая. Я знаю, что мне хочется говорить с вами.
А Молли все еще улыбалась. Она тихо сказала:
— Нет, вы не знаете, кто я такая, — она села в качалку, и он стал рядом с ней; неуклюжий, как мальчишка. Молли спокойно продолжала: — Да вам, наверное, одиноко здесь. Этим все и объясняется?
Тондер провел языком по губам и горячо заговорил:
— Вот, вот! Вы меня поняли. Я знал, что вы поймете, я знал, — речь у него была сбивчивая. — Я так одинок, а это мучительно, как болезнь. Я одинок и в спокойные минуты, и когда чувствую вокруг себя ненависть. — И он сказал умоляюще: — Неужели нам нельзя поговорить, хотя бы несколько минут?
Молли взяла в руки вязанье. Она бросила быстрый взгляд на дверь.
— Хорошо, останьтесь, только не больше, чем на четверть часа. Садитесь, лейтенант.
Она снова посмотрела на дверь. В глубине дома что-то скрипнуло. Тондер насторожился и спросил:
— У вас кто-нибудь есть?
— Это снег на крыше — очень намело. Мужа у меня теперь нет, сбросить некому.
Тондер тихо спросил:
— Кто в этом виноват? Может быть, мы?
И Молли кивнула, глядя прямо перед собой куда-то вдаль: — Да.
Он сел.
— Я очень сожалею. — Потом после небольшой паузы сказал: — Я бы хотел чем-нибудь помочь вам. Я велю сбросить снег с крыши.
— Нет, — сказала Молли, — не надо.
— Почему?
— Потому что люди подумают, будто я перешла на вашу сторону. Со мной никто не будет знаться, а я не хочу этого.
Тондер сказал:
— Да, понимаю. Вы нас ненавидите. Но если б вы позволили, я бы стал заботиться о вас.
Теперь Молли знала, что сила на ее стороне, и в том, как она сузила глаза, чувствовалась жестокость.
— Зачем просить? — сказала она. — Вы же победители. Вам не надо просить. Ваши люди берут все, что им захочется.
— Мне этого не нужно, — сказал Тондер. — Я хочу по-другому.
И Молли засмеялась все также безжалостно.
— Вам хочется понравиться мне, лейтенант?
Он сказал просто:
— Да, — и поднял голову. — Вы красивая, теплая. У вас золотистые волосы. А я так давно не видел ласкового женского лица!
— А в моем лице вы видите ласку? — спросила она.
Он пристально посмотрел на нее.
— Хочу видеть.
И, наконец, она опустила глаза.
— Вы объясняетесь мне в любви, лейтенант?
И он с трудом сказал:
— Я хочу нравиться вам. Очень хочу. Я хочу прочесть это у вас в глазах. Я встречал вас на улице. Я следил за вами. Я запретил обижать вас. Вас никто не обидел?
И Молли спокойно сказала:
— Спасибо. Нет, меня никто не обидел.
Он говорил сбивчиво:
— Я даже написал про вас стихи. Хотите посмотреть мои стихи?
И она насмешливо спросила:
— А они очень длинные? Вам скоро уходить.
Тондер сказал:
— Нет, совсем коротенькие. Так, несколько строчек, — он сунул руку во внутренний карман куртки, вынул оттуда сложенный вдвое листок и протянул его ей. Молли нагнулась поближе к лампе, надела очки и негромко прочла:
Ты голубыми глазами
Так нежно следишь за мной.
А я молчу и мечтаю,
Тобою полон одной.
Она сложила листок и бросила его на колени.
— Вы сами это написали, лейтенант?
— Да.
Она сказала с легкой насмешкой:
— И посвятили мне?
И Тондер смущенно ответил:
— Да.
Она не сводила с него глаз и улыбалась.
— Это не ваши стихи, лейтенант.
Он тоже улыбнулся, как мальчишка, пойманный во лжи.
— Нет.
Молли спросила его:
— А вы знаете, чьи?
Тондер сказал:
— Да, это Гейне, «Mit deinen blauen Augen». Я всегда их любил, — он смущенно засмеялся. Молли подхватила его смех, и теперь они смеялись вместе. Потом он замолчал так же неожиданно, и глаза у него стали холодные и пустые. — Не помню, когда я смеялся так в последний раз, — сказал он. — Нам говорили, что здешний народ будет любить нас, будет восхищаться нами. Ничего этого нет. Нас ненавидят, — и сразу перевел разговор на другое, словно стараясь наверстать упущенное. — Вы такая красивая. Вы так же прекрасны, как ваш смех.
