Ги Мопассан - Милый друг
— Мадемуазель, папа зовет вас на бал.
— Идемте, Милый друг, — сказала она.
Но он отказался, — он решил сейчас же уехать, ему хотелось побыть одному и поразмыслить на досуге. Слишком много новых впечатлений запало ему в душу. Он стал искать жену и вскоре нашел ее в буфете, — она сидела с какими-то двумя мужчинами и пила шоколад. Мужа она им представила, но ему не назвала их.
— Поедем? — немного погодя обратился он к ней.
— Как хочешь.
Она взяла его под руку, и они снова прошли через опустевшие залы.
— А где же хозяйка? — спросила она. — Я хотела с ней попрощаться.
— Не стоит. Она начнет уговаривать нас остаться на бал, а с меня довольно.
— Да, ты прав.
Всю дорогу они молчали. Но как только они вошли в спальню, Мадлена, еще не успев снять вуаль, с улыбкой обратилась к нему:
— Ты знаешь, у меня есть для тебя сюрприз.
— Какой еще сюрприз? — огрызнулся Жорж.
— Угадай.
— Не намерен утруждать себя.
— Ну хорошо. Послезавтра первое января.
— Да.
— Теперь самое время новогодних подарков.
— Да.
— Так вот тебе новогодний подарок, я только что получила его от Лароша.
И она протянула ему маленькую черную коробку, похожую на футляр для золотых вещей.
Дю Руа с равнодушным видом открыл ее и увидел орден Почетного легиона.
Он слегка побледнел, затем, усмехнувшись, сказал:
— Я бы предпочел десять миллионов. А это ему обошлось недорого.
Она ожидала бурных изъявлений восторга, и эта его холодность возмутила ее.
— Ты стал просто невыносим. Тебе ничем нельзя угодить.
— Этот человек выплачивает свой долг — только и всего, — хладнокровно заметил он. — Он мне еще много должен.
Его тон удивил Мадлену.
— Однако в твои годы и это неплохо, — сказала она.
— Все относительно, — возразил он. — Я мог бы иметь теперь гораздо больше.
Он положил футляр на камин и принялся рассматривать блестящую звезду. Потом закрыл футляр и, пожав плечами, стал раздеваться.
В «Правительственном вестнике» от первого января действительно появилась заметка о том, что публицист г-н Проспер-Жорж Дю Руа за выдающиеся заслуги получил звание кавалера ордена Почетного легиона. Его фамилия была напечатана в два слова, и это порадовало его больше, чем самый орден.
Через час после того, как он прочитал в газете об этом событии, приобретавшем, таким образом, общественное значение, ему подали записку от г-жи Вальтер: она умоляла его сегодня же прийти к ней с женой обедать и отпраздновать это награждение. Он было поколебался, а затем, бросив в огонь ее письмо, составленное в несколько двусмысленных выражениях, объявил Мадлене:
— Сегодня мы обедаем у Вальтеров.
Это ее удивило.
— Вот как! Ведь ты же сам, по-моему, говорил, что ноги твоей там больше не будет?
— Я передумал, — вот все, что она услышала от него в ответ.
Когда они приехали, г-жа Вальтер сидела одна в маленьком будуаре, отведенном для интимных приемов. Она была вся в черном, с напудренными волосами, что очень ей шло. Издали она казалась старой, вблизи — молодой, и для наблюдательного человека это был пленительный обман зрения.
— Вы в трауре? — спросила Мадлена.
— И да и нет, — печально ответила она. — Все мои близкие живы. Но я уже в таком возрасте, когда носят траур по собственной жизни. Сегодня я надела его впервые, чтобы освятить его. Отныне я буду носить его в своем сердце.
«Хватит ли выдержки?» — подумал Дю Руа.
Обед прошел довольно уныло. Только Сюзанна болтала без умолку. Роза казалась чем-то озабоченной. Все горячо поздравляли журналиста.
Вечером все, беседуя между собой, разбрелись по залам и зимнему саду. Г-жа Вальтер, шедшая сзади с Дю Руа, удержала его за руку.
— Послушайте, — тихо сказала она. — Я больше ни о чем не буду с вами говорить, никогда. Только приходите ко мне, Жорж. Видите, я уже не говорю вам «ты». Но жить без вас — это выше моих сил, выше моих сил. Это чудовищная пытка. Днем и ночью я чувствую вас, вы всегда у меня перед глазами, я храню ваш образ в своем сердце, в своем теле. Вы точно дали мне какой-то отравы, и она подтачивает меня изнутри. Я больше не могу. Нет. Не могу. Смотрите на меня только как на старуху, — я согласна. Я нарочно напудрила волосы, чтобы вы увидели меня седую, — только приходите, приходите хоть изредка, как друг.
Она сжимала, она стискивала его руку, впиваясь в нее ногтями.
