Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй

Решение ее претворилось не в слова, а в мимолетный импульс, которому Роза повиновалась, почувствовав его правильность, ибо сделать это было нелегко. Молчание, последовавшее за словами Мака, было совсем кратким, Роза стояла, глядя в пол и переплетя пальцы, бледность и румянец сменяли друг друга на ее лице. Ей это казалось глупым, но Мака тронула девичья робость, и у него зародилась надежда, что месяц ухаживаний вот-вот завершится пожизненным торжеством. Он, впрочем, обманывался, в костер хлынула ледяная вода, притушив его, но не загасив, ибо Роза подняла глаза с видом неколебимой решительности, которая не укрылась от глаз, сделавшихся в последнее время изумительно дальнозоркими.

– Я пришла просить дядю, чтобы он посоветовал тебе уехать как можно скорее. Ты очень терпелив и участлив, уж кому это знать, как не мне. Но это несправедливо, что все твое счастье сосредоточено в одних руках, знаю я и то, что мне не на пользу сознавать, какой властью я обладаю над другим человеком. Уезжай, Мак, ты должен убедиться, что все это не ошибка. И пусть привязанность ко мне не отрывает и не отвлекает тебя от дела, потому что она может иссякнуть столь же внезапно, как и возникла, и тогда мы станем упрекать и себя, и друг друга. Я умоляю тебя! Я очень тебя уважаю и ценю, но мне мучительно брать, ничего не отдавая взамен. Я пытаюсь с этим справиться, но пока ни в чем не разобралась – слишком рано давать окончательный ответ.

Роза начала храбро, а под конец вся трепетала, смещаясь к двери, потому что сперва лицо у Мака вытянулось, потом просветлело, а при последних словах, которые она вымолвила почти против воли, он тихонько усмехнулся, как будто приказ уйти в изгнание несказанно его обрадовал.

– Не говори, что ты мне ничего не даешь, – ты только что показала, что я все-таки продвигаюсь в нужном направлении. Да, я уеду, уеду немедленно – поглядим, поможет ли разлука тебе осмыслить, понять и увериться, как помогла мне. Очень бы хотелось сделать для тебя что-то еще. Но поскольку это не в моих силах, до свидания.

– Так ты едешь прямо сейчас? – Роза приостановилась и оглянулась с испугом на лице – Мак же протянул ей криво очиненное перо и открыл для нее дверь: так всегда делал дядя Алек; дело в том, что вопреки собственным словам Мак был очень похож на лучшего из дядюшек.

– Пока нет, а вот ты уходишь.

Роза покраснела, как маков цвет, выхватила у Мака перо и помчалась наверх, обзывая себя всякими резкими словами; а потом она долго и старательно приводила в негодность новые носовые платки бабушки Биби, вышивая на них инициалы А. М. К.

Через три дня Мак все-таки уехал, и никто не удивился внезапности его отбытия – он так поступал часто, а кроме того, была веская причина отправиться в Л.: один из светочей медицины читал там курс лекций. Дядя Алек в последний момент позорным образом дезертировал, написав в записке, что приедет провожать путешественника на станцию, бабушка Биби еще не выходила из комнаты, так что, когда Мак спустился вниз после прощания с нею, Роза встретила его прямо в прихожей, как будто не желая задерживать ни на минуту. Она слегка побаивалась нового тет-а-тет, ибо во время последнего отнюдь не блистала, а потому напустила на себя невозмутимо-семейственный вид, который, льстила она себе, должен отчетливо показать, на какой ноте она хочет расстаться.

Мак явно все осознал, причем не только понял намек, но даже превзошел ее в бодрости и беспечности, ограничившись такими словами:

– До свидания, кузина; пиши мне, когда будет настроение.

После чего он пожал Розе руку и вышел за дверь с такой невозмутимостью, будто до следующей встречи был день, а не три месяца. Розе показалось, что ее окатили водой из холодного душа, и она собиралась уже уйти к себе, отметив с надменной решимостью: «Нет, все-таки никакая это не любовь, а просто причуды эксцентричного гения» – и тут волна холодного воздуха заставила ее обернуться, и ее объяло на миг некое беспардонное пальто, прижало к себе на мгновение, а потом исчезло столь же внезапно, как и появилось; Роза после этого укрылась в своем укромном уголке и задыхающимся голосом, с ноткой нежного триумфа поведала Психее:

– Нет-нет, никакая это не гениальность; значит, это любовь!

