Пэлем Вудхауз - Том 10. Дживс и Вустер
— Он только что был у миссис Мак-Коркадейл.
— Хм.
— Агитировал ее за Медяка Уиншипа.
— Хм, — снова сказал Спод. Я уже отмечал, что хмыканье было его слабостью. — Этого от него и следовало ожидать.
Бросив на меня еще один взгляд, в котором презрение примешивалось к враждебности, и сказав, что, возможно, он оставил свои записи в павильоне у озера, он избавил нас от своего тошнотворного присутствия.
По-видимому, до сознания пожилой родственницы дошло, что мы со Сподом относимся друг к другу не как Дамон и Пифий. Она перестала изображать смех гиены.
— Спода не назовешь любезным.
— Нет.
— Он тебя не любит.
— Нет.
— Может, он и меня не любит?
— Нет, — сказал я и подумал — ведь для Вустеров справедливость прежде всего, — что вот я критикую Спода за хмыканье, а сам заладил: нет да нет. И что ты смотришь на сучок в глазу брата твоего, а бревна в твоем глазу не чувствуешь, Вустер? Я задал себе этот вопрос, который почерпнул из Библии наряду с прочими полезными сведениями, когда готовился к конкурсу на лучшее знание библейских текстов.
— Ему вообще кто-нибудь нравится? — спросила родственница. — Мадлен Бассет если только.
— Он, кажется, в восторге от Л.П. Ранкла.
— С чего ты взял?
— Я случайно подслушал их разговор по душам.
— Хм, — сказала родственница, потому что чужие междометия прилипчивы. — Что ж, по-моему, тут нечему удивляться. Рыбак рыбака…
— Видит издалека?
— Именно. А у грибов даже поганка к поганке тянется. Кстати, напомни мне, чтобы я тебе кое-что сказала про Л.П. Ранкла.
— Ладно.
— Мы вернемся к Л.П. Ранклу позднее. А Спод на тебя злится по старой памяти или ты опять чем-то ему не угодил?
В этот раз я рассказал ей все без колебаний. Я знал, что она мне посочувствует. Я изложил ей все факты с тем чистосердечием, на которое может подвигнуть племянника надежда на тетушкино участие.
— Все эта мошка.
— Не понимаю тебя.
— Мне пришлось прийти на помощь.
— Да объясни ты толком.
— Споду не понравилось.
— Что ему не понравилось? Мошка? Что это еще за мошка? Расскажи, что произошло, последовательно, а не задом наперед.
— Конечно, если вам интересно. Дело было так.
Я рассказал ей о мошке в глазу Мадлен, о том, как я полностью вернул ей зрение, и как Спод неправильно истолковал мои действия. Она присвистнула. Сегодня все как сговорились и не упускают случая присвистнуть на Вустера. И даже давешняя горничная, узнав меня, надула губки, как будто собиралась сделать то же самое.
— Больше так никогда не делай, — посоветовала мне тетя.
— А если понадобится? Куда же деваться?
— Найди куда деться. А то будешь вытаскивать у нее из глаза посторонние предметы, а потом еще придется на ней жениться.
— Это мне больше не грозит, ведь она невеста Спода.
— Не знаю, не знаю. По-моему, у них что-то разладилось. Я бы удивился, узнав, что во всем лондонском почтовом округе «3.1» сыскался человек, умеющий лучше, чем Бертрам Вустер, противостоять тому, что Дживс, я слышал, называет «пращами и стрелами яростной судьбы»;[72] но не скрою, на эти страшные слова я снова отреагировал, как осина, причем даже с большим вживанием в образ, чем во время разговора с вдовой Мак-Коркадейл.
На то были свои причины. Во главу угла всей своей внешней политики я поставил предположение, что этот двойственный союз застрахован не только от краха, но даже от серьезных потрясений. Спод, по его собственным словам, боготворил Мадлен за одухотворенность, а она, как я уже имел случай заметить, не стала бы бросаться таким выгодным женихом. Мне казалось, что если есть на свете пара, которой с полной уверенностью можно прочить золотую свадьбу на широкую ногу, то это их пара.
— Разладилось? — повторил я хриплым шепотом. — Вы имеете в виду, что когда… как же это…
— О чем ты?
— «Когда та лютня трещину дала, недолго музыка играть могла».[73] Это не мое, это Дживс.
— Похоже, что так. Вчера за ужином я заметила, что он отказался от коронного блюда Анатоля, а она сидела бледная, смиренная, как монашка, и крошила хлеб. Раз уж я заговорила о коронном блюде Анатоля, скажу тебе то, что собиралась, про Л.П. Ранкла: решающая минута близится. Я сгруппировалась для прыжка и крепко надеюсь, что Таппи скоро разбогатеет.
Я прищелкнул языком. Я первый стоял за то, чтобы Л.П. Ранкл поделился с Таппи своими миллионами, но сейчас было не время менять тему разговора.