— Это решено, — спокойно заметил он. — Незачем больше об этом говорить. Вы же видите, что я приехал тотчас по получении вашего письма.
Вальтер с дочками и Мадленой шли впереди; около «Иисуса, шествующего по водам» Вальтер остановился и подождал Дю Руа.
— Представьте себе, — сказал он со смехом, — вчера я застал жену перед этой картиной: она стояла на коленях, точно в часовне. Она здесь молилась. Как я хохотал!
— Этот образ Христа спасет мою душу, — уверенно произнесла г-жа Вальтер; в голосе ее слышался тайный восторг. — Всякий раз, когда я смотрю на него, он придает мне силы и бодрости.
Повернувшись лицом к богу, стоявшему на морских волнах, она добавила шепотом:
— Как он прекрасен! Какой страх наводит он на этих людей и как они любят его! Посмотрите на его голову, на его глаза, — как все в нем просто и вместе с тем сверхъестественно!
— Да ведь он похож на вас, Милый друг! — воскликнула Сюзанна. — Честное слово, похож. Если б у вас была бородка или если б он был бритый, — вы были бы одно лицо. Поразительно!
Она попросила Жоржа стать рядом с картиной. И все нашли, что в их лицах действительно есть некоторое сходство.
Это вызвало всеобщее удивление. Вальтеру это показалось весьма странным. Мадлена заметила с улыбкой, что у Христа более мужественный вид.
Госпожа Вальтер, застыв на месте, напряженно всматривалась то в черты своего любовника, то в черты Христа. И лицо ее стало таким же белым, как ее волосы.
VIII
В конце зимы супруги Дю Руа часто бывали у Вальтеров. Жорж постоянно обедал там даже один, так как Мадлена жаловалась на усталость и предпочитала сидеть дома.
Он приходил по пятницам, и в этот день г-жа Вальтер никого уже больше не принимала. Этот день принадлежал Милому другу, ему одному. После обеда играли в карты, кормили китайских рыб, проводили время и развлекались по-семейному. Не раз где-нибудь за дверью, за кустами в оранжерее, в каком-нибудь темном углу г-жа Вальтер порывисто обнимала Жоржа и, изо всех сил прижимая его к груди, шептала ему на ухо:
— Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!.. Люблю безумно!
Но он холодно отстранял ее и сухо отвечал:
— Если вы приметесь за старое, я перестану у вас бывать.
В конце марта неожиданно распространился слух о том, что обе сестры выходят замуж. Женихом Розы называли графа де Латур-Ивелена, женихом Сюзанны — маркиза де Казоля. Эти два господина стали в доме у Вальтеров своими людьми; они пользовались здесь исключительными правами и особым расположением.
Между Жоржем и Сюзанной установились простые, дружеские отношения — отношения брата и сестры; они болтали целыми часами, издевались над всеми поголовно и, казалось, наслаждались обществом друг друга.
Никто из них словом не обмолвился ни о ее будущей свадьбе, ни о том, кого ей прочат в мужья.
Однажды утром патрон затащил Дю Руа к себе, и после завтрака, когда г-жу Вальтер вызвали для переговоров с каким-то поставщиком, Жорж предложил Сюзанне:
— Идемте кормить красных рыбок.
Они взяли со стола по большому куску мягкого хлеба и пошли в оранжерею.
Вокруг мраморного водоема лежали подушки, чтобы можно было стать на колени и посмотреть на морских чудищ вблизи. Сюзанна и Дю Руа опустились друг подле друга на колени и, нагнувшись к воде, принялись лепить хлебные шарики и бросать их в бассейн. Рыбы это заметили и начали подплывать; двигая хвостом, шевеля плавниками, вращая большими выпученными глазами, они кружились, ныряли, чтобы поймать погружавшуюся в воду круглую свою добычу, тотчас выплывали снова и требовали еще.
Они уморительно двигали ртом, стремительно и внезапно бросались вперед, всем своим видом напоминая диковинных маленьких страшилищ. Кроваво-красными пятнами выделялись они на золотистом песке, устилавшем дно, струями огня сверкали в прозрачных волнах бассейна и, останавливаясь, показывали голубую кайму на своей чешуе.
Жорж и Сюзанна смотрели на свои отражения, опрокинутые в воде, и улыбались им.
Вдруг Жорж тихо сказал:
— У вас завелись от меня секреты, Сюзанна, — это нехорошо.
— Какие секреты, Милый друг? — спросила она.
— А помните, что вы мне обещали на званом вечере, вот здесь, на этом самом месте?
— Нет.
— Вы обещали советоваться со мной, когда кто-нибудь будет просить вашей руки.
— Ну и что же?
— А то, что кто-то уже просил вашей руки.
— Кто же это?
— Вы сами прекрасно знаете.
— Нет. Клянусь вам.
