Эптон Синклер - Джунгли
Жизнерадостный юноша болтал до тех пор, пока его не одолела усталость. Он мило улыбнулся Юргису и сонно закрыл глаза. Затем он снова раскрыл их, улыбнулся еще раз и, закрыв глаза, позабыл их открыть.
Несколько минут Юргис просидел неподвижно, наблюдая за Фредди и отдаваясь новым для него ощущениям от выпитого шампанского. Он шевельнулся, но бульдог тотчас зарычал. После этого Юргис сидел, не смея дохнуть. Вскоре бесшумно открылась дверь, и вошел дворецкий.
Он на цыпочках с нахмуренным лицом приблизился к Юргису; тот встал, тоже нахмурясь, и начал отступать. Наконец, он уперся в стену, и тогда дворецкий указал на дверь.
— Вон отсюда! — прошептал он.
Юргис помедлил, бросив взгляд на мирно похрапывавшего Фредди.
— Если ты, собачий сын… — зашипел дворецкий, — так я тебе всю морду расквашу!
Юргис заколебался, но только на секунду — он увидел, что за дворецким, готовый прийти к нему на помощь, глухо рыча, приближается Адмирал Дьюи. Тогда он сдался и двинулся к выходу.
Они молча вышли, спустились по огромной гулкой лестнице и прошли через темный вестибюль. У входной двери Юргис остановился, и дворецкий вплотную подошел к нему.
— Подними руки, — рявкнул он.
Юргис отступил и сжал здоровую руку в кулак.
— Это зачем? — крикнул он и, поняв, что дворецкий намерен обыскивать его, добавил — Сунься-ка, я тебе покажу!
— В тюрьму захотел, что ли? — угрожающе произнес дворецкий. — Вот я позову полицию…
— И зови! — в бешенстве заревел Юргис. — А до тех пор не касайся меня! Я ничего в вашем проклятом доме не трогал, и ты меня не трогай!
Испугавшись, как бы не проснулся молодой хозяин, дворецкий вдруг шагнул к двери и раскрыл ее.
— Пошел вон! — произнес он и напутствовал Юргиса таким свирепым пинком, что тот слетел с каменных ступенек и очутился на четвереньках в снегу.
Глава XXV
Юргис поднялся вне себя от ярости. Но дверь была закрыта; огромный замок высился перед ним, темный и неприступный. Ледяные зубы метели впились в Юргиса, и он бегом пустился прочь.
Через некоторое время он остановился, заметив, что навстречу ему все чаще попадаются прохожие. Он не хотел привлекать к себе внимание. Несмотря на только что перенесенное унижение, сердце его радостно билось. Он вышел из этой переделки с барышом! То и дело он засовывал руку в карман, чтобы убедиться в сохранности драгоценной сотенной бумажки.
Но постепенно Юргис сообразил, что попал в затруднительное и даже опасное положение: у него не было ни единого цента, кроме этой бумажки! Чтобы обеспечить себе ночлег, ему нужно ее разменять! Юргис полчаса ходил, думая, что ему делать. Ему не к кому было обратиться за помощью, он должен был устроить это один. Разменять такие деньги в ночлежном доме значило бы рисковать жизнью — его непременно обобрали бы, а может быть, и убили. Он мог пойти в какой-нибудь отель или на вокзал; но что подумают при виде «босяка», который держит в руках стодолларовую бумажку? Его сразу арестуют, и как он объяснит, откуда он ее взял? Утром Фредди Джонс обнаружит пропажу, Юргиса начнут искать, и он лишится этих денег. Наконец, он решил зайти в пивную; в крайнем случае он заплатит за размен.
Он шел по улице и заглядывал в пивные, но ему всякий раз казалось, что там слишком людно. Наконец, он увидел пивную, где буфетчик был совершенно один. Юргис собрался с духом и вошел.
— Не можете ли вы разменять мне бумажку в сто долларов? — спросил он.
Буфетчик был жилистый здоровяк, с челюстью профессионального боксера, поросшей густой щетиной. Он уставился на Юргиса.
— Что? — переспросил он.
— Я спрашиваю, не разменяете ли вы мне бумажку в сто долларов?
— А откуда она у вас? — недоверчиво спросил тот.
— Это вас не касается. Я получил ее и хочу разменять. Заплачу вам за беспокойство.
Буфетчик в упор взглянул на него.
— Дайте-ка поглядеть, — сказал он.
— Так вы разменяете? — спросил Юргис, крепко сжимая бумажку в кармане.
— Откуда же мне знать, черт возьми, настоящая она или нет? — возразил буфетчик. — За кого вы меня принимаете?
Тогда Юргис медленной осторожно подошел к нему. Он достал бумажку и повертел ее в руках. Буфетчик враждебно смотрел на него из-за стойки. Наконец, Юргис протянул деньги.
