Леопольд Захер-Мазох - Шахиня
В один прекрасный день Сумароков был вызван к императрице, которая в присутствии графа Разумовского приняла его исключительно милостиво и в качестве причины плохой посещаемости театральных представлений назвала исполнение пьес на французском языке.
– Не лучше было бы, на ваш взгляд, – спросила она в заключение, – если бы мы попробовали показать какую-нибудь русскую комедию?
– Я не сомневаюсь, ваше величество, – ответил Сумароков, – что успех был бы намного большим, однако у нас нет таких пьес.
– Следовательно, их надо написать, – воскликнула царица, – вот неплохое задание для Ломоносова, не так ли, граф Разумовский? А вы, молодые люди, – обратилась она к кадету, – разве у вас совсем нет таланта, разве вас не вдохновляет мысль создать на нашем замечательном родном языке тоже, что делают другие европейские нации?
– Желание вашего величества, пожалуй, извинит мою дерзость, – проговорил Сумароков, – если я отважусь на попытку написать пьесу на русском языке.
– Ну, тогда за работу, мой друг, – воскликнула царица, – в поощрении же и вознаграждении недостатка с моей стороны не будет.
Сумароков действительно поспешил осуществить замысел красивой монархини и написал русскую пьесу, которая при постановке на сцене вызвала такую бурю аплодисментов, что молодой поэт вскоре, вдохновленный успехом, сочинил и вторую и третью. В тех придворных и аристократических кругах, где образованность и французская утонченность считались синонимами, конечно, осуждали манеру, в какой Сумароков писал свои комедии, и полагали, что те рассчитаны скорее на вкус подлого люда, нежели на вкус публики образованной, однако императрица и Разумовский тотчас же осознали, что молодой кадет ступил на правильную дорогу и что крепкий народнический тон, взятый им, предвещает русскому театру автономное и здоровое развитие. Пьесы Сумарокова стали предтечами той национальной комедии, которая позднее расцвела в «Горе от ума» Грибоедова и в гоголевском «Ревизоре».
Государыня, вдохновленная на это Разумовским и Шуваловым, основала русский национальный театр и его директором назначила Сумарокова.
Среди русских актеров, которые демонстрировали поразительную правду природы в исполнении своих ролей, особенно, – как редкой благообразностью внешности, так и гениальностью своей игры, – выделялся сын ярославского купца, Федор Волков[103] . За короткий срок он стал любимцем не только зрителей, но также и самой царицы, которая ввела его в свой придворный кружок и при всяком удобном случае оказывала ему особое внимание.
5
Благосклонность женщины
Благожелательность Елизаветы, которой лишился лейб-медик Лесток, перешла к канцлеру Бестужеву. Правда, доверию и благосклонности монархини он был обязан совершенно иным мотивам, нежели маленький злокозненный француз. Влияние Лестока на красивую капризную женщину было личного свойства, он умел быть для нее одновременно незаменимым и приятным, умел польстить ей и помочь скоротать время. Бестужев же был далек от такого рода магического воздействия. Царица была расположена к нему, потому что ее супруг, Алексей Разумовский, постоянно поддерживал предложения великого канцлера и потому что она мало-помалу прониклась убеждением, что отстаиваемая им система являлась для России наиболее благотворной. Следовательно, авторитет Бестужева у монархини базировался на его государственной деятельности, а потому тот мог по праву рассчитывать на его продолжительность. Под влиянием Разумовского Елизавета очень изменилась, но царица всю жизнь старалась избегать утомительной рутины правления, поэтому Бестужев снискал ее расположение тем, как он умел улаживать дела, а также своим старанием и минимумом хлопот, какие он доставлял ей, самостоятельно решая большинство вопросов.
Положение Бестужева, казалось, стало совершенно незыблемым к тому времени, когда ему удалось устроить бракосочетание своего сына с юной графиней Разумовской. И хотя Алексей Разумовский никоим образом прямо не вмешивался в дела правления, никто все же не сомневался, что сама царица в решении любого важного вопроса в первую очередь прислушивается к его мнению и что его голос всегда имеет определяющее значение.