Глава 19

За фонтаном

На третий день Рождества серьезного вида молодой человек вступил под своды одной из самых больших церквей в Л. Ему указали свободное место, и он с похвальным рвением принялся внимать службе, в особенности пению – оно доставляло ему столь явственное удовольствие, что сидевший с ним рядом джентльмен даже обратился к нему, когда богослужение завершилось.

– Великолепная нынче была проповедь. Вы ведь впервые слушали нашего пастора, сэр? – начал он, когда они, в числе последних, шагали по проходу – молодой человек все медлил, якобы разглядывая старинное здание.

– Великолепная. Нет, сэр, не имел удовольствия. Я давно хотел посмотреть эту постройку, и она меня не разочаровала. Да и хор у вас выше всяких похвал, – ответил незнакомец, глядя вверх, туда, где за полузадернутым занавесом маячило несколько чепчиков.

– Хор у нас лучший в городе, сэр. Мы им очень гордимся, у нас отменные музыканты. Их специально приходят послушать. – Вид у пожилого джентльмена был такой довольный, будто у них в храме «херувимы и серафимы непрестанно воспевают».

– А как зовут контральто? Она прекрасно исполнила соло, – заметил молодой человек, приостановившись, чтобы прочитать надпись на настенной табличке.

– Мисс Мур. Она у нас уже почти год и вызывает всеобщее восхищение. Замечательная молодая дама, мы без нее никуда. Великолепно исполняет оратории. Слышали ее когда-нибудь?

– Нет. Она, кажется, родом из З., да?

– Верно, и с прекрасной репутацией. Выросла в одном из лучших тамошних семейств. У Кэмпбеллов. Если вы из З., вы их наверняка знаете.

– Да, встречал. Всего хорошего. – Джентльмены, поклонившись, расстались, ибо молодой человек заприметил даму высокого роста, которая спускалась по церковным ступеням: в руке молитвенник, в дивных глазах выражение духовной отрешенности.

Серьезный молодой человек поспешил следом и нагнал ее на углу тихой улочки.

– Фиби!

Одно-единственное слово, но оно повлекло за собой разительную перемену: отрешенное выражение исчезло с единственным вздохом, бесстрастное лицо залилось краской, теплом, на нем вспыхнул «свет, не сиявший в море и на суше» [48] – она обернулась навстречу возлюбленному и произнесла не менее пылко:

– Арчи!

– Сегодня год миновал. Я тебе обещал, что приеду. А ты не забыла?

– Нет. Я знала, что ты приедешь.

– И ты рада?

– Что я могу с собой поделать?

– Ничего, даже и не пытайся. Идем в этот скверик, поговорим. – Взяв Фиби под руку, Арчи повел ее в скверик, который любому другому показался бы очень унылым: в середине заколоченный досками фонтан, вокруг намокшие клумбы, опавшие листья кружатся на зимнем ветру.

Вот только им он показался летним раем, они прогуливались туда-сюда в свете бледного солнца, решительно не замечая того, что их с интересом рассматривают несколько дам и джентльменов, которые нетерпеливо дожидались обеда или зевали над скучными книгами, какие читают по воскресеньям.

– Готова ли ты вернуться домой, Фиби? – нежно спросил Арчи, бросив взгляд на опущенное лицо и гадая, почему все женщины не носят столь же прекрасных черных бархатных шляпок, украшенных единственным темно-красным цветком.

– Пока нет. Я еще мало чего достигла, – начала Фиби, которой очень тяжело было придерживаться принятого год назад решения.

– Ты доказала, что способна себя содержать, обзаводиться друзьями, что можешь, если захочешь, заслужить имя. Этого никто не станет отрицать, и мы гордимся тобой все сильнее. О чем еще ты можешь просить, моя ненаглядная?

– Сама толком не знаю, но я очень честолюбива. Я хочу прославиться, совершить что-то во имя вас всех, пожертвовать чем-то ради Розы и, если получится, поступиться чем-то ради тебя. Позволь мне подождать, еще потрудиться – я знаю, что пока не заслужила одобрения твоих родных, – взмолилась Фиби, да так истово, что ее поклонник понял: переубеждать бессмысленно; впрочем, ему хватило здравомыслия удовлетвориться половинкой, если уж нельзя заполучить целое.