Молли сказала:
— Вы опять объясняетесь мне в любви, лейтенант? Вам скоро уходить.
И Тондер сказал:
— Может быть, я и объясняюсь в любви. Человеку нужна любовь. Без любви он умирает. У него все вянет внутри, и грудь становится как сухая доска. Я очень одинок.
Молли встала с качалки. Она бросила беспокойный взгляд на дверь, подошла к печке, потом вернулась обратно к столу, и лицо у нее стало суровое, глаза смотрели безжалостно. Она сказала:
— Вы хотите, чтобы я легла с вами, лейтенант?
— Я этого не говорил! Зачем вы так?
Молли безжалостно продолжала:
— Может быть, я хочу, чтобы вы почувствовали ко мне отвращение. Я была замужем. Мой муж умер. Я не девушка, — в ее голосе слышалась горечь.
Тондер сказал:
— Я хочу нравиться вам, больше ничего.
И Молли сказала:
— Да. Вы человек цивилизованный. Вы знаете, что близость между мужчиной и женщиной бывает более полна и более радостна, если они нравятся друг другу.
Тондер сказал:
— Зачем вы так говорите? Не надо… прошу вас.
Молли быстро взглянула на дверь. Она сказала:
— Мы побежденный народ, лейтенант. Вы отняли у нас все. Я голодная. Накормите меня, и я буду лучше относиться к вам.
Тондер сказал:
— Зачем вы так говорите?
— Вам противно слушать, лейтенант? Может быть, я нарочно стараюсь вызвать у вас отвращение к себе. Моя цена — две сосиски.
Тондер сказал:
— Не смейте так говорить!
— А как было с вашими женщинами, лейтенант, после той войны. Мужчина мог выбрать себе любую за кусок хлеба или за яйцо. А вы хотите, чтобы я досталась вам даром, лейтенант? Разве цена так уж высока?
Он сказал:
— Вы обманули меня. Значит, я вам тоже ненавистен? А мне думалось, что в вас нет этой ненависти.
— Ненависти нет, — сказала она. — Я просто голодна, и я… ненавижу вас!
Тондер сказал:
— Я дам вам все, что нужно, только…
Но она перебила его:
— Вы предпочитаете называть это по-другому? «Девка» вам не нравится. Правильно я вас поняла?
Тондер сказал:
— Я не знаю, что тут понимать. Вы истолковали мои слова по-своему, с ненавистью.
Молли засмеялась. Она сказала:
— Голод — чувство малопривлекательное. Две сосиски, две сочных, жирных сосиски могут стать самой драгоценной вещью в мире.
— Перестаньте так говорить, — сказал он. — Прошу вас, перестаньте.
— Почему? Я говорю правду.
— Нет, это неправда! Это неправда!
Она посмотрела на него, потом села в качалку, опустила глаза и сказала:
— Да, это неправда. Я не чувствую к вам ненависти. Я тоже одинока. А снег лежит на крыше горой.
Тондер встал и подошел к ней. Он взял ее руку в обе свои и тихо сказал:
— Не надо меня ненавидеть. Я всего лишь лейтенант. Я не навязывался, чтобы меня послали сюда. Вы не навязывали мне свою вражду. Я не завоеватель, я — человек.
Пальцы Молли на секунду обвились вокруг его руки, и она тихо сказала:
— Да, я это знаю, знаю.
И Тондер сказал:
— У нас еще осталось крохотное право на жизнь среди всей этой смерти.
Она дотронулась рукой до его щеки и сказала.
— Да.
— Я буду заботиться о вас, — сказал он. — У нас осталось какое-то право на жизнь среди всех этих убийств. — Он положил руку ей на плечо. И вдруг она напряглась всем телом и широко открыла глаза, словно увидев перед собой призрак. Рука Тондера соскользнула с ее плеча, и он спросил: — Что случилось? Что с вами? — Но ее взгляд был все такой же неподвижный, и он повторил: — Что с вами?
Молли заговорила глухим голосом:
— Я одевала его, как маленького мальчика, который в первый раз идет в школу. Он боялся. Я застегнула ему пуговицы на рубашке и попыталась утешить его, но он не слушал моих утешений. Он боялся.
Тондер спросил:
— О чем вы?
А Молли говорила так, словно все это проходило у нее перед глазами.