Теперь Бестужев официально причислялся царицей к числу друзей и едва ли не каждый вечер привлекался к ее маленьким parties de plaisir[104] , так что отныне у него всегда была возможность высказывать свои взгляды в выгодном свете перед обычно такой труднодоступной жизнерадостной женщиной. Но несмотря на это столь умудренный государственный деятель все же не чувствовал себя абсолютно уверенным до тех пор, пока окончательно не обезвредил Лестока и не удалил его от государыни, ибо он слишком хорошо знал, какая изменчивая штука женская благосклонность.
По всякому поводу Бестужев не уставал представлять монархине склонного к интригам француза как самого опасного человека в России, как беспокойную, безрассудную голову, он указывал на его бессовестный, мстительный и корыстолюбивый характер, от которого следует ожидать самых больших неприятностей, особенно сейчас, когда из-за немилости царицы его постоянные доходы значительно сократились, потому что дворы Версаля, Берлина и Стокгольма, платившие ему крупные пенсионы, отчасти снизили их, а отчасти и совсем прекратили. Письма, которые, как и прежде, вскрывались и расшифровывались великим канцлером в Петербурге и по ходатайству петербургского посла Претлаха австрийским правительством в Вене, каждый день доставляли новый тяжкий обвинительный материал против Лестока, как прежде давали против маркиза де ля Шетарди. Елизавета долго не решалась принять кардинальные меры против своего бывшего доверенного друга, и в том, что удерживало ее от этого поступка, проявлялась благородная черта ее натуры.
– Я все-таки за многое ему благодарна, – сказала она Разумовскому, когда тот представил ей доказательства того, что Лесток с самого начала был ни чем иным как агентом и шпионом Франции и по сей день еще субсидируется тамошним двором. – Он и без того даже заикнуться мне не смеет больше о государственных делах, – добавила она, – и поэтому мы можем только посмеяться над тем, что Франция зря старается и впустую расходует свои деньги.
Но когда из собственноручных писем Лестока она опять и опять узнавала, как он называл идиотскими и бессмысленными все мероприятия Бестужева, даже те, на которые уже имелась ее санкция и согласие, неприязнь ее к французу заметно возросла.
В конце концов великий канцлер затеял легкую игру, когда принял решение нанести сокрушительный удар и бесповоротно разделаться с Лестоком.
Дело было вечером за игрой в карты, и он использовал доверительную обстановку совместного пребывания с царицей, чтобы добить своего противника.
– Сегодня я сделал новое важное открытие о махинациях Лестока, – заговорил он, – и спешу сообщить о том вашему величеству, поскольку промедление весьма опасно.
– Ну-ка, Бестужев, рассказывайте, – откликнулась императрица.
– Не стану особо заострять внимание на том, – продолжал теперь Бестужев, – что Лесток как ни в чем не бывало продолжает вместе с моими заклятыми врагами открыто плести нити заговора против меня, ибо отвожу своей персоне второстепенную роль, однако у меня есть письмо Лестока к французскому министерству, в котором он извещает о скором перевороте в России. Поскольку в другом месте указанного письма недвусмысленно сказано, что от вашего величества ждать мол теперь больше нечего, то не подлежит сомнению, что Лесток и его товарищи, поддержанные французскими и прусскими деньгами, намерены совершить революцию.
– Где это письмо? – воскликнула Елизавета.
Бестужев протянул ей лист, и она прочитала сию эпистолу с раздражением, какое с ней случалось крайне редко.
– Вы правы, – промолвила царица, завершив знакомство с бумагой, – Лесток созрел для виселицы. Что вам еще известно об этом комплоте?
– Мои источники в Петербурге докладывают, что в последнее время Лесток чуть ли не каждый день совещался с посланниками Франции, Швеции и Пруссии.
– Ах, неблагодарный! – вскричала Елизавета, вскочила с места и принялась широкими энергичными шагами расхаживать по комнате. – Он за свое предательство поплатится. Однако нам следует проявлять исключительную осторожность, Бестужев, потому что Лесток не только хитер как лис, но чертовски смел. Нам нужно спланировать все так, чтобы захватить в свои руки всех одновременно, чтобы ни один от нас не ускользнул, а уж потом я на их примере дам такой наглядный урок, о котором будут вспоминать долго. А пока что вам следует позаботиться о том, чтобы Лесток и его секретарь, капитан Шапьюзо, ни на секунду не оставались без присмотра, и ежедневно сообщайте мне, удалось ли вам проникнуть в замыслы заговорщиков и выявить участников этого гнусного посягательства.