Человек за стойкой взял банкноту и начал рассматривать. Он разгладил ее между пальцами и подержал против света. Он вертел ее и разглядывал со всех сторон. Бумажка была новая, немного жесткая, и это возбуждало в нем сомнение. Юргис следил за его движениями, как кошка за мышью.
— Гм, — сказал, наконец, буфетчик и взглянул на незнакомца, оценивая взглядом оборванного, дурно пахнущего бродягу, без пальто, с рукой на перевязи и… с бумажкой в сто долларов!
— Выпьете что-нибудь? — спросил он.
— Да, — сказал Юргис. — Дайте стакан пива.
— Ладно, — сказал буфетчик, — я ваши деньги разменяю.
Он сунул стодолларовую бумажку в карман, налил Юргису стакан пива и поставил его на стойку, потом повернулся к кассе, выбил чек на пять центов и начал доставать деньги из ящика. Наконец, он положил перед Юргисом сдачу: две монеты по десять центов, одну в двадцать пять и одну в пятьдесят.
— Получите, — сказал он.
Секунду Юргис ждал, предполагая, что буфетчик достанет из ящика еще.
— А где же мои девяносто девять долларов? — спросил он.
— Какие девяносто девять долларов? — удивленно спросил буфетчик.
— Сдача! — закричал Юргис. — Остаток со ста!
— Да ты что, свихнулся? — отозвался буфетчик.
Юргис уставился на него безумным взглядом. На миг ужас овладел им — черный, парализующий, сжимающий сердце ужас. Потом его сменила ярость. Она нахлынула на Юргиса, ослепила его. Он взревел, схватил стакан и запустил его в голову буфетчику. Тот пригнулся, и стакан пролетел мимо. Тогда буфетчик выпрямился и, прежде чем Юргис успел опомниться, нанес ему через стойку такой удар в лицо, что он пошатнулся и упал на пол. Когда же он с трудом поднялся на ноги и попытался обойти стойку, буфетчик заорал не своим голосом:
— Помогите! Помогите!
На ходу Юргис схватил со стойки бутылку и запустил ею в буфетчика, который бросился от него. Бутылка, только чуть задев голову его противника, разбилась на тысячу осколков о дверной косяк. Тогда Юргис кинулся обратно и посреди комнаты снова набросился на своего врага. Ослепленный яростью, он не взял другой бутылки, а буфетчику только этого и надо было — он прыгнул навстречу Юргису и сбил его с ног ударом в переносицу. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату вбежали двое, как раз когда Юргис поднялся с пеной у рта и в бешенстве пытался высвободить из повязок свою сломанную руку.
— Берегитесь! — заорал буфетчик. — У него нож!
Увидев поддержку, он снова бросился на Юргиса и, преодолев его слабое сопротивление, одним ударом опять свалил его на пол. Теперь все трое навалились на Юргиса, и началась общая свалка.
Секунду спустя подоспел полисмен, и буфетчик снова завопил:
— Берегитесь ножа!
Юргису удалось в это время подняться на колени, но тут к нему подскочил полисмен и ударил его дубинкой по лицу. Юргис был оглушен, но звериная ярость все еще бушевала в нем, и он отчаянным усилием вскочил на ноги. Тут опять на его голову с размаху опустилась дубинка, и он бревном рухнул на пол.
Полисмен нагнулся над ним, сжимая в руках дубинку и ожидая с его стороны новых попыток встать. В это время буфетчик поднялся и потрогал свою голову.
— Бог ты мой! — сказал он. — Я уже думал, что мне конец. Он не ранил меня?
— Ничего не видно, Джек, — отозвался полисмен, — Из-за чего это он так расходился?
— Просто нализался, — сказал буфетчик. — Калека, а чуть не отправил меня на тот свет! Вам бы карету вызвать, Билли.
— Нет, — ответил полисмен. — В нем, кажется, больше не осталось пороха. Да и идти-то недалеко.
Он схватил Юргиса за воротник и дернул.
— Вставай, что ли! — приказал он.
Но Юргис не шелохнулся. Буфетчик прошел за стойку, сунул стодолларовую бумажку в надежное место и, вернувшись со стаканом воды, вылил ее Юргису на голову. Юргис чуть слышно застонал; тогда полисмен поднял его на ноги и потащил за собой. Полицейский участок находился за углом, и, таким образом, уже через несколько минут Юргис очутился в камере.
Полночи он пролежал без сознания, а потом стонал до утра, мучимый ужасной головной болью и жаждой. Иногда он громко просил пить, но его никто не слышал. В том же полицейском участке было немало других заключенных, терзаемых головной болью и лихорадкой; их были сотни в этом огромном городе и десятки тысяч по всей огромной стране, и некому было услышать их.
Утром Юргису дали кружку воды и кусок хлеба, потом его посадили в тюремную карету и повезли в ближайший полицейский суд.