— Забудьте пока о Таппи. Подумайте о щекотливом положении Бертрама Уилберфорса Вустера.
— Уилберфорса, — пробормотала она, насколько ей позволял бормотать ее выдающийся голосовой аппарат. — Я когда-нибудь рассказывала тебе, как ты получил это прозвище? Это была идея твоего отца. За день до того как тебя поднесли к купели — ты был похож при этом на исполнителя эпизодической роли в гангстерском фильме, — твой родитель сорвал куш на скачках «Гранд нэшнл», поставив на аутсайдера по кличке Уилберфорс, и поэтому настоял, чтобы тебя назвали в его честь. Сочувствую тебе, но нам всем приходится нести свое бремя. Второе имя твоего дяди Тома — Портарлингтон, а мне при крещении чуть не дали имя Филлида.
Я шлепнул ее по кумполу ножом для бумаг, похожим на восточный кинжал, какими убивают людей в приключенческих романах.
— Не отвлекайтесь. Тот факт, что вас чуть не окрестили Филлидой, без сомнения, займет достойное место в вашей автобиографии, но обсуждать его сейчас совершенно необязательно. Мы говорим о том, какая страшная опасность будет мне угрожать, если ось Мадлен—Спод развалится.
— Ты считаешь, если Мадлен разорвет помолвку, тебе придется заполнить образовавшуюся пустоту?
— Вот именно.
— Она не сделает этого. Ни в жизнь.
— Но вы сказали…
— Я только хотела построже тебя предупредить, чтобы ты впредь не вытаскивал мошек из глаз Мадлен. Может быть, я переусердствовала.
— Вы меня насмерть перепугали.
— Прости, что сгустила краски. Тебе не о чем беспокоиться. Это одна из тех легких размолвок, которые бывают у не в меру сюсюкающих парочек.
— Из-за чего же она произошла?
— Почем я знаю. Может быть, он оспорил ее утверждение, что звезды на небе — это Божьи цветочки.
Что ж, это было вполне возможно. С Гасси Финк-Ноттлом Мадлен рассорилась! Барышню с ее взглядами легко ранить небрежным отношением к звездочкам и цветочкам.
— Возможно, они уже помирились, — сказала прародительница. — Но все-таки тебе лучше держаться от Мадлен подальше. Спод — человек порывистый. Может разукрасить тебе физиономию.
— Он уже угрожал это сделать.
— Так и сказал: разукрашу физиономию?
— Нет, он обещал размазать меня по лужайке перед домом и потом станцевать на моих потрохах в сапогах с подковами.
— Один черт. Так что на твоем месте я соблюдала бы осторожность. Будь с Мадлен холодно-вежливым. Если ты увидишь, что еще какие-нибудь мошки летят в ее сторону, заботливо подай им пальто и пожелай счастливого пути, но не вздумай вмешиваться.
— Не буду.
— Надеюсь, я рассеяла твои страхи.
— Рассеяли, старая кровинка.
— Тогда почему ты морщишь лоб?
— Хм, почему? Да вот Медяк.
— Что, Медяк?
— Это из-за него я морщу лоб.
Весть о возможном возвращении Мадлен Бассет на ярмарку невест настолько меня встревожила, что я лишь сейчас вспомнил про Бингли и его предсказание неминуемого поражения Медяка. Мне было стыдно и совестно, что под влиянием своих личных неприятностей я так позорно отодвинул Медяка в конец повестки дня. Я уже давно должен был заострить внимание тети Далии на вопросе о его шансах на выборах. Не сделав этого, я подвел друга, а друзей, с гордостью могу сказать, я подводить не привык. Неудивительно, что я мучался угрызениями совести.
Я поспешил реабилитироваться — если я не ошибаюсь, именно это делают люди, подложившие свинью тому, кого любят как брата.
— Я когда-нибудь говорил вам о человеке по фамилии Бингли?
— Если и говорил, то я не помню.
— Он недолгое время служил у меня камердинером, когда у нас с Дживсом возникло разногласие по поводу моей игры на банджолайке. Тогда у меня был дом в Чафнелл-Риджис.
— И он его, кажется, спалил?
— Нализавшись в стельку. Дом сгорел дотла, и моя банджолайка тоже.
— Теперь я поняла, о ком ты. Ну, и что этот Бингли?
— Он живет в Маркет-Снодсбери. Я встретил его сегодня утром и случайно упомянул о том, что агитирую за Медяка.
— Если это можно назвать агитацией.
— И он сказал, что я впустую трачу время. Он посоветовал мне поставить кругленькую сумму на мамашу Мак-Коркадейл. Сказал, у Медяка нет ни малейшего шанса.
— Он дурак.
— Я тоже так всегда считал, но он говорил как человек, располагающий сведениями.
